Беовульф - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 32

В Ремигий дед безошибочно определил жреца, причем не простого, а из жрецов великих. Даром, что епископ был одет как варвар – разве только меха побогаче и оружие дорогое. Был в нежданном госте, по мнению старейшины, некий отсвет божественной печати, только жрецам присущий.

Лошадей приняли и в хлеву поставили, гостей же чинно ввели в дом, усадили под богами.

Лангобард повел степенные речи. Объяснил, что годи этот не Вотану служит, а иному богу, ничем Вотану и иным асам не уступающему.

Старейшина, именем Атанагильд, сын Лиутпранда, сына Меровея (не того Меровея, а другого, не из рода вождей), сказал, что любой гость для него дорог как брат, и велел принести пива, оленины и тотчас натереть муки да напечь лепешек.

Ремигий смутился – знал, что рипурианцы зерно из драгоценных посевных запасов отрывают, но отказаться было нельзя: смертельно оскорбишь хозяев! Так оскорбишь, что впредь рядом с их домом лучше не появляться, увидят поблизости – голыми руками разорвут.

И ведь разорвут, не погнушаются – уж на что лангобарды страшный и свирепый народ, а франки еще хуже.

Эрзарих, помня о благочинии, вначале осведомился о здоровье родовичей Атанагильда, про охоту выспросил, про то, как потомство подрастает. Потомство с гордостью предъявили: семь мальчишек от четырех до двенадцати лет и шесть девочек того же возраста, все здоровенькие, пускай за зиму и пришлось пояса подтянуть.

Детей затем прочь отослали, нечего им разговоры старших слушать. И жены ушли – тут мужчины меж собой беседуют. Самый старший – Атанагильд, младшему же, Сигисбарну, четырнадцать зим исполнилось, на Йоль мужское посвящение в капище принял и в недавней битве вместе со старшими братьями участвовал. Сигисбарн теперь воин, его место за столом.

Лангобард кушал много, пил еще больше, почтение к гостеприимству выказывая. Епископ старался не отставать – обидчивы франки, если их угощением пренебрегают!

Только когда на дворе совсем темно стало, старейшина сам подал знак, что можно и о деле говорить. Неспроста ведь дружинник из бурга и жрец Бога Единого в их захолустье приехали. Значит, дело важное и его, Атанагильда, рода напрямую касающееся.

Не гневается ли великий рикс? А если гневается – отчего? Сыновья и внуки Атанагильдовы доблесть свою в битве не раз явили, двое на бранном поле сражены были и теперь в Вальхалле пируют, средний сын старейшины богатую добычу взял: коня и кольчугу – радость!

Ремигий согласно кивнул. Конь стоит дорого, а настоящая кольчатая броня – как вся деревня. Такой доспех – редкость и ценится безмерно, не одному поколению при хорошем уходе послужить сможет!

Дело же вот какое: слышал ли Атанагильд, что во время сражения произошло?

– Слышал, сыновья поведали, – наклонил голову дед. – Два колдовства столкнулись, кроме людских ратей. Боги галиурунн посрамили, сыновья говорят – Доннар молотом громомечущим нечисть разогнал, мощь и лютость свою явив.

– Я слышал другое, – не удержался Ремигий, но тотчас получил легкий тычок локтем под ребра от Эрзариха. Не время, мол. Епископ не внял: – У разных богов разные голоса, я был на поле и голоса Доннара не различил. Там говорила иная сила, куда более могучая.

– Может и так, – не стал спорить Атанагильд. – Тебе, жрецу, виднее, чем простым смертным. Но от главного не отмахнешься: было колдовство, и великое… He-человеческое – боги меж собой бились. Рикс Хловис и народ наш победу одержали, значит правда на стороне Хловиса и его богов.

Сейчас Ремигий только глаза прикрыл в знак согласия. Старый франк не ошибался: ritorica его подвела, однако logica была идеальна. Он врожденным варварским чутьем понял, что если в сражение вмешались две незримые силы и та, которая держала сторону рикса сикамбров, взяла верх, значит и сам Хловис этой силой отмечен, причем сила – светлая, тепло несет, а не гибельный мороз.

– Сын его пропал, – сдвинув брови и кивнув на Ремигия, объявил Эрзарих. Епископ и не шелохнулся, греховной ложью это утверждение не являлось – слово «сын» у варваров означало всех племянников до седьмого колена, а Северин был в колене первом, отпрыск родной сестры. Лангобард рассказал, что случилось в Стэнэ в ночь после битвы, красок не пожалел, целую сагу сплел.

Дед хмурился, молодые франки слушали, рты раскрыв.

– Знаем, что жив тот отрок – так жрецу Ремигию его бог сказал, а он лгать никак не может, нет в этом боге лукавства отроду. Скажи, Атанагильд, может, видел кто мальчишку из родичей твоих?

– Нет, – уверенно сказал старейшина. – О чужаке в наших лесах сразу бы стало известно, выйди он к людям. Вы вот что… Завтра, как рассветет, идите к Арегунде-вельве. Сигисбарн отведет.

Епископ озадаченно взглянул на Эрзариха. Лангобард все понял с полувзгляда. Начал учтивые расспросы. Кто, мол, такая, эта Арегунда? Чем славна?

Суровый Атанагильд вдруг замолчал. Густыми поседевшими бровьми грозно пошевелил. Единственным оком в деревянную кружку вонзился. Сразу было видно, смущался глава рода, когда Арегунду упоминали.

Оказалось, что Арегунда была дочерью Атанагильда. Любимой, старшей, от первой жены, которая Арегунду на свет из чрева своего исторгая, так надорвалась, что умерла через две седмицы. Видать, особое дитя было, чему затем подтверждений нашлось немало.

Рассудок у Арегунды изначально был иной, не как у всех людей. Дитем с цветами и травами разговаривала. Когда подросла – могла взбешенного пса утихомирить или волка отогнать, норовистый взрослый бык за девочкой шел, ровно щенок. Как у Арегунды месячные крови начались, все в роду, а прежде всех сам Атанагильд, поняли – ведьма она.

Есть ведьмы плохие, галиурунны, от недоброго семени Локи, а есть ведьмы, рожденные от семени ванов, владык Ванахейма. Думает Атанагильд, что первая жена его с ваном сошлась, Атанагильдово обличье на себя надевшим.

Не иначе, Фрейр это был. Оттого жена от любви к богу и зачахла, не мог ей обычный человек Фрейра заменить. Атанагильд на Фрейра не сердится, хотя теперь, по раздумью, неверную жену конями бы разметал. Но как случилось, так и случилось. Главное – семя божественное в роду посеяно…

Ремигий терпел-терпел, знал, что перебивать хозяина нехорошо. Не выдержал, прервал размеренную речь деда.