Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1 - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 5

– Вы говорите об Иване Алексеевиче – отце авиаконструктора? – уточнила она на всякий случай.

– Как приятно общаться с образованной дамой! А еще говорят, нынешние богатые люди не имеют ни знаний, ни вкуса. Не далее чем вчера я заверил журналистов, что все мои клиенты…

Директор принялся расточать витиеватые комплименты в адрес своих постоянных покупателей – чем дороже были покупки, тем слаще отзывы. И Кате, в секунду приобретшей две вещи от Маршака с выводком надутых нулей, досталось сласти больше всего. Но Дображанская не слушала.

«Вот оно как, – думала она. – Не было дела Бейлиса, не было позора, не было болезни. И вместо того, чтоб хворать, профессор написал перед смертью нечто великое… и премиальное. Забавно устроена жизнь».

– Позвольте вам кое-что показать, – прервала директора Дображанская, доставая из сумки фотографический снимок Анны. – Взгляните на этот портрет? Узнаете?

– Бог мой, – всплеснул руками Арнольдович, – это же он, наш красавец!

– Или очень похож…

– Нет, нет! – в безмерном возбуждении вскрикнул директор. – Фото несомненно сделано в кабинете Сикорского. Минуточку, – привычным жестом он сорвал с полки дивана-эмблемы книгу, открыл в заложенном месте. – Вот фотография профессора на нашем диване. Видите! – видимо, демонстрировать близкое знакомство их символа с седалищем киевского Фрейда было ему не в первой. – Вы видите? Сверху та же картина! А на ней те же птицы…

– И верно, – Катерина положила на соседнюю страницу черно-белое фото Ахматовой, склонилась над снимками.

Сложив руки на груди, белобородый профессор восседал на том же самом предмете интерьера – разве что чуть левее, так, что каштановая корона была не над головою, а сбоку. Но самое главное – в верхней части снимков профессора и поэтессы и впрямь красовалось одно и то же невзрачное и весьма прозаичное полотно с летящими утками.

«Профессор И. А. Сикорский в своем кабинете», – прочла Катя надпись под фото.

Г-жа Дображанская подняла придирчивые глаза на местный диван и сдержала сатирическую улыбку. Не было никаких сомнений, эмблема салона зря записалась в друзья к Сикорскому-старшему. Похож, да не он, – копия, сделанная лет на десять позже, быть может, уже в период НЭПа – каштановая корона грубее и меньше, полки расположены чуть иначе.

Но Катерина Михайловна не намеревалась крушить чудесный и хлебный миф сего заведения, тем паче, что именно ложь помогла ей прознать правду, схватив ускользающий ахматовский хвост…

«В клинике психических эпидемий Сикорского занимаются дежавю. Не удивительно, что, как и мой Митя, Анна страдала этой «болезнью». Не могла не страдать – мы ж всю ее жизнь переписали!»

– Интересно, кто эта женщина? – полюбопытствовал директор, разглядывавший тем временем Катино фото.

– Поэтесса. Анна Ахматова.

– Видимо, не слишком известная. Я не слыхал о ней.

– А Изиду Киевскую вы знаете?

– Помилуйте, Катерина Михайловна, – аж оскорбился директор, – кто же не знает Изиду Киевскую? Она наша гордость. Гордость Киева. Гордость страны…

Катины соболиные брови вразлет слились в одну линию:

– Вот и попробуй так Анну найти. Плохо дело, – вздохнула она.

– А вы не пробовали поискать в Интернете? Там сейчас чего только нет… «Юзай гугл», как изволит изъяснятся мой сын.

– В Интернете? – оценила предложение Катя. – Как я забыла о нем… Вот чего там не хватает!

– Где?…

– Вы не позволите мне воспользоваться вашим компьютером?

– С моим превеликим удовольствием, – улыбнулся директор дорогой покупательнице не менее дорогого Маршака-Фаберже и сделал приглашающий жест в сторону своего кабинета.

В Городе уже стемнело, когда Чуб и Акнир вышли на улицу Карла Маркса и спустились на Думскую-Советскую площадь. Крещатик озаряли скупые огни. Но окна кафе Семадени, напротив Думы, горели как прежде, и название кофейни было прежним, и это казалось странным.

На стене висел масштабный плакат. Женщина с воинственным лицом пронзала вилами зад убегающего белого генерала. Под картинкой была подпись:

– Так тебе и надо.... Не хрен мой памятник гробить, – позлорадствовала Даша. – Бабы за меня отомстят…

Дашина гипсовая ипостась стояла вдалеке на фоне бывшего Царского сада.

– Неужели это я вдохновила? – сменила тон она. – Их всех? Я ведь даже не писала эти стихи…

– Ты читала их, – сказала Акнир. – И летала. Ты стала даже ярче Ахматовой. Стала их Богиней. Но дело не только в полетах, не только стихах… дело в Лире амазонок. Она оказалась в мире слепых. И женщины почувствовали это. Они подняли головы. Нам больше не нужны были ведьмацкие метлы – мы летали открыто на аэропланах. А когда грянул сентябрь – так амазонки открыто оседлали коней и взяли оружие…

– Октябрь грянул, – поправила Даша.

– Помнишь, когда Анна Ахматова нашла Лиру в Царском саду? – внезапно спросила Акнир.

– Зимой.

– В канун 1 января, – напомнила ведьма. – Под Новый год. По новому стилю 13-го… А когда Богров чуть не подстрелил Столыпина?

– Тоже на Новый год, но другой… 1 сентября 1911! – охнула Даша. – В день чертополоха.

– Мало кто знает, что Революция на Украине произошла на месяц раньше, чем в Питере. Еще в сентябре атаманша Маруся Никифорова свергла временных и установила в родном Запорожье власть большевиков. Знаешь, как она это сделала? Агитировала рабочих. Ее посадили в тюрьму. На следующий день все заводы в городе встали, все люди вышли на площади с лозунгом «Верните нам нашу Марусю». Бунт был столь тотальным, что правительство сбежало само. Смена власти произошла без единого выстрела. Впервые в истории Революцию сотворила Любовь.

– Вот это да! – открыла рот Даша.

– Так же, как и революцию в Питере. Ни одному агитатору не удавалось склонить на сторону большевиков моряков Балтийского флота. Без их поддержки октябрьский переворот был невозможен. Тогда Ленин послал к ним красавицу Шуру Коллонтай. Она буквально влюбила матросов в себя, а заодно и в дело революции…

– Ух ты!…

– А кто уговорил Ленина сделать древний киевский праздник официальным коммунистическим праздником 8 марта? Наша Шура. Наследница древнего малороссийского рода Домонтовичей, дочь генерала из-под Чернигова. Кто спровоцировал небезызвестное тебе первое киевское восстание большевиков – киевская большевичка Евгения Бош. Раньше вы сватали парней и избивали мужчин, теперь киевлянка Роза Землячка, взявшая имя Матери-Земли, в свои сорок лет ежевечерне выбирала себе партнера на ночь из числа молодых красноармейцев. Она же перебила в Крыму сотни офицеров, топила их кораблями. Что это было, как не месть за истребленных в Крыму амазонок?

– Ты хочешь сказать, – приглушила голос Чуб, – что революцию сделали мы… украинские ведьмы?

– Слепые женщины. Они проснулись и вспомнили, в чем суть каждой из нас. Лира всегда вскрывает в нас истинную суть. И берет за то свою плату. Революция была кровавой…

– Революция амазонок.

– Знаешь, когда отмечают праздник бабьей святой Параскевы Пятницы?

– Праздник Макош?

– Между двумя главными пятницами года – 25 октября и 7 ноября.

– Революция по старому и новому стилю?! – едва не подпрыгнула Даша. – Ну ни фига себе праздничек Мамы отметили!..

Даша вновь посмотрела на плакат – несокрушимую даму, сражающуюся с грозными вилами в руках, и прикрыла глаза… перед взором пробежал кинофильм.

Красавица Шура звала матросов на бунт, красавица Райслер стреляла из Авроры, оповещая мир о начале октябрьской революции, которую атаманша Мария начала еще в сентябре… Бош вела на Киев войска и возглавляла первое советское правительство – став первой женщиной-главой со времен свергнутой с пьедестала Ольги. А над ними всеми парила тень Изиды Киевской – кружила на аэроплане, высилась в виде памятника, царила в эфире в виде бередящих души стихов…

Но все эти имена – Шуры, Лары, Марии, Розы и, возможно, даже ее, Дашино, были затерты, забыты, известны одним знатокам, в отличие от мужских – Ленина, Троцкого, Сталина…