Цитадель души моей (СИ) - Саитов Вадим. Страница 32

Наконец, поймал я момент. Потянул крючок, тетиву спуская — попал. Как и целился — в глаз. К сожалению, не под тем углом, чтобы болт в мозг прошёл, но всё равно неплохо получилось — проняло-таки его моё попадание. Дернулся гиттон, мотнул головой, равновесие потерял — поскользнулся на мокрой от крови траве и вперёд завалился. А тут и Гром, перед ним с рогатиной стоявший, не сплоховал — поднырнул под гиттона падающего, острие рогатины в грудь ему воткнул, а древко в землю упёр и сам сверху навалился, чтобы древко не соскользнуло. Ну, гиттон всем своим весом на рогатину и наделся — до самых рогов лезвие в тело вошло. Всхрапнул он задушенно, лапой Грома в сторону отбросил, заодно древко сломав. Выпрямился; постоял с полминуты, тяжело дыша и кровавой слюной из приоткрытой пасти истекая, потом сделал пару шагов неуверенных, споткнулся, рухнул набок, вздохнул устало и замер. Готов.

Быстро мы его, однако — и десяти минут не прошло. А больше из норы никто и не появился. Один, видимо, тут гиттон и обитал. Ну, болты мы из него повыдергали, рогатину вынули, новым древком оснастили и пошли потихоньку к следующей норе. Над теми двумя, что всю драку над норой с рогатинами простояли, второго гиттона поджидая, остальные егеря подшучивают беззлобно; те так же беззлобно огрызаются. Норы еще есть — успеют поработать.

Хорошо мы это гнездо зачистили — быстро и без потерь совсем, если два ребра Грома, в первой драке сломанные, в счёт не брать. Ну, так и не было там причин задерживаться — маленькое гнездо и молодое — разве что с теми бестиями, которых мы живьем взяли, пришлось повозиться немного. Но тут уж ничего удивительного — живьем любую бестию взять — задача та еще. Хотя с гиттонами все ж попроще — вот на верга сеть накинуть я и за тысячу драхм не возмусь. Я ж не дурак — по своей воле без меча в руках перед вергом оказаться. А с гиттонами — так ничего особенного. Двое его рогатинами удерживают, как обычно, а человека четыре вокруг полумесяцем сеть тяжелую растягивают. Потом те, с рогатинами, пытаются гиттона в неё загнать. А те четверо, в свою очередь, сеть пытаются на него же и накинуть. Вот только это всё на словах быстро и просто выглядит. А на деле — часа два, а то и больше возни изматывающей. Раз двадцать сеть вокруг него раскладываешь, а он из кольца вырывается. Раз пять сеть на него накидываешь, а он, ловцов по сторонам раскидав, из-под неё выскальзывает. Изматывает, конечно. Аж до отупления. Ну и опаснее оно намного — живьем бестию брать, нежели просто убить. Чаще всего тогда егеря под лапу гиттонью и попадают. Но на этот раз обошлось, хотя мы одного даже лишнего скрутили. Это тоже я предложил — одного егеря мы оставили двух связанных гиттонов стеречь, а сами отвезли третьего в Лютецию, забрали у Аппия шестьсот драхм обещанных, да тут же на двести из них и наняли повозку большую, парой шайр-горсов [12] запряженную — оставшихся бестий до дому довезти. Егеря мои — когда мы уже, вместе с повозкой, в сторону Бурдигала тронулись — повеселели, всю дорогу кучковались в стороне от меня и шушукались. А под самый конец Овод ко мне подъехал и предложил к их компании заместо Малыша присоединиться — раз у меня так хорошо с гиттонами ладить получается, так что бы мне только ими и не заниматься?

— Я подумаю, — усмехнулся я, хотя думать ни о чём и не собирался. Не нравятся мне гиттоны, и чистки их — тоже не нравятся. Дело оно, конечно, прибыльное, но не денег же ради я тут жизнью рискую. Не только ради них, точнее. Ну, как-то хочется в это верить.

Сдав гиттонов и поделив выручку, в самом радушном настроении заехали в лагерь.

Зашли в казарму и как-то сразу я своих бойцов из виду потерял — вроде те же егеря, но всё же разного мы сорта люди и круг общения у нас тоже очень разный. Разница только в том, что я это понимаю, а они — не очень. А то бы не предлагали мне с ними постоянный «гиттоний» сквад образовать. Так-то у нас, как я уже говорил, постоянных подразделений нет. Но ничего удивительного, что те, у кого с какими бестиями опыт большой — тех обычно и чистят. Оно и эффективней и безопасней. Поэтому некие неофициальные группы внутри кохорс сами собой образуются. Капитан этому процессу нимало не препятствует, и изъяви мы все водинндцатером желание преимущественно гиттонами заниматься — согласился бы, скорее всего. Вот только нет у меня такого желания, и не только потому, что я гиттонов не люблю.

И тут я Феларгира заметил. Точнее, заметил я его раньше, но узнал не сразу — показалось сначала, что каким-то дурным ветром к нам очередную важную птицу из сената занесло — бывает иногда. А потом присмотрелся и брови от удивления у меня сами на лоб полезли — да это ж Феларгир! Вот только надутый втрое больше прежнего, подбородок выше носа, а грудь — такое впечатление — шага на два впереди него самого идёт. Увидел меня, кивнул одними веками покровительственно и дальше прошёл — ни дать, ни взять, сенатор, парад принимающий. Я с трудом удержался от желания догнать и отвесить подзатыльник; поймал насмешливо-понимающий взгляд Луция по кличке «Ясень» и поинтересовался:

— Чего это с ним?

— А, — Луций усмехнулся, — на крайней чистке он урса убил, вот и воображает.

— Урса?! На чистке?

Как выяснилось, пока мы ездили в Ганнек на гиттонов, полусотня егерей в Сир отправилась — надоевшую всем семейку урсов зачистить. Ну, загнали там эту семью в лесок, обложили его, и Феларгира, в числе прочих, не слишком опытных егерей — отправили загонщиком. Облаву, то есть, устроили. Уловка древняя, еще на зверье неразумном испытанная, но работающая — даже против куда более умных бестий. Разве что чуточку модифицированная — загонщики в тазы молотками не бьют и дурными голосами не орут, а просто идут, не скрываясь через лес, переговариваются, оружием без нужды сверкают. А егеря поопытнее, тем временем, сидят по оврагам, руслам да распадкам — там, где спугнутые бестии, скорее всего, удирать будут.

Вот только на этот раз несколько урсов на загонщиков выскочило. К счастью, немного их было, поэтому прорваться им не удалось — но порвали многих. А Феларгир не сплоховал — улучил момент, вплотную к зверочеловеку подобрался и одним ударом в сердце его и успокоил. Урс, правда, был чуть старше медвежонка — трех — или четырехлеток, но всё равно начало неплохое.

— Возгордился он, конечно, чересчур, — закончил Луций, — ну да это ему на первый раз подвезло, второй раз такого не будет. Так что в следующей чистке, я думаю, лишнюю спесь с него собьют.

— Ладно, если не вместе с головой, — проворчал я и пошёл искать Геза. Что-то забеспокоился я за него, как Луций сказал, что многих загонщиков под Сиром порвали. И ведь главное — кто я ему? Не отец, не брат, не друг пока даже — а всё равно тревожно как — то. Выходит, привязался я к нему уже, что ли? Если так, то зря я это — ни к чему егерям душевные привязанности.

Не знаю, всерьез ли я беспокоился, или нет — не успел понять. Только из казармы вышел — наткнулся на Геза. Живой, здоровый, сидит на скамейке, чурбачки для «узкой тропки» строгает. Меня увидел, заулыбался, нож отложил.

— Шелест! Приветствую!

Я присел рядом с ним на скамейку, усмехаясь про себя — видно по Гезу, что есть у него новости и язык они ему жгут.

— А мы на чистку ездили. На урсов!

— Знаю, — кивнул я, — и про Феларгира уже знаю.

Поскучнел Гез чуток, глаза в сторону отвёл.

— Ты это брось, — строго сказал я, — никаких мне тут триатлонов [13], слышишь? Последнее дело в лесу соревнования устраивать — кто больше бестий убьет или еще что в том же роде. В таких соревнованиях только бестии и выигрывают всегда. Хуже этого может быть только вон, у Феларгира: как он себя ведет.

— А? — Гез брови поднял удивлённо-вопросительно.

— Как бы следующая чистка для него последней не оказалась. Он и так-то о себе совсем не низкого мнения был, а теперь, я смотрю, и вовсе связь с реальностью потерял. Плохо это очень — себя переоценивать. Или, что одно и то же, бестий недооценивать. Надо бы из него спесь подвыбить поскорее.