Сокрушительный удар - Френсис Дик. Страница 9

— Я услышала, как вы вышли во двор. Увидела вас из окна и подумала, что, наверно, стоит спуститься.

— Как насчет тостов? — спросил я.

Против тостов она ничего не имела, так же, как и против поджаренного бекона. Пока я готовил, она оглядывала мою по-спартански обставленную кухню и наконец задала висевший в воздухе вопрос:

— Вы не женаты?

— Развелся.

— И, похоже, довольно давно.

— Совершенно верно, — усмехнулся я. Женился, раскаялся, развелся. И не спешил повторять ошибку.

— Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь одежду, в которой я буду выглядеть не слишком странно?

— Ну... Свитер, джинсы... Устроит?

— С серебряными туфлями это будет смотреться изумительно! — сказала она.

Я сел за стол рядом с ней и стал пить кофе. Лицо у нее было не столько красивое, сколько миловидное — его прелесть заключалась не в чертах, а в красках и в выражении. Брови и ресницы — рыжевато-русые, глаза — светло-карие, губы без помады — нежно-розовые.

Я начал понимать, что в ее манере держаться нет ничего агрессивного. Она просто не позволяла никому относиться к себе покровительственно или принижать ее лишь потому, что она — женщина. Неудивительно, что некоторым мужчинам это не нравится. Но ее коллеги наверняка считают ее надежным товарищем.

— Мне очень неудобно, что с лошадью так получилось, — сказал я.

— Ну еще бы!

Но она, похоже, совсем на меня не сердилась — хотя и могла бы.

— Могу ли я чем-нибудь искупить свою вину?

— Например, отвезти туда, куда мне надо?

— Пожалуйста!

Она задумчиво жевала тост с беконом.

— Ну... мне нужно позаботиться о своей машине. Вернее, о том, что от нее осталось. А потом я буду вам очень обязана, если вы отвезете меня в Гатвик.

— Так вы там работаете? — удивился я.

— Нет. В Хитроу. Но в Гатвике я могу нанять машину. Специальные скидки для работников аэропортов.

Она резала тост правой рукой, и я увидел, что она морщится.

— Вам сегодня на работу? — спросил я.

— Голос у меня в порядке, — ответила она. — Но, может, и не придется. Я сегодня на подмене с четырех дня до четырех ночи. Это значит, что я просто должна быть у себя дома на случай, если кто-то заболеет или не сможет прийти.

— А часто приходится подменять?

— Нечасто. Обычно просто сидишь дома и скучаешь.

Она пила кофе, держа чашку в левой руке.

— А вы? — спросила она. — Чем вы занимаетесь?

— Я барышник. Лошадьми торгую. Она наморщила лоб.

— Моя тетушка говорит, что все барышники — мошенники.

Я улыбнулся.

— Крупные фирмы ей бы спасибо не сказали.

— А вы на крупную фирму работаете? Я покачал головой:

— Нет, я сам по себе.

Она доела тост и выудила из кармана моего халата пачку сигарет.

— Ну, вы хотя бы курите, — сказала она, щелкая моей зажигалкой. — Я их нашла у вас в спальне... Надеюсь, вы не возражаете?

— Берите что хотите! — сказал я. Она посмотрела на меня в упор. Глаза ее насмешливо блеснули.

— Услуга за услугу! Помните того человека из джипа?

— Такого забудешь, как же!

— Он ехал со скоростью примерно миль сорок в час, пока я не попыталась его обогнать. Но когда я поравнялась с ним, он прибавил скорость.

— Один из таких... Она кивнула.

— Один из таких. Я нажала на акселератор и обогнала его, и ему это не понравилось. Он висел у меня на хвосте, мигал фарами и вообще вел себя как последний идиот. Если бы он меня не отвлекал, я бы, может, эту лошадь и раньше заметила. Так что он виноват не меньше вашей лошади.

— Ну, спасибо! — сказал я.

Мы улыбнулись друг другу, и внезапно все невысказанные вопросы повисли между нами над столом, засыпанным крошками...

И в этот деликатный момент ввалился Криспин со всей чувствительностью бронетранспортера. Дверь кухни с треском распахнулась, и он вошел — помятый, небритый, больной с похмелья и изрыгающий ругательства.

— Куда ты захреначил виски, черт бы тебя побрал? Софи посмотрела на него со своим всегдашним спокойствием. Криспин ее, похоже, просто не заметил.

— Ты, ублюдок, если ты мне его не отдашь, я тебе пасть порву, понял?

Вся беда в том, что он говорил это почти серьезно.

— Ты его вечером допил, — ответил я. — Пустая бутылка в мусорнице.

— Брешешь ты все! Если ты его вылил, я тебя придушу, ей-богу!

— Ты его сам вылил, — сказал я. — Себе в глотку. Выпей лучше кофе.

— Забей этот кофе себе в задницу! — И он принялся бродить по кухне, рывком распахивая шкафчики и полки и заглядывая внутрь. — Где оно? — повторял он. — Куда ты его засунул, ты, дерьмочист?

Он схватил пачку сахара и швырнул на пол. Бумага порвалась, и сахар рассыпался льдистым холмиком. Криспин достал несколько жестянок, чтобы заглянуть за них, и вместо того, чтобы поставить на место, тоже швырнул на пол.

— Джонас, я тебя убью!

Я сварил ему кофе и поставил кружку на стол. Вслед за сахаром и жестянками на пол полетели пакет риса и пачка кукурузных хлопьев.

Он завершил поиски, яростно захлопнув дверцу последнего шкафчика, сел за стол и потянулся за кофе. Рука у него тряслась, как у девяностолетнего старика.

Тут он в первый раз обратил внимание на Софи. Медленно поднял глаза и уставился ей в лицо.

— Блин, а ты кто такая?

— Софи Рэндольф, — вежливо ответила она. Криспин прищурился.

— Че, Джонас, девочку себе завел?

Он развернулся ко мне. От этого движения у него, видимо, снова закружилась голова, и его затошнило. Господи, хоть бы его не вырвало прямо тут! Такое уже бывало...

— Ублюдок ты, Джонас, — сказал он. — Чего тебе стоило попросту попросить меня убраться? Я бы убрался. Нет, надо было меня напоить!

Из глаз у него хлынули пьяные слезы. «Всегда одно и то же, — подумал я. — Сейчас он будет себя жалеть, потом начнет оправдываться...»

— Ты сам напился, — сказал я.

— Не надо было подсовывать мне виски! — сказал он. — Это ты во всем виноват.

— Ты прекрасно знаешь, что никакого виски я тебе не подсовывал.

— Ага, ты просто поставил его на стол и оставил, чтобы я его нашел. Это что, не называется «подсунуть»?

— Ты еще скажи, что оно в саду на яблоне выросло. Ты сам пошел и купил его.

— Я же говорю тебе, что я его не покупал! — с негодованием возразил Криспин. — Я просто нашел его на столе!

Ему удалось донести кружку до рта, не расплескав содержимого.

Я поразмыслил. Если он все-таки, вопреки очевидности, говорит правду, кто-то явно хотел сделать ему большую гадость. Но, насколько я знал, настоящих врагов у него не было — разве что уставшие от него старые знакомые, которые, завидев его, переходили на другую сторону улицы и прятались в подъездах. Нет, скорее всего купил бутылку, а теперь хочет свалить вину на кого-то другого. Те времена, когда я верил каждому его слову, прошли безвозвратно.

— Как бог свят, Джонас, оно тут, на столе, стояло! — Он пролил еще пару слезинок. — Ты мне никогда не веришь!

Он выпил половину кружки.

— Я виски никогда не покупаю, — сказал он. — Такое дерьмо!

Когда на него находило, он мог пить что угодно. Один раз он ужрался мятным ликером.

Он продолжал ныть на тему, что я ему не верю, пока не разозлился по-настоящему. Внезапно он неуклюже размахнулся и запустил кружкой в стену. Кружка разлетелась вдребезги, по стене потекли коричневые струйки кофе.

Он встал, опрокинув стул и злобно набычившись.

— Дай мне денег!

— Слушай, Криспин, иди лучше проспись...

— Ублюдок! Мне надо выпить! Святоша проклятый! Ты ни черта не понимаешь, просто не хочешь понять! Это ты спер мое виски! Дай мне денег, и можешь идти в задницу!

Софи Рэндольф прокашлялась.

Криспин резко развернулся к ней, готовый встретить в штыки любое возражение, и его снова затошнило. По крайней мере у него хватило самоуважения на то, чтобы не блевать ей в лицо: он выбежал во двор, и до нас донеслись характерные звуки. Тоже неприятно, конечно...