Беовульф - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 3

Расчет достопочтенной вдовы консула Сидония Валента, три года тому сложившего голову в битве при Равенне, был проще таблиц Пифагора. Как истинная природная римлянка, ведущая родословие едва ли не от Ромула с Ремом, госпожа Корнелия Альбина, благоразумно сочла, что получивший классическое образование отпрыск непременно обязан начать служение Империи в отдаленной провинции, как это повелось спокон веку во всех патрицианских семьях. То, что Император ныне держит престол в Константинополе – дело десятое. Что бы ни утверждали злые языки, Рим вечен, а нынешний король Италии Теодорих-гот признал себя вассалом цезаря!

Однако вот ведь какая незадача: к достойной мужчины из древнего рода военной службе Северин решительно непригоден! Худющий, ростом невеликий, силой обделен – иные в четырнадцать лет через добрые полдесятка сражений прошли, женятся и детишек заводят, а этот отсиживает долгие дни в скриптории и решительно ничем, кроме многоученых трактатов, не интересуется. Рядом с лучшим другом и сверстником, Гаем Метеллом, Северин выглядит совершеннейшим замухрышкой – сколько раз здоровенный мускулистый Гай заступался за своего худосочного приятеля в драках, и не сосчитаешь…

Как же поступить? Госпожа Корнелия была очень умной женщиной, трезво оценивающей ситуацию и способной заглянуть в будущее. Она отлично понимала, что в Империи нарождается новая могучая сила – Папство.

Пускай король Теодерих исповедует запретное в Константинополе лжеучение Ария, пусть наводнившие Италию варвары не признают Триединства Божия и относятся к кафоликам с подозрением, но Papa et Pontifex, наместник апостола Петра на грешной Земле на глазах набирает силу. Теперь уже Церковь, а не Император, начинает объединять захваченные германцами провинции Рима, она сосредотачивает в своих руках колоссальные богатства, к словам Папы прислушивается и король в Равенне, и цезарь в Константинополе! Идеологию Имперского Рима, скреплявшую великое здание тысячелетнего государства, постепенно заменяет более прочный раствор – Истинная Вера.

Решено. Северин будет служить на церковном поприще. Пристроить мальчика в курию не получится – слишком молод. Для того чтобы подняться на сияющие вершины, Северину необходим жизненный опыт и покровительство одного из Князей Церкви. Не справится – что ж, древний род Валентов прервется, на смену придут более сильные и мудрые.

…Корнелия отмела последние сомнения, взяла лист лучшего пергамента, обмакнула стило в чернила из краски осьминога, быстро составила письмо старшему брату, положила свиток в медный тубус, закрутила крышечку и позвала доверенного раба – Эрзариха, лангобарда родом.

Могуч был Эрзарих, сын Рекилы. Настолько могуч, что Корнелия, перед взором которой на мгновение встал невзрачный образ собственного дитяти, поморщилась. Думать о том, что римляне выродились и великий народ уже никогда не возродится, госпоже не хотелось. Рим вечен, Рим вечен – это неоспоримая истина! Мы никогда не исчезнем!

В семье Валентов к рабам всегда относились как к домочадцам, почти как к родственникам, разница только в статусе – «свободный» и «несвободный». Среди прислуги хватало варваров – Теодерих взял много пленных при Равенне, цены на невольничьих рынках Рима и Салерно упали.

Корнелия Альбина была христианкой, пусть и не самой ревностной, способной на мелкие и (пореже) крупные грешки, а из всех заповедей прежде всего чтила наиглавнейшую – «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы люди поступали с тобой». В других догматах хозяйка разбиралась слабо, но одной-единственной навсегда затверженной истины вполне хватало для того, чтобы Корнелия слыла «доброй госпожой».

– Поедешь на север, Эрзарих, – тихо сказала Корнелия. – К моему брату. Отвезешь письмо. Соберись к завтрашнему утру.

– Зачем ты меня прогоняешь, хозяйка? – искренне, как и все варвары, возмутился лангобард. Он говорил на латинском почти без акцента, научился всего за три года! – Что я сделал неправильно? В чем я виноват?

– Ни в чем. Речь идет о будущем молодого хозяина.

– Его кто-то хочет убить? – Эрзарих сдвинул соломенные брови, а широченная ладонь машинально легла на рукоять висящего на поясе ножа. Лангобарду дозволялось носить в доме оружие – он был телохранителем Корнелии. И любовником заодно.

«Он отвезет письмо и вернется с ответом, – твердо сказала себе госпожа. – Обязательно вернется. Эрзарих – варвар, а варвары хитры и живучи… Мне некого больше послать!»

Лангобард, выслушав хозяйку, не отказался – не посмел бы. А кроме того, неплохо знакомая с обычаями германцев Корнелия прекрасно знала, что для них нет ничего более святого, чем семья и род. Gens, если использовать высокую латынь. Эрзарих относится к Северину, будто к собственному отпрыску – еще бы, костлявый мальчишка является сыном госпожи! Прекраснейшей из женщин. Богини, подобной Фрейе. Богини, которая поручила Эрзариху хранить и защищать ее самое, ее дом и ее род!

– Ты уезжаешь надолго. – Корнелия вышла на террасу, с которой открывался великолепнейший вид на оливковые рощи, золотую полосу песка у темно-лазурных вод ласкового Средиземного моря и сияющий мягким багрянцем закат. Солнце, наполовину погруженное в облака, было готово кануть за грань мира. – Полгода, не меньше…

– Я вернусь быстрее, – упрямо ответил Эрзарих. – Морю я не верю, поеду посуху.

– Запомни: это место называется Суасон, там правят франки. На север, все время на север через Альпы и Гельвецию…

– Я найду. – Ничто не могло поколебать уверенность лангобарда. Корнелия внезапно поняла – а ведь и впрямь найдет. В лепешку расшибется, но найдет!

– Пойдем. – Госпожа уткнулась лицом в широкую грудь Эрзариха. – Эта ночь только наша.

– Я не предам тебя… Корнелия, – невпопад ответил лангобард. – Я буду здесь в начале зимы, а если не выполню обещания, сгину в Хель…

– Неисправимый язычник, – грустно усмехнулась хозяйка. – Идем же!

Эрзарих легко, как пушинку, подхватил римскую красавицу на руки, и они скрылись за невесомыми шелковыми занавесями…

Следующим утром высоченный широкоплечий всадник с гривой белых волос, короткой бородой и отрешенно-спокойным взглядом выехал из ворот городка Салерно, что к югу от великого и вечного Рима. Ворота охранял готский десяток – своего, германца, они пропустили беспрепятственно. Тем более что видели: перед ними воин, свободный и наверняка богатый человек.