Напролом - Френсис Дик. Страница 8

Мы отвели коней Грейвса во второй двор, находившийся с противоположной стороны главного здания конюшни, и поставили их в пустые денники, которые были расположены в разных местах. Оно и к лучшему, подумал я.

– Грейвс сумеет узнать своих лошадей по внешнему виду? – спросил я у Бобби. Вопрос был дурацкий только на первый взгляд: многие владельцы действительно не знают своих лошадей.

– Не знаю, – Бобби пожал плечами. – Никогда не проверял.

– Другими словами, – спросил я, – он узнает их только потому, что знает, где они стоят?

– Да, наверное. Но точно не знаю. Быть может, он знает их лучше, чем я думаю.

– Да? Тогда как насчет того, чтобы устроить нечто вроде сигнализации?

И Бобби не сказал "нет". Мало того, он спросил:

– Где?

Просто невероятно!

– В одном из денников, где они обычно стоят, – сказал я.

– А, понятно. Да. – Он помолчал. – А какую сигнализацию? У меня тут никаких специальных устройств нету. Если нужна охрана – перед скачками, к примеру, – я нанимаю сторожа с собакой.

Я быстро перебрал в уме все, что могло быть у них дома. Крышки от кастрюль? Металлические подносы? Что-нибудь шумное...

– Колокольчик! – сказал я. – Твой старый школьный колокольчик.

Бобби кивнул.

– Он в кабинете. Сейчас принесу.

В кабинете Бобби было несколько полок, уставленных памятными сувенирами его безупречной молодости: крикетные кепочки, серебряные кубки, выигранные на школьных состязаниях, фотографии команды, мяч для регби – и ручной колокольчик, в который Бобби звонил, будучи старшим учеником, подавая младшим мальчикам знак ложиться спать. Бобби был одним из тех стойких мальчиков, исполненных командного духа, на которых опирается вся британская система частных школ; если он и сделался чуточку самодовольным и напыщенным, то это скорее всего оттого, что у него было достаточно много достоинств, очевидных для всех, в том числе и для него самого.

– Принеси молоток, – сказал я. – И несколько крюков, если есть. Если нет, принеси гвоздей. И какую-нибудь веревку покрепче.

– Сейчас.

Бобби ушел и через некоторое время возвратился с колокольчиком в одной руке (он держал его за язычок) и с коробкой с инструментами в другой. Вдвоем мы подвесили колокольчик как можно ближе к дому, так, чтобы, если дернуть за веревку, колокольчик опрокидывался и начинал отчаянно трезвонить. А веревку мы провели через длинный ряд скоб к тому деннику, где обычно стояла одна из лошадей Грейвса, и привязали конец веревки к верху закрытой двери так, чтобы ее было незаметно.

– Вот так, – сказал я. – А теперь иди в дом. Посмотрим, слышно ли оттуда колокольчик.

Он кивнул и ушел в дом. Я подождал, потом отворил дверь денника. Колокольчик зазвонил как бешеный. Бобби вышел и сказал, что это и мертвого разбудит. Мы снова подвесили колокольчик так, чтобы он падал при малейшем рывке, и вернулись в дом в редком единодушии.

Семьи Филдингов и Аллардеков были связаны со скачками с незапамятных времен. Обе семьи владели кое-какими землями и кое-какими деньгами и люто ненавидели друг друга.

Один из Филдингов и один из Аллардеков зарезали друг друга, добиваясь благосклонности Карла II, в те времена, когда этот король перенес свою резиденцию из Лондона в Ньюмаркет, из-за чего иностранным послам приходилось тащиться в каретах на северо-восток, для того чтобы представиться при дворе.

Один из Аллардеков поставил триста соверенов в скачке двух лошадей на личном ипподроме королевы Анны в Аскоте и проиграл их Филдингу. Филдинга убили и ограбили прежде, чем он вернулся домой.

Во времена Регентства некий мистер Аллардек вызвал одного из Филдингов на состязание в скачках по очень сильно пересеченной местности. Победитель должен был забрать лошадь побежденного. Мистер Аллардек (проигравший) обвинил мистера Филдинга (который выиграл без особого труда) в том, что тот срезал угол дистанции. Спор дошел до прогулки с пистолетами на рассвете. Они аккуратно пристрелили друг друга и оба скончались от ран.

Еще один Филдинг, викторианский джентльмен с буйными усами и еще более буйной репутацией, поссорился с Аллардеком, который, будучи пьян, свалился с лошади на старте Большого Национального приза. Филдинг сказал Аллардеку, что он трус. Аллардек обвинил Филдинга в том, что тот соблазнил его сестру. Оба обвинения были справедливы. Спор был разрешен боксерским поединком на Поле в Ньюмаркете. Филдинг до полусмерти избил Аллардека, который снова был пьян и очень напуган. К временам короля Эдуарда два семейства были неразрывно связаны кровной враждой и обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Один особенно злобный Филдинг купил поместье по соседству с поместьем Аллардеков специально, чтобы досаждать им. Яростные пограничные споры нередко приводили к вооруженным столкновениям и, разумеется, к судебным разбирательствам.

Прадедушка Бобби спалил сеновал нашего прадедушки (который нарочно выстроил этот сеновал так, чтобы тот как можно больше портил Аллардекам вид из окна), а через неделю нашел своего лучшего скакуна застреленным в поле.

Естественно, что дедушку Бобби и нашего дедулю с детства взрастили во взаимной ненависти друг к другу. Со временем эта вражда превратилась в жестокое профессиональное соперничество, поскольку оба, будучи младшими сыновьями и не имея надежды унаследовать отцовское имение, избрали стезю тренеров скаковых лошадей. Оба приобрели себе конюшни в Ньюмаркете и принялись платить своим конюхам, чтобы те шпионили за врагом. Они задирали нос, когда выигрывали их лошади, и падали духом, когда выигрывали лошади противника, а если их лошади в какой-нибудь скачке занимали первое и второе места, тренер лошади, занявшей второе место, обязательно подавал на апелляцию.

Мы с Холли, будучи воспитаны своим буйным дедушкой, с колыбели только и слышали, что все Аллардеки – подлецы и психи, если не что похуже, и что их надо резать на главной улице Ньюмаркета.

При таком воспитании мы с Бобби, возможно, в свое время тоже сделались бы смертельными врагами, но мой отец погиб, а отец Бобби уехал из Ньюмаркета и занялся торговлей недвижимостью. Конечно, отец Бобби, Мейнард, тоже слышать не мог самого имени Филдингов; и он действительно не разговаривал с Бобби (на этот счет "Частная жизнь" была права) потому, что Бобби Аллардек, невзирая на угрозу лишить его наследства, осмелился бросить вызов отцовскому гневу, женившись на Холли Филдинг.

Когда Холли было лет тринадцать, ее любимой героиней была шекспировская Джульетта. Холли знала почти всю пьесу наизусть, в особенности роль Джульетты, и строила бесконечные фантазии на тему погибших влюбленных, объединивших враждующие семьи Монтекки и Капулетти. Бобби Аллардек был для нее Ромео, так что она была предрасположена влюбиться в него, даже если бы он не был высок, белокур и хорош собой.

Они случайно встретились в Лондоне (а может, она его нарочно разыскала?) после того, как несколько лет не виделись, и через месяц сделались неразлучны. Ее тайный замысел до некоторой степени увенчался успехом. Во всяком случае, мы с Бобби неизменно были взаимно вежливы. А наши дети, если у нас будут дети, возможно, даже станут друзьями.

Бобби и Холли вернулись в Ньюмаркет. Бобби надеялся получить конюшню своего деда, который к тому времени был болен, но сварливый старик обозвал внука предателем, заставил его выплатить полную рыночную стоимость конюшни и умер, не оставив ему ни пенни.

Нынешние финансовые проблемы Бобби были непросты. Его дом и конюшня (вернее, та их часть, которая еще не была заложена), несомненно, рассматривались банком как залог тех кредитов, которые он взял на покупку жеребят. И если банк вздумает потребовать вернуть кредиты, они с Холли останутся без крыши над головой и без средств к существованию. Перспектива довольно мрачная.

Как и во многих подобных домах, у Аллардеков часть жизни проходила на кухне. В кухне Холли и Бобби стоял длинный обеденный стол и множество удобных стульев. Гостеприимная комната, со светлой сосновой мебелью, освещенная теплым светом, очень уютная. Когда мы с Бобби вошли в дом, Холли взбалтывала в миске яйца и жарила на большой сковородке лук и зеленый перец.