Рефлекс змеи (Отражение) - Френсис Дик. Страница 38

Я взял первый по порядку, номер семь, и увеличил его до размера листа бумаги в десять на восемь дюймов. Пара неудачных экспериментов с экспозицией дала мне нечеткие темно-серые фотографии, но в конце концов я получил снимок, который после проявки дал светло-серый рисунок на белом. Я вынул его из проявителя сразу же, как он достиг максимума контрастности, промыл его, закрепил и снова промыл, и вынес его на свет на кухню.

Хотя снимок был все еще влажным, прекрасно было видно, что он собой представляет. Это было отпечатанное на машинке письмо, начинавшееся со слов “дорогой мистер Мортон” и заканчивавшееся “искренне ваш Джордж Миллес”.

Письмо, напечатанное на белой бумаге через старую поблекшую ленту, так что и сами буквы казались бледно-серыми. Бледно-серыми, но различимыми.

В письме говорилось:

“Дорогой мистер Мортон,

Я уверен, что вас заинтересуют эти две прилагающиеся фотографии. Как видите, на первой изображена ваша лошадь Эмбер Глоб во время скачек в Саутуэлле в понедельник двенадцатого мая. Скачет довольно жалко. Цвета ваши.

Как вы также можете увидеть, на втором снимке ваша лошадь Эмбер Глоб выигрывает заезд в четыре часа в среду 27 августа в Фонтуэлле.

Если вы пристально рассмотрите эти снимки, вы увидите, что это не одна и та же лошадь. Похожи, но не одна и та же.

Я уверен, что Жокейский клуб заинтересует это различие. Я вскоре вам позвоню с альтернативным предложением.

Искренне ваш

Джордж Миллес”.

Я перечитал письмо раз шесть, не потому, что я не понял его с первого раза, а просто мне нужно было время, чтобы все переварить.

Необходимо заметить, что на письме не было ни заголовка, ни даты, ни собственноручной подписи. Можно было предположить, что и на других четырех снимках бледно-серый рисунок окажется письмом. Вот что я нашел при расшифровке идиотской системы хранения документов Джорджа.

А в глубине, за этими мыслями, таился хаос. Казалось, я заглянул в глубокую яму. Если я увеличу и прочту остальные письма, то, наверное, сидеть и ждать, что дальше выйдет, окажется просто невозможным. Может, я почувствую, как и в том случае с серым размазанным снимком любовников, что ничегонеделанье просто гадко и дурно. Если я узнаю все тайны Джорджа, мне придется принять моральную тяжесть решения, что с ними делать... и выполнения этого решения.

Чтобы оттянуть решение, я поднялся наверх и порылся в отчетах о скачках, посмотрел, в каком году Эмбер Глоб победил в Фонтуэлле 12 августа. Оказалось, четыре года назад.

Я проследил карьеру Эмбер Глоб от начала до конца. В среднем три-четыре слабых выступления, а затем легкая победа при серьезных соперниках, и такая схема повторялась два раза в сезон в течение четырех лет. Последний раз Эмбер Глоб победил 12 августа, и с тех тор не выступал вообще ни в каких скачках.

Дополнительные розыски показали, что тренер Эмбер Глоб не появлялся в списках тренеров в последующие годы и, вероятно, ушел из этого бизнеса. По этой книге невозможно было выяснить, владел ли и выпускал ли на скачки “дорогой мистер Мортон” каких-нибудь других лошадей, хотя такие факты могли сохраниться в центральных официальных записях, касающихся скачек.

Дорогой мистер Мортон и его тренер выпускали двух лошадей под одной и той же кличкой, подменяя плохую лучшей при высоких ставках, оставляя плохой увеличивать число пари. Мне стало интересно — Джордж заметил схему и нарочно сделал фотографии или просто снял их в процессе работы, а заметил разницу уже потом. Ни узнать, ни даже догадаться никакой возможности не было, поскольку я не нашел этих двух фотографий.

Я немного посмотрел в окно на Даунс, походил кругами по дому, трогая вещи и ничего толком не делая, просто ожидая успокоительной уверенности в том, что знание не влечет за собой ответственности.

Но ждал я напрасно. Я понимал, что ответственность неминуема. Знание было там, внизу, и мне придется приобрести его. Я слишком далеко зашел и не хотел останавливаться.

Обеспокоенный, перепуганный, с чувством неотвратимости, я спустился в проявочную и отпечатал один за другим четыре негатива и прочел получившиеся письма на кухне.

Пока все пять снимков сушились, я целую вечность сидел, глядя в никуда и собирая рассеянные мысли.

Джордж был трудолюбив.

Скрытая злоба души Джорджа была видна так ясно, словно я слышал его собственный голос.

Зловещие письма Джорджа наверняка вызывали страх и невероятно подавляли людей.

Второе письмо гласило:

“Уважаемый Боннингтон Форд,

Я уверен, что вы заинтересуетесь приложенными снимками, на которых видно, как вы принимаете у себя в конюшне в воскресенье персону из числа нон грата. Я не думаю, что мне нужно вам напоминать о том, что администрация скачек будет сильно протестовать против такого сотрудничества вплоть до пересмотра вашей лицензия на тренировку лошадей.

Я, конечно, мог бы отослать эти снимки в Жокейский клуб. Я вскоре вам позвоню с альтернативным предложением.

Искренне ваш

Джордж Миллес”.

Боннингтон Форд был третьесортным тренером, который, по общему соглашению, был честным и заслуживающим доверия не больше, чем карманник в Эйнтри. Он тренировал лошадей в старых выработках в Даунсе, в том месте, где любой проезжий автомобилист мог заглянуть в его двор сверху вниз. И для Джорджа Миллеса не было никакой сложности, если бы он захотел, сидя в своей машине, спокойно делать снимки с помощью телеобъектива.

Я снова не нашел фотографий, о которых шла речь, потому ничего не мог поделать с этим конкретным письмом, даже если бы захотел. Я был избавлен от мучительного выбора.

Последние три снимка были другими. Передо мной встала острая дилемма — в чем именно состоит долг и из чего же выбирать.

Первое из этих трех писем гласило:

“Дорогой Элджин Йаксли!

Я уверен, что вас заинтересует приложенная фотография. Как вы видите, она явно расходится с вашим заявлением, которое вы недавно сделали в суде под присягой. Я уверен, что Жокейский клуб будет весьма в ней заинтересован, равно как и полиция, судья и страховая компания. Я могу тотчас же выслать всем им копии.

Вскоре я вам позвоню с альтернативным предложением.

Искренне ваш

Джордж Миллес”.

Следующее за ним на пленке письмо наверняка забивало гвозди прямо в крышку гроба. Оно гласило:

“Дорогой Элджин Йаксли,

Я счастлив сказать вам, что с тех пор, как я вчера вам написал, произошли некоторые события.

Вчера я посетил фермера, у которого вы держали своих злосчастных скакунов, и тайком показал ему копию посланного Вам снимка. Я сказал ему, что, возможно, будет еще одно полное расследование, в котором наверняка будет выясняться его собственная роль в этой трагедии.

Он счел возможным в обмен на мое обещание молчать любезно предоставить мне информацию о том, что ваши пять хороших лошадей на самом деле вовсе не мертвы. Пять убитых лошадей были куплены специально для этой цели по дешевке (вашим другом фермером) на местном аукционе, и именно их и застрелил Теренс О'Три в нужное время в нужном месте. Теренсу О'Три не было сказано о подмене.

Ваш приятель фермер также подтвердил, что, когда ветеринар сделал вашим хорошим лошадям противостолбнячную прививку и уехал, оставив их в добром здравии, вы сами приехали на ферму в фургоне для лошадей, чтобы проследить, как их увозят.

Ваш приятель знал, что вы переправите их на Дальний Восток, где у вас уже был на них покупатель.

Я высылаю вам фотографию подписанного им признания.

Я вскоре позвоню вам с альтернативным предложением.

Искренне ваш

Джордж Миллес”.

Последний из пяти снимков отличался от остальных тем, что буквы там были написаны от руки, а не напечатаны. И хотя, скорее всего, они были написаны карандашом, они были все такими же бледно-серыми.