Никола Мокрый - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 2

– Ну и рвет меня. Ну и рвет… – сказал бледно-желтый, как днепровский песок, молодой человек в рединготе а-ля шевальер. На лбу его густо выступил пот, глаза были бездонными от глубокого и необъятного страха. – Как, говоришь, называется эта дурь?

– Акшад. Классный наркотик.

– Это бомба! Я хоть вернусь? Я не вижу реальности… Ты тут? Или ты тоже глюк?

– Тут я. – Даша Чуб нетерпеливо поправила лиф модного в 1823 году клетчатого платья с поясочком под грудью, расправила перчатки с серебряными кнопочками, стерла с одной из них местную «болотную» грязь и по-хозяйски взяла кавалера под руку. – Все. Идем… Я тебе говорила, лучший способ вернуться в реал – совершить какое-то законченное действие. Например, досмотреть спектакль до конца.

– Спектакль? Мы ж уже все пропустили…

– Какое там! – присвистнула Чуб. – Это ж украинская драма. Спорим, они до сих пор прощаются там навсегда…

– Вот так я его и развела. – Даша придвинула к себе тарелку оладушек с таким сияющим видом, будто получила заслуженную награду от правительства. – Все по твоему рецепту, Катя, как ты говорила… Сунула ему в рот аскорбинку, сказала, что это бомбовый новый наркотик. Не продается нигде, есть у одной меня… А потом потащила мальчика в Прошлое. На оперу в театр.

Расположенный на открытой террасе ресторан был полупуст, да и столик трех Киевиц не случайно стоял в отдалении от прочих. Впрочем, Чуб говорила без стеснения не по этой причине, а потому что забывала стесняться везде и всегда:

– И кстати, прикольная опера. Мне про нее еще в Глиэра рассказывали…

– Ты в своем уме? – Екатерина Михайловна Дображанская со стуком отложила вилку и нож. – Открывать людям правду – Великий запрет. Ты играешь с огнем!

– Но ведь я все время выигрываю! – отпарировала Землепотрясная Даша. – Он абсолютно уверен, что это безумные глюки. Пойми, мы поспорили… Он жуткий мажор: папа – миллионер, мама – снобистская стерва. Я ему: «Между прочим, не все можно купить за деньги». А он как начал смеяться: «Тебе сколько лет? В жизни не слышал такой отстойной банальности, только в кино…» И теперь постоянно подкалывает. Говорит, покажи хоть одну вещь, которую за деньги не купишь, и, обещаю тебе, я ее куплю. А покажешь мне три, брошу все и пойду работать на бензоколонку. Вот я и показала… Пусть попробует купить это!

– Твои вечные споры не доведут до добра, – пасмурно сказала Катя.

– Да нет, он вообще-то хороший, – заспорила Даша на этот раз с самою собой. – Образованный. Много читает. Знает три языка. Правда знает! Английский, немецкий, французский. И умный… И занимается спортом. Но та-акой противный, такой гадкий мажор. Только скажет что-то, меня аж трясет. Мы в клубе с ним позавчера познакомились, и он сразу…

– Ты хоть понимаешь, что рискуешь не только собой, но и нашей властью, моею, Машиной – властью всех Киевиц? Ты – эгоистка. – Руки Кати, отягощенные десятью массивными магическими кольцами, угрожающе легли на стол.

– Вот только не вздумай, – погрозила Даша Чуб пальцем Катиным кольцам, – применять на мне свою магию. Я – Киевица!

Катерина посмотрела на младшую из Трех, желая прояснить ее мнение, прежде чем вынести Чуб окончательный вердикт. Но Маша Ковалева, оказывается, вовсе не слушала их – сидела, положив подбородок на руки, с отстраненным кисло-постным лицом над нетронутым завтраком, и Катя мигом забыла про Дашу.

– Маш, что с тобой?

– У тебя что, зуб болит? – расшифровала ее выражение Чуб. – Кстати, у Киевиц могут болеть зубы?

– Не могут. Все нормально. – Маша быстро тряхнула вьющимися рыжими волосами, вырываясь из собственных мыслей. – Я просто задумалась.

– Точно нормально? – прояснила ситуацию Катя. – С твоим сыном все в порядке? Кто с ним сейчас? Мир?

– Папа. Он любит нянчиться с внуком. У нас и Кадетская роща под домом, удобно – есть, где с коляской гулять. Папа, походу, и сам отдыхает, сидит на скамейке, газету читает. Миша спит. Он очень спокойный мальчик…

– А это что у тебя? – Чуб схватила соседку за рукав рубашки. – Ты где так заляпалась?

– А-а… это воск, – принялась соскабливать желтоватое пятнышко Маша. – Я утром в церкви была. Николы Мокрого. Знаете, Церковь на воде…

– Потому он и называется «мокрым»? – Чуб засунула в рот последний оладушек.

– Не совсем. То есть Николаевскую церковь действительно прозвали так из-за воды. Это не официальное – скорее народное название. А в остальном… Вы что, правда не знаете? – оживилась от удивленья студентка исторического факультета.

– Нет, расскажи, – проявила неподдельный интерес Катерина.

– Сказ про Николу Мокрого – одна из древнейших легенд о чудесах Святого Киева, – начала Ковалева. – Образ Николая в Софийском соборе считался самой древней иконой святого на всей Руси. И чудо, сотворенное им в Киеве, было первым его дивным деянием на нашей земле. Давным-давно, в XII веке, некие благочестивые муж и жена отправились на лодке из Киева в Вышгород. По дороге жена задремала и выпустила из рук их маленького сына. Мальчик упал в воду и утонул. В отчаянии родители принялись упрекать святого Николая, покровителя путешественников, мореплавателей и малых детей, в том, что он не уберег их малыша. Но затем раскаялись и обратились к нему с чистосердечной молитвой… На следующее утро, еще до того как рассвело, пономарь собора Святой Софии внезапно услышал в темноте детский плач. Утопшего младенца нашли на хорах – мокрым от воды, но живым и здоровым, лежащим под иконой святого Николая. После этого образ и прозвали Николой Мокрым. Столетьями его считали одной из первейших киевских святынь. А сам сюжет о чудесном спасении младенца был изображен на другой иконе – в Макариевской церкви на Подоле…

– И эта моклая икона по-прежнему там, в Софийском соборе? – косноязычно спросила Чуб. Землепотрясная так вдохновилась рассказом, что даже забыла прожевать свой оладушек.

– Нет, – печально вздохнула Маша, – пропала во Вторую мировую войну. А в 1973 году нашлась, но уже в Нью-Йорке, в Бруклине, в православном храме Пресвятой Троицы. Когда большевики начали взрывать церкви, чудотворный образ спрятали добрые люди, а в войну один из священников-хранителей вывез ее в Америку…

– Здрасьте, приехали!

Даша решительно проглотила остатки еды, округлила глаза и объявила:

– Мне это как-то абсолютно не нравится! Если он хранил ее все эти годы, то должен обратно вернуть. А если не возвращает, значит, уже не хранил, а упер. Разве она по закону не наша? Разве нельзя ее как-то забрать? Слушайте, а давайте этим займемся… Если че, колданем и вернем! Тем более что у нас сейчас отпуск.

– Что-что? – сбилась Маша. – Какой отпуск? Откуда?

– Собственно, это мы и хотели с тобой обсудить, – сказала Катерина. – Вчера на нашем с Дашей дежурстве Киев показал нам не слишком понятное видение. Труханов остров, пляж, воду, песок. Я считаю, это – очередное задание. А Даша уверена…

– Ежу понятно, Город сказал: «Отдыхайте!». Но неподалеку, не выезжая из Города. Черт, – озадачилась Чуб. – Как же нам тогда в Бруклин слетать, стырить икону? В смысле не стырить – вернуть по-хорошему. Ну, а если не выйдет…

– Что ты об этом думаешь, Маша? – спросила Дображанская.

– О предложении выкрасть икону? – уточнила студентка.

– Нет, о нашем задании.

– Думаю, – сказала Маша, – выяснить, кто из вас прав, можно лишь опытным путем. Давайте просто сходим на пляж и посмотрим…

– Судя по расположению солнца в видении, – припомнила Катя, – мы должны быть там примерно в двенадцать дня. Встретимся за час у моста.

– Только, пожалуйста, Кать, – вскинулась Чуб, – сними с рук свои музейные цацки. Ты ж будешь в них на пляже как новогодняя елка в июне. А мы с Машей будем как две дуры, которые пришли на пляж с елкой. Да, и не забудьте еду!.. Давайте устроим пикник! Я возьму лук и картошку…

…картошка, лук, сало, огурцы, помидоры, вино в плетеной бутылке, в общем, все-все, что взяла Даша Чуб, пришлось двум Киевицам по нраву. За исключением одного прихваченного ею громоздкого предмета – помянутого выше мажора, которого спорщица зачем-то притащила с собой.