Цитадель души моей (СИ) - Саитов Вадим. Страница 69

А потом и самого крестьянина со всей его семьей и скотиной — тоже. Съели.

Сказка такая.

Мораль в том, что не всегда враг твоего врага — твой друг.

Надеюсь, конечно, что ошибаюсь я — уж наверное, тот же Капитан не глупее меня, чтобы простой этой истины не знать. Но… уж больно на правду похоже.

Задумался я, а руки мои сами свое дело делали — тело, лежащее передо мной обыскивали. На груди у него, под курткой, небольшая сумка ременная отыскалась. Ткань сумки мягкая, тело плотно облегает — видно, что пустая почти, если четырех вздутий небольших не считать. Пощупал я одно из них бездумно — мягкое, вроде кожаного мешочка — и с трудом удержался от крика: палец обожгло острой болью! Чувствуя подступающую волну ужаса (неужели на шип отравленный нарвался?) поднес палец к глазам и — выдохнул облегченно. Почтовыми пчелами мне лично приходилось пользоваться намного чаще, чем, скажем, голубями, поэтому как выглядит пчелиное жало, я знал преотлично. Да и гудение знакомое уже послышалось из сумки. Поэтому я быстро выдернул жало, сунул палец в рот — все равно опухнет, но, если яд отсосать, то все же меньше — и сдернул с тела сумку. Вывернул её на траву. Ну да, они самые — до боли (вполне даже буквально) знакомые соломенные коробочки. И цветные нитки на каждую намотаны. При разведке такие частенько используются — пчелы дорогу к родному улью за десятки миль безошибочно находит, вот и обзаводится каждый егерской гарнизон своей пасекой. Польза сплошная — и для лекарей гарнизонных, и сведения передать, да и в рационе разнообразие. Понятно, что нитками шелковыми, коих не больше трех на пчелу навяжешь, многого не рассказать, но обычно вполне достаточно бывает, если заранее о сигналах условиться. Зато, в отличие от тех же голубей, пчелы не в пример меньше места занимают и проблем в походную жизнь не привносят — куска сахара, в коробочке лежащего, пчеле на месяц хватит, так что забота одна остаётся — раз в день водой на коробочку побрызгать. Ну и не раздавить их ненароком, естественно.

— Бестия! — я поднял голову, — Давно он крайний раз пчелу выпускал?

Верга при оклике вздрогнула слегка, вздыбила шерсть на загривке и уставилась мне в глаза определенно недобрым взглядом. Потом огонек в её глазах потух, она вздохнула и отвернула голову.

— Перед рассветом. Мы по берегу реки бежали. Потом он остановился, пчелу выпустил, темно еще было, она лететь не хотела, так он её просто на траву вытряхнул. А потом мы прямо сюда отправились, будто он заранее знал, где ты сидишь.

Вот так вот. И вовсе капитану не было надобности гарнизоны вдоль рек выстраивать — пусти по моему следу пяток таких тварей и — сиди себе спокойно, жди донесений.

А чего она так дергается, кстати? Я, по её реакции уже к очередному откровению приготовился, а тут… а, понял. Я ж её «бестией» назвал, а ей, безымянной, это теперь как соль на рану. Ну что теперь, доказывать ей, что я и мысли не имел лишний раз её носом в её же позор тыкать? Вот еще. Но все же спросил:

— Как тебя звали?

— Никак, — глухо и без выражения в голосе. Ну и ладно. Неважно, на самом деле. Гарнизон Гены чуток западнее города располагается, так что пчела уже, пожалуй, вот-вот в леток своего улья заползает. Интересно конечно, что именно эта тварь сообщала своими пчелами и еще интересно — где капитан, но и это все тоже не очень важно. Важно то, что драпать мне, пожалуй, уже поздно. Да и невозможно, в общем-то — с ногой такой я не бегун, а лошадь… где, и главное, когда мне её сейчас искать? Если зубастая нечисть сообщила, где я нахожусь (на лучшее можно надеяться, но рассчитывать не стоит), то уже к полудню здесь может оказаться весь гарнизон Гены.

Я вскочил… точнее, попытался вскочить — колено дернуло резкой болью, подломилось и я еле удержался на ногах, к дереву привалившись. Проклятье — соку бы мне сейчас макового или семян дурмана, хотя бы… ага, и крылатого коня в придачу. Я перевел дух, шагнул осторожно в сторону. Еще шаг, еще. Ну, вроде нормально — если ногу сильно не нагружать и колено не сгибать, так и не болит почти. Верга наблюдала за мной молча, но мне в её взгляде показался легкий интерес. Да и мне самому интересно — что я делать-то буду? Следы прятать? Только время тратить — за оставшееся время ничего правдоподобного я изобразить не смогу — наследили мы тут порядочно. Спрятаться? Чуток получше решение — но где? Я-то знаю, как «частым гребнем» лес чешут и, с учётом этого знания, окружающее меня пространством мне гладким незасеянным полем представляется. Ладно, преследователи не знают, что я серьезно ранен и не могу далеко убежать — крови из меня вытекло мало, отрубленных кусков моего тела на земле не валяется. Но, опять же — что с того? Было бы наоборот — была бы польза. Может, на тот берег переплыть — там вроде лес погуще был. Ну и можно же немного вдоль берега проплыть и вылезти, за ветки зацепившись, или вообще на берег не выходить — под водой спрятаться… вот только кого я этим обмануть собираюсь? Любой егерь, мой след, над водой обрывающийся, распутав, сразу поймет, что к чему. Но на мысли о реке я все же задержался — пусть ход насквозь предсказуемый, но на некоторое время погоню задержит и разделиться её заставит. Так-то я все видимое течение реки внимательно рассмотрел сразу, как на обрыв забрался и в памяти этот вид держал четко, но что-то потянуло меня еще на реку взглянуть. Беспокоило меня что-то в увиденном — но что? Сделал, хромая, пару шагов к обрыву, огляделся. Хорошее место — лучшего, чтобы реку разглядывать, в округе и не найдешь — обрыв высокий, река под ним подковой загибается, оба рукава видать на добрую милю вперед. Подо мной чернеет сквозь ряску глубоченный омут, по противоположному берегу плес песчаный тянется. Вниз по течению с моей стороны берег высокий, а по той стороне лес, чем дальше, тем больше от реки отступает, сочными заливными лугами от воды отгораживаясь. А вот выше по течению река в лес хорошо вгрызлась — некоторым деревьям настолько корни подмыло, что висят они внаклонку над водой, как на ходулях. Там и вылезти легко будет и спрятаться есть где — только вот доплыть туда как-то надо… а вон коряга в конце плеса корнями за мель зацепилась — небось, как раз с того подмытого берега принесло — может, под неё залезть?

Под водой прятаться хорошо, когда никто не знает, что там прячешься. А иначе — толку мало. Потому что в глубоком, тенистом и заросшем месте спрятаться легко, но там обычно вода тихо течет — а то и вообще стоит — и дыхание, через трубочку свистящее, тренированному уху уловить не сложно — как не его ни сдерживай. А там, где вода шумит — прятаться негде. Нет, бывают, конечно, места — вот навроде этой коряги, на плесе лежащей — там, думается, вода вполне себе журчит вовсю. Да вот только не я один это понимаю и не стоит надеяться, что никто из ищущих меня егерей на эту корягу внимания не обратит и подозрениями не преисполнится.

Нет, и думать нечего — обязательно проверят.

Если увидят, конечно.

Как далеко эта коряга уплывет за два часа? Насчет точного расстояния не поклянусь — сухопутный мы народ, егеря — но из виду скроется, это наверняка. Я улыбнулся, повернулся к неподвижно стоящей верге.

— Болты к арбалету остались? — уже задав вопрос, задумался: знает ли бестия, что такое «болты». Оказалось, знает.

— Там, — махнула лапой в сторону своего недавнего укрытия.

— Принеси.

Дернула ухом, но возражать не стала — пошла к поваленному дереву. Я прохромал к валяющемуся в пыли арбалету, поднял его. Заодно и злосчастные куски солонины подобрал и обратно в сумку закинул. Арбалет я сначала подумывал верге отдать — раз уж она так научилась с ним управляться — но быстро передумал. Убивать нужно не оружием, убивать нужно сердцем. А сердце верги к этому оружию явно не лежало. Поэтому я забрал у вернувшейся бестии сверток с болтами, кинул его себе в сумку, а верге протянул трофейный меч.

Взяла, посмотрела на меня удивленно.

— Зачем?

— Пригодится. Со мной пойдешь.

— Нет.

Я хмыкнул.