Граница - Тихонова Татьяна Викторовна. Страница 3

Я сидела в траве, ела малину и тихо, по-идиотски хихикала, а когда подумала, что вот, если бы меня сейчас бабка Силантьиха увидела… то… и еще долго не могла остановиться и, привалившись к старой яблоне, смеялась сама с собой. И радостно мне было от того, что вот еще день назад от одиночества и горя мне хотелось выть в этом старом заброшенном саду, а сейчас у меня появились пусть еще не друзья, но им я была нужна, вот такая какая я есть — необщительная, молчаливая, не такая как все, им было это не важно.

Я проспала под яблоней почти весь день. Солнце клонилось к вечеру, когда я открыла глаза. Подойдя к дому, я остановилась. Жажда деятельности вдруг охватила меня — надо непременно что-то сделать. Взгляд упал на разросшиеся кусты сирени. Здесь когда-то была беседка, мы часто пили в ней чай с бабушкой в жару. Подойдя ближе и раздвинув ветки сирени с засохшими цветами, я поняла, что беседка никуда не делась. Вооружившись топором, секатором, в отцовых верхонках до локтя я ринулась в бой. Но до наступления темноты удалось добраться лишь ко входу — потемневшее от времени дерево очерчивало его в сумерках, остальное по-прежнему скрывала сирень.

Усевшись на ступеньку, я окинула устало взглядом кучу сваленных веток и замерла. Прямо напротив, скрестив руки на груди, и отставив ногу, стоял крысёныш, пардон, гном.

— Ну… — я растерялась, — что ты хочешь…?

— Тебе приказано! — взвизгнул он. — Вернуть браслет на место… — Он отступил от меня на пару своих крысиных шагов. — Отдай его мне, я его сегодня же верну, туда, откуда ты его взяла.

— Не отдам. — Что-то мне не нравилось в нем, мне хотелось схватить его за шиворот и отшлепать.

— … ты! — он выпучил глаза, наверное, от гнева. — Что ты возомнила там себе? Ты украла браслет…

— …кто ты?

Пока я говорила, я вдруг подумала, что, если у меня остался браслет, значит, и зеркало у меня, в куртке… а куртка… под яблоней. Забыв про крысеныша, я побежала к яблоне. А обиженный гном закричал мне в спину:

— Я всегда жил в вашем доме… Егорыч никогда не видел меня, но всегда оставлял мне молоко и что-нибудь вкусненькое…

Его слова поразили меня. Я нашла живое существо, которое тоже любило моего деда, и умудрилась уже успеть обидеть его. А гном продолжал укорять меня:

— …а теперь… я никому не нужен, ты меня не слушаешься и нарушаешь правила… — он даже по-моему всхлипнул.

Но я не могла терять ни минуты, если зеркало потеряется, как тогда я вновь увижу всех… Схватив в охапку отбивающегося крысеныша, я рванула к яблони.

Вот и она. Темно. Наощупь. Куртка! Ура! Где зеркало? Где? Ну, где же оно? Я из леса прошла сразу сюда, значит фонарь должен быть в куртке… Ой! Ну настоящий крысеныш! Кусанул и, наверное, до крови.

— Ну, почему ты такой? Я не хочу тебя обижать, — опустившись на мокрую от росы траву, я уставилась на него в свете фонаря. Только сейчас стало видно, что все-таки это человечек. И смотрел он не нахально, а скорей — строго. Опять сложил ручки на груди, и, устроившись на моей же коленке, сказал:

— Потеряла?

— Да.

— Ну и что дальше?

— Плохо, надо искать. А ты меня кусаешь, поди еще ядовитой слюной?!

Он довольно хмыкнул.

— Ничего, до свадьбы заживет.

— А она будет? — во мне шевельнулся интерес к себе.

— Будет. Есть предсказание, и, похоже, оно про тебя. Ну, так что будешь делать с зеркалом? — он хитро на меня смотрел.

— Откуда ты знаешь, что я потеряла зеркало, я тебе не говорила…? — недоверие снова вернулось ко мне.

Он вдруг, молча, скатился на землю и пропал.

Нет слов… Значит, он стянул зеркало, а потом еще морочил мне голову…

"Да, когда ты перестанешь доверять каждому встречному… крысенышу…" Мой внутренний голос готов был меня отругать в самых крепких выражениях, когда послышался довольный голосок:

— Ну, что молчишь, всякую гадость про меня думаешь?

Я медленно обернулась, надо сказать, я обрадовалась его возвращению, но, когда я увидела, с чем — то с облегчением вздохнула. Это маленькое чудо стояло и держало мое зеркало, как обруч.

— Обещай, что утром отправишься в лес и вернешь все на место. За этими вещицами всегда шла охота, есть люди, знающие им цену. Если они попадут не в те руки, граница окажется открытой. — Строгость его тона заставляла забыть о его малом росте, и мне пришлось признать его правоту.

— Обязательно, можно бы и сейчас, но, во-первых это было бы подозрительно, а, во-вторых — темно, в некоторых местах даже знание тропы не всегда помогает. А в-третьих — скажи, наконец, как мне тебя называть?

Коротышка встал в свою излюбленную позу со скрещенными на груди руками и коротенько произнес:

— Филимон.

Ну, что ж — ухмылку мне пришлось сдержать, — Филимон был очень обидчив. Вот и сейчас он испытующе смотрел на меня, словно ждал насмешки. Но убедившись, что к нему относятся с уважением, Филимон продолжил:

— В редких случаях Фил… Вещицы я постерегу, пока ты отдыхаешь. Пора спать, Ася.

И он исчез. Тихо. Все-таки есть что-то в нем крысиное. Пардон, филинное, а что — тоже ночная пташка… В дом мне не хотелось. Набросав срезанную сирень на пол беседки, и укрывшись курткой, я еще некоторое время видела луну, заглядывающую в проем, отвоеванный мной у сада, слышала крики ночных птиц. Мне было спокойно, ведь рядом со мной где-то был Филимон, и я знала, что он не спит и охраняет меня.

Часть 2.

Снова день застал меня в лесу. Я была на подходе к болоту. Филимон посапывал у меня в кармане куртки. Вообще я привыкла ходить подолгу и далеко. С дедом приходилось наматывать километры, обходя все лесничество.

Иногда мы с ним уходили на несколько дней, останавливаясь на ночлег на заимках. Он учил меня узнавать зверя по следу, стрелять по дичи и зверью с любого расстояния, бросать нож, ставить силки, даже делать лук и стрелять из него, словом возился со мной как с мальчишкой. Конечно, с хорошим охотником мне не сравниться, но выжить одна в лесу я смогу.

Идти становилось жарковато. Одета я была как положено, куртка, штаны, вот только сапоги не стала надевать, но ботинки были с высокой шнуровкой и на толстой подошве. Нельзя в лес отправляться полуголым, — фарс здесь на болотах не уместен, мошка, змеи, — в общем всякая пакость лезет к тебе, а отвлекаться нельзя — на тропе глаз да глаз нужен.

Тут я вспомнила, сегодняшнее утро и усмехнулась. Да, мой крысеныш (это почти любя) не перестает меня удивлять. Проснулась я в четыре утра, было еще темно, и только выход из беседки брезжил рассветом. Хорошо еще, что Филимон не забрал у меня браслет, а то бы я не заметила его, пробираясь в темноте. Сегодня это был не Филимон, нет, это был Фил — его кругленький животик обтягивал крутой джинсовый комбез, а на голове красовалась бейсболка. Я не удержалась от вопроса:

— Филимон, ты неотразим, где вы вообще берете одежду?

Гном вздохнул.

— Похоже, ты не совсем представляешь суть дела. Мы появились раньше людей, и, если бы мы не умели выживать и получать от этого удовольствие… нас бы давно не было… О! Магия… моя девочка, это же так просто, никаких фабрик на болотах, я тебя умоляю! — и, повернувшись ко мне спиной, он пошел, махнув рукой и буркнув. — Зеркало не раздави…

Меня бросило в жар — под ногами, действительно, лежало зеркало, тускло поблескивая камнями. Как я его не раздавила спросонья?! Я разозлилась:

— Филимон, лезь ко мне в карман, со скоростью гнома по болотам — я тебя умоляю!

Бесцеремонно схватив его и запихав в карман, — его толстенькая тушка еле уместилась там, за что он меня легонько тяпнул и довольно захихикал, устраиваясь поудобнее.

"…Предрассветный туман сладко обнимал сад, как пуховое одеяло…" вспомнила я слова из детской сказки, которую мне часто читала бабушка. Солнце еще не поднялось, проходя мимо малины к калитке, мы с Филом подкрепились сладкими ягодами, он их хватал, высунувшись по пояс из кармана, а если не мог достать — дергал меня за рукав. С собой в дорогу я взяла в доме дедово ружье, нож, да в кухне немного хлеба и воду — на всякий случай — вдруг…