Заступник и палач - Юрин Денис Юрьевич. Страница 9

Майор провел в полете более пяти часов. Скоро лайнер уже должен был прибыть на орбитальную станцию, а бутылка коньяка была выпита всего на одну треть. Напиться не удалось, в одурманенной быстрой сменой событий голове гнездились стайки воспоминаний и мешали отдаться упоительному процессу безудержного поглощения упоительного алкоголя. Любимый сорт сигарет также не лез в рот, несмотря на то, что майор прекрасно отдавал себе отчет: вновь закурить хоть какой-то табак ему придется еще очень не скоро. Там, куда он летел, не было этой вредной привычки, там вообще ничего не было, кроме грязи, вечных дождей, убогих халуп и серого, затянутого грозовыми тучами неба над головой; неба, в котором нельзя было узреть даже тени надежды на скорое возвращение.

Скорее из принципа, нежели ради удовлетворения желаний, Палион залпом опрокинул в рот налитую до краев рюмку коньяка и всунул в мягкую, податливую щель между губами фильтр сигареты. Глаза его закрылись при первой же затяжке, он снова мысленно погрузился в тот нереальный, произошедший как будто не с ним кошмар, который начался сразу по его возвращении с проваленного задания.

Ванфер встретил его, как обычно, угрюмым пейзажем заводских корпусов и протяжным гудением выбрасывающих в серое небо облака газообразных отходов труб. Посадка и стыковка корабля прошли нормально, а вот потом начались очень смешные странности. Пилоты, а эвакуационными кораблями управляли исключительно люди, неожиданно изменились в лице и суетливо забегали, стараясь не шуметь и не раздражать своими перемещениями единственного и хорошо знакомого им пассажира. Потом «крылатая братия» внезапно пропала, видимо, по рассеянности заперев Лачека в корабле и по чистой случайности заблокировав двигатели. Сколько ни кричал Палион в переговорное устройство, сколько ни стучал кулаком в толстый борт корабля, а ответом ему были лишь гробовое молчание снаружи да громкий треск совершенно пустого эфира. Потом люк открылся, возле трапа майора ожидал вооруженный и, пожалуй, чересчур многочисленный конвой.

Свежевыбритый капитан в отутюженной форме зачитал неприятный приказ, обвинявший командира отряда РДЦЛ16 почти во всех смертных грехах, включая измену присяге, убийство и умышленный саботаж стратегически важных научных программ Галактического Союза. Палион не пытался понять и вникнуть в смысл запутанных, обтекаемых формулировок, не старался запомнить весь перечень оглашаемых статей, пунктов и подпунктов, он просто стоял, молча смотрел, как попеременно двигались лоснящиеся щеки холеного капитана, и мысленно представлял, как медленно, с оттягом режет ножом жирное горло штабиста.

Мысленная маньяко-терапия, как всегда, помогла офицеру удержаться от необдуманных, импульсивных действий.

Лачек стоически дослушал приговор до конца, сдал оружие и добровольно вытянул вперед руки, на кистях которых солдаты поспешно захлопнули тугие наручники.

Произошедшее не было для майора полнейшей неожиданностью. Еще во время полета он просчитал вероятность своего ареста. Она оказалась довольно высокой, около сорока пяти процентов. Но сейчас офицер был поражен наигранной помпезностью происходящего. Тот, кто устроил эту «торжественную» встречу, явно переборщил с театральными эффектами. Усиленный конвой, наручники, бронированный транспорт для поездки на сверхдальнее расстояние в сто пятьдесят метров и прочие атрибуты процедуры задержания опасного преступника были совершенно излишними и поэтому казались гротескно-смешными. Арестанту хотелось во все горло крикнуть: «Дурачье, да чего вы стараетесь?! Я не собираюсь бежать!», но боязнь, что в его пересохший рот засунут еще и грязный кляп, заставила Лачека удержаться от публичной декларации своих миролюбивых намерений.

Всего полчаса ходьбы по кабинетам, и вместо погон с орденами остался дырявый мундир. Теперь уже арестант был полноценным никем: не офицером, не орденоносцем, не героем – образцом для подражания. Оставалось лишь узнать, на сколько пожизненных сроков его сошлют по совокупности многочисленных статей да параграфов, и не окажет ли ему командование в свете прежних заслуг одолжение, милостиво позволив засунуть в рот дуло табельного оружия и самому, без посторонней помощи нажать на курок. В действительности его умерщвление было выгодно всем: он бы не гнил на каторге в каком-нибудь засекреченном подземном комплексе, а высокие чины спали бы спокойно, на сто процентов уверенные, что тайны некоторых сомнительных операций окончательно похоронены в могильнике казенного архива.

Первый проблеск надежды сверкнул, когда солдаты повели его к кабинету генерала, а не в штрафной изолятор, где он должен был протомиться несколько дней перед пересылкой. Видимо, шефу разведки лично захотелось прочесть проповедь «падшему ангелу» и усугубить заочно вынесенный приговор длинной обличительной речью.

«Ну, что ж, каждый развлекается по-своему. Должно же быть у генерала какое-то подобие отдыха. Сам на провальное задание послал, сам козлом отпущения сделал, а теперь и сам же корить меня примется. Ладно, послушаю его болтовню напоследок, всяко лучше, чем в камере сидеть да потолки оплевывать», – успокаивал себя подобными размышлениями бывший майор, нестерпимо долго, в течение нескольких часов, ожидая того момента, когда двери кабинета откроются, и седеющий адъютант наконец-то прикажет ввести арестованного.

Судьбе показалось мало обречь майора на публичное унижение, она продолжала подбрасывать бывшему офицеру разведки все новые и новые сюрпризы. Генерал Анжорвер, шеф планетарной разведки, быстро вышел из своего кабинета и, даже не удостоив бывшего любимца мимолетным взглядом, поспешно удалился в неизвестном направлении. Конвоиров же этот факт почему-то ничуть не смутил, они почти силой впихнули обомлевшего Лачека в генеральский кабинет и захлопнули за ним дверь.

Апартаменты шефа разведки были погружены в темноту. Длинный стол, за которым генерал обычно устраивал долгие совещания, был пуст и идеально чист. Величественное, похожее на трон средневекового короля кресло босса тоже пустовало. Единственно светлым пятачком в царстве грозного полумрака был маленький закуток перед искусно сделанной имитацией открытого камина. На лежаке возле мнимого огня что-то завозилось и закашляло. Палион напряг зрение и, наконец-то разглядев очертания ворочающегося и ерзающего человечка, удивленно присвистнул. Перед ним лежал на боку низенький, толстенький старичок в домашнем халате и шлепанцах на босу ногу. Голова странного мужичка была кругла, как бильярдный шар, густые седые брови плавно переходили в морщинистый лоб, который, в свою очередь, постепенно разглаживался в огромную лысину. Глазки, носик и подбородок вместе с отвисшими щечками тонули в тени, до них не добирался свет от искусственного камина.

– Чо встал, подь ближе! – изрекло экстравагантное создание, замахав толстыми ручками с пухленькими, холеными пальчиками на концах. – Мне с тобой болтать-то особо некогда, так что время, служивый, свое не тяни. Подь сюды, говорю, разговорчик имеется!

Лачек на миг опешил. Арестанту показалось, что вдобавок к своим злоключениям он еще и когда-то успел сойти с ума. «Являются же кому-то черти, но почему меня так сильно обделили, почему мне достался бесенок без рогов и хвоста?!»

– Не хлопай, не хлопай глазищами, служивый, а за халат с тапчонками извиняй! Хвороба старая прихватила, умучила меня совсем, бедолагу, – щебетал старик, дотянувшись короткой ручонкой до штанины майора и упорно подтягивая его к себе.

– А ты, то есть вы, кто? – наконец-то произнес обескураженный Лачек, садясь в глубокое кресло без ручек напротив лежака.

– Я кто, я кто?! – негодуя, заверещал старик, тыкая в волосатою грудь сморщенной сосиской указательного пальца.

– Я твой спаситель, я твой второй шанс, а вообще-то я запальник смежного ведомства, – крикливый старичок внезапно утих и уставился на Палиона маленькими бусинками умных глаз. – Ты о контрразведке, сынок, что-нибудь слышал, или так в диверсионных пакостях погряз, что до другого и дела не было?