Алтари Келады - Арчер Вадим. Страница 69

Витри и Шемма шли вверх по Большому Тионскому тракту, тянущемуся от устья Тиона до самой Оккады. Мимо них в обе стороны двигались пешие и конные, поодиночке и группами, везли товары и гнали скот. Чувство сиротства и бесприютности не покидало Витри — он не привык к постоянной перемене не виданных прежде мест и обилию незнакомых людей. Лоанец начал понимать, как надежно его защищали от остального мира стены маленького домика, куда он возвращался с рыбалки, окрестности села, где не встречалось незнакомых лиц, луга и родное озеро. Теперь обжитое пространство сузилось до точки, где был он сам, его односельчанин Шемма да вислопузая кобыла Мона, которую они с Шеммой по очереди вели в поводу.

За едой Шемма не забывал горестно воскликнуть:

«Буцека ведь моего едим, Буцека!» От печали его аппетит усиливался, и табунщик незаметно съедал свою долю, а за ней и немалую часть доли Витри. Затем он откидывался на траву подремать, вяло отмахиваясь от кусачих насекомых, постоянно преследовавших его. Днем Шемму неутомимо ели слепни, вечером комары, неизвестно в каких щелях сохранившиеся до середины лета. Насекомые пренебрежительно облетали Витри, что весьма озадачивало его.

— Вкусный ты парень, Шемма, — как-то заметил он товарищу. — Всякая тварь так и норовит отхватить от тебя кусочек.

Шемма воспринял его высказывание как лестное.

— Ем вкусно, потому и вкусный, — рассудительно ответил он. — Ох, и не люблю есть что попало! Так я и не попробовал того паштета в лавке… небось не хуже копченого сала тетки Пейи. — Шемма лениво повернул голову к Витри. — А ты, парень, хоть и ешь много, а тощий. Нельзя так.

Витри невольно взглянул на свою руку — сухую, жилистую руку много работающего деревенского паренька.

— Нельзя, думаешь?

— Нельзя. И комары тебя кусать не хотят, и вертихвостка твоя от тебя нос воротит.

— Лайя?! — Витри вдруг осознал, как давно не вспоминал свою кудрявую, веселую Лайю. — Она тебе не нравится?!

— Почему не нравится? Нравится. Видная девка. Но я бы на ней не женился. — Шемма сонно потянулся. — Беспокойства от нее много, а я беспокойства не люблю. Вон Мельникова дочка подрастает — пышная, белая. Хозяйственная.

Пироги печет — на всю улицу запах. Ее пирогов я бы поел.

Шемма замолчал, смакуя в уме пироги мельниковой дочки, и вскоре незаметно для себя уснул. После обеда, в самую жару, он имел привычку поспать, и никакие силы не могли заставить табунщика от нее отказаться. Витри не возражал — по жаре было трудно идти, да и Моне нужно было попастись.

В пути лоанцы питались едой, купленной в располагавшихся по тракту деревнях, или заходили в придорожные трактиры. В трактирах было много проезжих людей и брали дорого, но Шемма наотрез отказывался пропустить хотя бы одно такое заведение. Его круглая физиономия млела при виде жирной, горячей пищи, и он каждый раз добросовестно наедался в запас, а потом брел за Витри, еле передвигая ноги.

О взятии Бетлинка лоанцы узнали в одном из таких трактиров. Они сидели в душном, темноватом помещении среди других путешественников, жующих и запивающих еду, когда на пороге появился обветренный, запыленный человек в охотничьей куртке и быстрым шагом подошел к стойке. Он потребовал холодного пива, нетерпеливо стуча монетой по доске. В том, как он вошел, как отрывисто приказывал хозяину, как глотал ледяное, из погреба, пиво, было что-то настораживающее. Разговоры затихли, головы посетителей одна за другой повернулись к вошедшему.

Человек, заметив, что стал центром всеобщего внимания, обвел глазами трактир и сказал:

— Война, люди. Уттаки в Бетлинке. Он допил залпом остаток пива и в полной тишине вышел из трактира. Кто-то выругался, и это сработало как сигнал.

Все заговорили разом, громко и горячо, выплескивая тревогу и понося уттаков.

Про Каморру никто не упоминал — все высказывания сводились к тому, что «уттаки в последнее время совсем обнаглели» и «слишком много их развелось — давно не били». Шемма понимающе переглянулся с Витри и промычал ему через кусок тушеной баранины:

— Каморра… это все он, не иначе…

Упрямое, нахмуренное лицо табунщика говорило, что он занес Каморру в пустующий до сих пор список особо опасных личных врагов. Вечером Шемма не оплакал, как обычно, своего Буцека, а уселся есть в полном молчании. Витри уже хорошо знал своего товарища и по его напряженному лицу догадывался, что в крепкой голове табунщика под кудрявыми волосами тяжело проворачиваются планы мести Каморре, один другого страшнее.

Прошло еще три дня, и лоанцы дошли до Келанги. Несмотря на то что они видели Цитион, после которого трудно восхищаться другими городами, Келанга все же произвела на них впечатление. Город, построенный из серого и светло-бурого гранита, выглядел просторным, прочным и основательным. Еще со времен Тевилена он застраивался только с разрешения правителя, поэтому его улицы были прямыми, площади широкими, а дома стояли ровными рядами, не выбиваясь из строя и не тесня друг друга.

У северных ворот, рядом с мостом через полноструйный Тион возвышалась смотровая башня, хорошо заметная из любой части Келанги. Через этот мост проходила дорога, ведущая на Оранжевый алтарь, а затем в Бетлинк. Дальше на север дорог не было, там тянулись леса, называемые Иммарунскими по именам двух больших рек на севере — Иммы и Руны. Там обитали уттаки, которые прекрасно обходились без дорог.

Лоанцы вошли в город через восточные ворота, украшенные гербом — сеханским кондором, летящим по голубому фону, обведенному красной каймой. Девиз правителей Келанги — «Вижу сверху» — был известен далеко за пределами города.

Келанга занимала ключевую позицию в затянувшемся на века противостоянии людей уттакам и успешно справлялась со своей ролью.

Улица привела Витри и Шемму прямо ко дворцу правителя Келанги.

Дворцовые постройки, обнесенные чугунной оградой, были приземисты, но простирались вширь на целый квартал. Главные ворота дворцового квартала выходили на центральную площадь города — просторную и людную, с лавками и гостиницами, трактирами и закусочными. Витри и глазом не успел моргнуть, как Шемма облюбовал трактир, расположенный в полуподвале напротив главных дворцовых ворот. Ему не осталось ничего, кроме как завести Мону во двор и последовать за Шеммой.