Смертельная скачка - Френсис Дик. Страница 7

— Вы найдете его? — спросила она. — Пожалуйста, найдите Боба.

— Я сделаю все, что смогу.

— Он никогда не крал этих денег, — продолжала она. — Никогда.

Я взглянул на нее. Дрожь сотрясала ее с головы до ног, и она стала еще бледнее, чем раньше. Я остановился и взял ее под руку, она взглянула остекленевшими глазами, хотела что-то сказать и упала прямо на меня в тяжелом обмороке.

Хотя она весила не больше девяноста восьми фунтов [3], от неожиданности я еле удержал ее. Двое прохожих с сочувствием посмотрели на нас, но они не понимали по-английски. Третий понимал язык, но только что-то проворчал, мол, какой позор напиться в три часа дня, и, не задерживаясь, заспешил дальше. Обе руки у меня были заняты, и я попросил проходившую женщину подозвать такси. Она тоже неодобрительно посмотрела на нас и быстро скрылась в подъезде дома, но парень лет шестнадцати, проводив ее испепеляющим взглядом, подошел к нам.

— Она больна? — спросил он, тщательно выговаривая слова, как учат в школе.

— Больна. Вы можете найти такси?

— Ja. Я буду возвращаться. Вы будете, — он задумался, потом вспомнил слово, — ждать.

— Я буду ждать, — согласился я.

Он с серьезным видом кивнул и побежал к ближайшему перекрестку. Стройная фигура в повсеместной униформе молодежи: голубые джинсы и теплая куртка. Как и обещал, он очень быстро вернулся с такси и помог мне уложить в него девушку.

— Большое спасибо, — сказал я.

Он поклонился.

— Я изучаю английский.

— Вы говорите очень хорошо.

Когда такси отъехало, он помахал мне рукой: обе стороны расстались довольные друг другом.

Эмма Шерман еще в машине стала понемногу приходить в себя, что, кажется, успокоило водителя. Он не говорил по-английски, но по меньшей мере раз десять очень выразительно повторил одно слово. Это слово было «доктор».

— Ja, — согласился я. — Ja. В «Гранд-отель».

Он пожал плечами, но доставил нас к отелю, помог мне довести миссис Шерман до вестибюля и, когда мы усадили ее в кресло, получил причитавшуюся плату. «Доктор», — сказал водитель, уходя, и я согласился: «Ja».

— Нет, — прошептала жена Боба Шермана. — Что... случилось?

— У вас был обморок, — коротко сообщил я. — К доктору или не к доктору, но вам нужно полежать. Пойдемте. — Кое-как я поставил ее на ноги, довел до лифта, и мы поднялись на один этаж в мой номер. Не задавая вопросов, она опустилась на кровать и закрыла глаза.

— Вы не возражаете, если я пощупаю пульс? — спросил я.

Она ничего не ответила, я обхватил пальцами ее запястье и нашел замедленный, еле слышный пульс. Рука была липкая от пота, хотя и холодная. Она выглядела пугающе хрупкой.

— Вам надо поесть, — решил я.

Эмма Шерман покачала головой, не поднимая ее с подушки, но у меня мелькнула догадка, что обморок вызван не только нервным напряжением — видимо, она голодала. Жена Боба Шермана так беспокоилась о нем, что совсем не думала о себе. И к тому же еда в Норвегии очень дорогая.

Я позвонил в ресторан отеля, и они пообещали принести бульон, хлеб и сыр.

— И бренди, — добавил я.

— Бренди нельзя, сэр. По субботам и воскресеньям запрещено, такое правило.

Меня предупреждали, но я забыл. Удивительно, оказывается, есть страна с еще более безумными законами, чем в Британии. В номере стоял холодильник, где рядом с апельсиновым соком и минеральной водой лежала маленькая бутылка шампанского. Я всегда считал, что разливать шампанское по таким крошечным сосудам значит просто переводить хороший продукт, но хозяева отеля наполняют холодильники своих постояльцев на все случаи жизни. Эмма заявила, что она не может, не будет, однако выпила шампанское и через пять минут выглядела как увядавший цветок, вовремя поставленный в воду.

— Простите, — сказала она, опершись на локоть в постели и потягивая золотистые пузырьки из стакана, который я принес из ванной.

— Ничего страшного.

— Вы считаете, что я дура.

— Нет.

— Это потому, что они не хотят его искать... где он исчез. Они только говорят, мол, не могут найти... Но они даже и не искали.

— Они искали, — начал я, но она не готова была слушать, пока не выговорится.

— Потом Гуннар Холт сказал, что Норвежский жокейский клуб направил своего сотрудника для раследования... и я так надеялась, целые дни надеялась, что наконец кто-то найдет его... и теперь... вы...

— Я не то лицо, какое вы ожидали встретить, — заметил я.

— Я не думала, что вы такой молодой.

— Что вы предпочитаете, — спросил я, — доброго папашу или человека, который найдет Боба?

Но прошло слишком мало времени, и она еще не успела понять, что эти два качества необязательно совмещаются в одном лице. Она хотела найти Боба, но сама нуждалась в покое и поддержке.

— Он не крал этих денег, — твердо заявила она.

— Откуда вы знаете?

— Он не мог украсть. — Она говорила с убежденностью, но хотел бы я знать, не себя ли она пыталась убедить.

Раздался стук в дверь, и появился официант с подносом. Эмма чувствовала себя настолько лучше, что села за стол и медленно принялась за еду, то и дело отдыхая от слабости. Но когда она съела суп, стало ясно — моя догадка была справедлива: Эмма упала в обморок от голода.

— Через три часа мы пойдем обедать, — объявил я, когда она доела последний кусок хлеба.

— Ох, нет!

— Ох, да. Почему же нет? У вас будет много времени рассказать мне о Бобе. Несколько часов. И не надо спешить.

Она взглянула на меня, и впервые в ее взгляде мелькнуло понимание, затем почти в то же мгновение она обвела глазами номер, и тревога от того, что она находится в моей спальне, вспыхнула на лице, будто северное сияние на полюсе.

— Вы предпочли бы местный полицейский участок? — улыбнулся я. — Сидеть за столом напротив друг друга в комнате для допросов?

— Ох! Думаю, что нет. — Эмма чуть вздрогнула. — Я провела там много времени, понимаете? В неприятном положении. Конечно, все были со мной очень любезны, но они считают, что Боб украл деньги, и они относились ко мне как к жене жулика. Это... это ужасно — Понимаю, — сказал я.

— Понимаете?

Бледность не исчезла после еды, темные круги тоже, а глаза по-прежнему воспаленно глядели на меня, и нервное возбуждение вибрировало в каждом движении. Нужно что-то гораздо большее, чем бульон и шампанское, чтобы развязать эти узлы.

— Почему бы вам немного не поспать? — предложил я. — Вы выглядите очень усталой. Здесь вам будет спокойно, а мне надо написать кое-какие отчеты. Пока я отделаюсь от них, вы отдохнете.

— Я не могу спать, — автоматически вырвалось у нее, но, когда я решительно достал из кейса бумаги, разложил их на столе и включил настольную лампу, она встала, немного помешкала и наконец снова легла. Через пять минут, когда я подошел, чтобы взглянуть, она уже глубоко спала. Щеки впали, и бледно-голубые жилки проступили на веках.

Эмма лежала в расстегнутом пальто из верблюжьей шерсти и в платье в коричнево-белую клетку. Теперь, когда пальто распахнулось, выпирающий живот стал безошибочно заметен. Месяцев пять, наверное, подумал я.

Собрав бумаги, я снова уложил их в кейс. Протоколы допросов свидетелей и полицейские донесения, связанные с исчезновением ее мужа. Мне нечего было добавить к ним, потому и нечего было писать. Вместо этого я уселся в удобное кресло «Гранд-отеля» и стал размышлять, почему исчезают мужчины.

Главным образом, они бегут к чему-то или от чего-то. Иногда встречается соединение обоих поводов. К женщине или от женщины. К солнцу и морю. От полиции. К политически предпочитаемому обществу или от политических репрессий. К анонимности. От шантажа.

Иногда беглецы прихватывают чужие деньги, чтобы обеспечить себе будущее. Шестнадцать тысяч крон на первый взгляд не такое богатство, на которое мог бы польститься Боб Шерман. Каждый год он зарабатывал раз в пять больше.

Так к чему он бежал?

Или от чего он бежал?

вернуться

3

98 фунтов — чуть меньше 45 кг.