Серый кардинал - Френсис Дик. Страница 26

Мервин прикрепил клейкой лентой на стену новую крупномасштабную карту и показал мне дороги, по которым я должен ездить (ступни почти зажили), а Фейт и Лаванда будут звонить в еще не охваченные двери. За отсутствием мегафона (сгорел) мне предоставлялось удовольствие трубить в рожок, или, вернее, нажимать на клаксон «рейнджровера» достаточно громко, чтобы объявить о нашем появлении. Но не так оглушающе, чтобы помешать мастери уложить спать младенца, наставлял меня Мервин. Матери младенцев (он помахал передо мной пальцем) как маятник. Их выбор, кому поставить крестик, меняется каждую минуту. Поцеловал малыша — получил голос. Сотни тысяч политиков не могут ошибаться на всем протяжении истории.

— Я буду целовать каждого младенца, какой попадется на глаза, — опрометчиво пообещал я.

Мервин хмуро посмотрел на меня. Он не понимал шуток. А я вспомнил недавний урок отца.

— Никогда не шути с полицейскими. У них нет чувства юмора. Никогда не вышучивай политику. Это всегда воспринимается как оскорбление. Всегда помни, что ты можешь обидеть, всего лишь вскинув брови. Помни, если ты сомневаешься, не обидел ли случайно, значит, обиженный обязательно есть.

— Нежели люди такие глупые? — вытаращил я глаза.

— «Глупые», — повторил он с наигранной строгостью, — слово, которое тебе не следует прикладывать к людям. На самом деле они могут быть абсолютно тупыми. Но если ты назовешь их глупыми, то потеряешь их голоса.

— И ты хочешь, чтобы глупые люди голосовали за тебя?

— Не шути, — засмеялся он. Утром в среду отец уехал в Лондон. И произошло чудо. В самодельном офисе были только Мервин, Кристэл, Фейт, Мардж, Лаванда и я. Наша группка изо всех сил старалась сохранить лицо. Даже при том, что у нас не было компьютера (подсчет расходов на пакетики чая), копировальной машины (расписание заданий для активистов) и факса (отчеты из таких отдаленных галактик, как Куиндл). В офис вошла Оринда.

Вся работа остановилась.

Бледно-цитрусовая гамма: брюки, жакет, лента на голове. Золотые цепочки. Она держала в руке черную сумку из кожи ящерицы и солидный рулон бумаги.

Оринда окинула взглядом пустую комнату, чуть улыбнулась Мардж и остановила внимание на мне.

— Я хочу с вами поговорить, — спокойно бросила она. — На улице.

Я последовал за ней. Она вывела меня на тротуар, и мы стояли там под солнцем, а прохожие обходили нас.

— После субботы я многое обдумала, — объявила она. — В воскресенье утром примерно в половине девятого у меня в доме появился журналист. Он буквально ворвался в дверь, по-моему, это называется «сторожить на ступенях».

Она замолчала. Я неуверенно кивнул.

— Он спросил, рада я или жалею, что вы не сгорели? Вы и ваш отец.

— Ох!

— Так я первый раз услышала о пожаре.

— Удивительно, что никто не позвонил вам.

— Я выключаю телефон, когда ложусь спать. Мне и так трудно бывает заснуть.

— Ясно, — промямлил я.

— Журналист хотел знать мое мнение об информации, которую он собирался передать в печать. Он писал, что нападения на Джорджа Джулиарда, грозившие политику почти верной смертью, были сделаны для того, чтобы он отступил, снял свою кандидатуру, освободив дорогу для моего возвращения.

Она опять замолчала, изучая мое лицо.

— Вижу, эта мысль для вас не нова, — продолжала она.

— Не нова. Но я не думаю, что это сделали вы.

— Почему?

— Вы обижены. Вы в ярости. Но вы не будете убивать.

— Когда вам исполнится восемнадцать?

— Через десять дней.

— Тогда считайте, что это подарок к вашему вступлению во взрослый возраст. — Она всунула мне в руки рулон бумаги. — Это ради вас. Потому что вы... — Она резко замолчала и сглотнула. — Используйте как хотите.

Я с любопытством раскатал тугие листы и держал их, широко расставив руки, чтобы они снова не свернулись. Наверху одного крупными буквами было написано:

«ОРИНДА НЭГЛ ГОВОРИТ — ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЖУЛИАРДА».

Знаю, у меня отвисла челюсть.

— Здесь десять таких плакатов, — просто пояснила она. — Они все одинаковые. Я напечатала их сегодня утром. Если хотите, их можно напечатать сотни.

— Оринда... — Я потерял дар речи.

— Вы показали мне... на скачках... — начала она и опять замолчала.

— Вы такой молодой, но вы показали мне, что можно жить и с невыносимым разочарованием. Вы заставили меня заглянуть в себя. И кстати, я не хочу, чтобы люди думали, будто я подожгла старую штаб-квартиру, чтобы избавиться от вашего отца. Поэтому я присоединяюсь к нему. С этого момента я буду всеми способами поддерживать его. Не стоит прислушиваться к тем людям, которые говорят, будто он ограбил меня. Не знаю. Надо быть по-настоящему правдивой, а правда так ужасает... Не знаю, может быть, я почувствовала облегчение от того, что мне не придется уезжать в Вестминстер... Но мне нравится работать с избирателями, и это обиднее всего... Те люди, с которыми я так много работала, оттолкнули меня ради какого-то чужого человека со стороны.

Она замолчала и почти с отчаянием посмотрела на меня. Ей хотелось увидеть, способен ли я понять ее. А я так хорошо ее понимал, что импульсивно наклонился и поцеловал в щеку. Вспышка фотоаппарата.

— Это невыносимо! — взвизгнула Оринда. — Он повсюду меня преследует.

Ушер Рудд, воспользовавшись эффектом неожиданности, уже удирал по улице, торопясь смешаться с группами прохожих.

— Меня он тоже преследует, — заметил я и взял ее за руку, удерживая от попытки догнать его. — Вы меня предупредили, и я сказал отцу... Но до тех пор, пока Ушер Рудд не нарушает закона, его нельзя остановить. А закон все еще на стороне обезьян Руддов.

— Но моя личная жизнь — это мое дело! — Она посмотрела на меня так, будто это я виноват, что закон на стороне Руддов.

— Продавцы наркотиков потеряют свой бизнес, если люди перестанут покупать их товар.

— Что?

— Так называемая война с наркоманией идет не с теми людьми. Посадите за решетку использующих наркотики. Посадите за решетку потребность. Посадите за решетку человеческую натуру.

— Какое отношение имеют наркотики к Ушеру Рудду? — Она недоуменно уставилась на меня.

— Если люди не будут смаковать его грязный шантаж, он перестанет охотиться на своих жертв.

— И вы полагаете, что они всегда будут?

Вопрос не нуждался в ответе. Мы вместе вошли в офис. И когда новость стала известна, начались долгие объятия с Мервином (никаких фото) и двусмысленные приветствия со стороны трех ведьм. Порозовев от возбуждения, они приспосабливали свою лояльность к новому порядку.

— Где вы сегодня, Мервин, звоните в двери? — спросила Оринда. И Мервин показал ей на карте район. Результат получился неожиданный. Когда в это утро я волочил «рейнджровер» по окрестностям Хупуэстерна, в машине сидели Мервин, Оринда, Фейт и Лаванда. И все плакаты Оринды с заявлениями о поддержке Джулиарда нашли свое место на столбах и дверях.

Когда Мервин позвонил редактору «Газеты Хупуэстерна», тот аж задохнулся от потрясения и срочно повернулся на сто восемьдесят градусов в своей тактике против всех политиков. Когда мы вышли на стоянку машин позади сгоревшего помещения, нас приветствовала толпа, поспешно собранная главным журналистом «Газеты» и оператором телевидения (им не хватало новостей). Неделю назад на приеме перед обедом в «Спящем драконе» этот оператор, словно потеряв голову, преследовал Оринду своими влюбленными камерами.

Оринда опять кокетничала перед его объективами (или с ним, в общем-то, это почти одно и то же) и говорила в не квакавший микрофон, что Джордж Джулиард, несомненно, стоит на пути к тому, чтобы стать известным политиком в национальном масштабе и что он — лучшая из возможных замена ее любимому мужу Деннису, который посвятил всю жизнь хорошим гражданам этой славной части Дорсета.

Аплодисменты, аплодисменты. Во всех гостиных Хупуэстерна в полуденных новостях телевидения увидели Оринду и толпу, которая встречала ее лишь слегка оркестрованными приветствиями. Вернувшись на поезде из Лондона, отец со смешанным чувством выслушал новость о пресс-конференции Оринды на телевидении. Она могла украсть его популярность. Или спасти ему жизнь, скорей всего невольно. Но вечером на очередной встрече преданных сторонников в церковном зале он тепло обнял ее (со взаимностью), что было бы немыслимо днем раньше. Но довольными казались не все. Тень Оринды, Анонимный Любовник Уайверн, следовал за ней мрачнее тучи. Оринда, в шелковом платье цвета ежевики, сияя от сознания своей щедрости и добродетельности, бросала на него вопросительные взгляды, словно не понимая причины гнева. Почувствовав внутреннее облегчение, Оринда вроде бы не догадывалась, что, подавив свою обиду на то, что кандидатом выбрали не ее, она в некотором смысле понизила статус Уайверна. Он был лучшим другом Денниса Нэгла, но Оринда оставила своего Денниса прошлому. Даже до меня это дошло лишь в конце вечера.