Торговец забвением - Френсис Дик. Страница 30

— Похоже, вам приходилось делать это и прежде? — заметил я.

— Каждый год во время охотничьего сезона, — она остановилась. — Очень больно?

— Нет, не очень.

— Хорошо. Некоторые застряли глубоко. Если местного наркоза недостаточно, скажите, ладно?

— Непременно, — нервно ответил я.

Она ковырялась еще какое-то время, и вот наконец на поддоне зазвякали ровно одиннадцать маленьких черных шариков, похожих на перец-горошек. Маленьких, но каждый из них мог убить фазана. Затем, вызвав у меня мрачно-недоуменную ухмылку, она спросила, не хочу ли я взять их себе на память. Многие брали.

Держа в одной руке пиджак и не шевеля второй, заключенной в некое подобие вязаной муфты с антисептическими пластырями внутри, заменявшей изодранный рукав рубашки, я отправился проведать Джерарда. И нашел его в боксе, сидящим в кресле-каталке. На нем были брюки, сверху накинут рыже-коричневый больничный халат, на лице выражение отчаянной скуки. Кровотечение, и поверхностное, и внутреннее, удалось остановить, но несколько дробинок застряли так глубоко, что оказались недоступны щипчикам, и его оставили до завтра, дожидаться, когда операционная начнет работать в полную силу. Похоже, вопросы жизни и смерти по воскресеньям тоже не решались, выходных не знали лишь маленькие шарики свинца, застрявшие под ключицей.

Он сказал, что звонил Тине, жене, и что она должна приехать и привезти ему пижаму. Тина также заберет его машину и отдаст в ремонт, вставлять новое ветровое стекло. Интересно, подумал я, сказал ли он Тине, что бархатная обивка сиденья, в том месте, где находилась его голова, прежде чем он успел пригнуться, изодрана в клочья и из нее вылезает набивка.

Я взял такси и вернулся в лавку, проверить, прислали ли полицейские, как обещали, мастера, заделать выбитое окошко в ванной. Вошел через главный вход, включил свет и начал оценивать степень нанесенного мне ущерба. Уже не в ярости, совершенно хладнокровно и с чисто практической точки зрения.

Навести порядок не позволяла рука. Ничего, ящики и коробки с вином могут и подождать. И разбитое стекло на полу — тоже. Слава Богу, что у меня есть Брайан, устало подумал я и еще раз проверил, надежно ли заперта изнутри задняя дверь, крепко ли прибит кусок клееной фанеры, прикрывающей выбитое окошко.

Я оставил все как есть, выключил свет и вышел на улицу. Санг Ли, приоткрыв дверь в свою забегаловку, выглянул. Смотрел он настороженно, лоб избороздила сеть мелких морщинок.

— Ах это вы, мистер Тони, — с облегчением заметил он. — Ну что, взломщики больше не появлялись?

— Нет.

— Может, хотите покушать?

Я призадумался. Весь день во рту у меня не было ни крошки. Но голода я не ощущал.

— Вам обязательно надо покушать, — сказал он. — Есть ваши любимые цыплята с лимоном, свеженькие, сочные, только что приготовил, — он почтительно поклонился. Я отвесил столь же почтительный поклон и проследовал за ним. Отношения между нами сложились самые добрососедские, но формальности и приличия соблюдались. Похоже, Санг Ли предпочитал именно такой подход. Сидя за столиком в маленьком отгороженном углу ресторанчика, я поедал цыпленка с лимоном, затем — жареных креветок и, расправившись со всем этим, вдруг почувствовал, что легкомыслие мое куда-то испарилось. До сих пор я не осознавал, сколь бездумным и рискованным было мое поведение, — как порой люди узнают, что были больны, только поправившись. Теперь же, вспоминая случившееся, я понял, что заглянул в лицо самой смерти, и ноги сразу стали ватными и словно не принадлежали больше телу. Эйфория, в которой я пребывал во время этого малоприятного инцидента, наша болтовня с Джерардом во дворе, потом возвращение в лавку с целью оценить ущерб… как мог я вести себя столь бездумно! С чего это начал притворяться, что все нормально?.. Наверное, виной тому были некие химические процессы в мозговых клетках. Такое с человеком случается, особенно после ранения или шока, где-то я об этом читал.

Я встал, сделал неуклюжую попытку извлечь из кармана бумажник, но тут же подскочивший Санг Ли сказал, что можно расплатиться и завтра. Я спросил у него разрешения пройти во двор к машине через кухню, вместо того чтобы огибать дом кругом. И он тут же услужливо уведомил меня, что за руль мне сегодня, пожалуй, садиться не стоит. Стоя у двери в темноте, мы еще раз обменялись поклонами. Уже подходя к «Роверу», я обнаружил, что держу ключи от машины достаточно крепко.

Я поехал домой. Ни во что и ни в кого не врезался. Действие наркоза стало проходить, и проклятую руку жгло точно огнем. Я громко ругался, говорил жуткие непристойности, удивляясь, что способен произносить подобные вещи, пусть даже наедине с самим собой. Удивляясь, как такое только в голову может прийти…

Вошел в дом. Мельком отметил тот факт, что вот уже второе воскресенье подряд вхожу в дом в одежде, запачканной кровью.

Эмма, ради всего святого, помоги же мне!.. Я шел через пустые комнаты и не то чтобы искал ее, нет. Я прекрасно знал, что ее здесь нет, но меня так и раздирало отчаянное желание поделиться хоть с кем-нибудь, найти человека, который бы обнял меня, успокоил и любил, как могла любить только она.

Я включил все имевшиеся в доме лампы, наглотался аспирина и уселся в свое любимое кресло в гостиной. И сказал себе: заткнись и успокойся. Тебя ограбили… Ну и что с того? Ты боролся и проиграл… ну и что с того? Тебя ранили в руку… подумаешь, великое дело! О, Эмма, любовь моя… милая моя… помоги же мне, помоги!..

Хватит, возьми себя в руки, придурок!

Выключи свет. Ступай в постель. Спи.

Всю ночь рука немилосердно ныла.

Наступивший день, понедельник, вполне соответствовал моему восприятию мира: томительный, серый, лишенный какого-либо проблеска света или надежды. Я с трудом оделся, кое-как побрился, сварил себе кофе, изо всех сил стараясь побороть искушение вернуться в постель и отключиться снова. Понедельники всегда выдаются тяжелыми. Кажется, что впереди ждут одни неприятности, манят, затягивают тебя, точно холодное болото.

Я сунул в карман пузырек с аспирином. Одиннадцать незаживших ранок давали о себе знать. Я никак не мог понять, какая из них зудит больше, по всей остальной коже на руке расползались синяки различных размеров и форм. Размножаются, словно микробы, подумал я. Черт бы их взял…

Я поехал в лавку и запарковался во дворе. Машина Джерарда стояла наискосок, на том же месте, где он тогда остановился, ударив по тормозам. Когда увидел нацеленный прямо ему в голову дробовик. Ключей в замке зажигания не было, и я никак не мог вспомнить, кто же их взял. Еще одна проблема, решение которой придется отложить на неопределенный срок.

Я завернул за угол и увидел перед входом в лавку полицейский автомобиль. А в нем — сержанта Рид-жера. Завидев меня, он вышел из машины — каждая складочка, пуговка и волосок на месте, как всегда. Стоял и ждал, пока я не подойду.

— Как самочувствие? — спросил он и откашлялся— — Я… э-э… очень сочувствую.

Я выдавил слабую улыбку. Сержант Риджер день ото дня становился все человечнее. Я отпер дверь. Мы вошли, и я запер ее изнутри. Затем прошел в контору, где занялся почтой, а он расхаживал по помещению с блокнотом и что-то записывал.

Наконец, закончив писать, Риджер спросил:

— Скажите, вы не шутили вчера, когда продиктовали констеблю перечень похищенных бутылок?

— Нет, ни чуточки не шутил.

— Вы отдаете себе отчет, что похищены практически те же вина, что исчезли из «Серебряного танца луны»?

— Да, отдаю, — ответил я, — еще как отдаю. И надеюсь, что купленные мной в ресторане бутылки хранятся у вас в надежном месте. Помните? Двенадцать бутылок вина, все раскупоренные. Моя собственность.

— Я не забыл, — с оттенком раздражения произнес он. — Не волнуйтесь, получите их, когда придет время.

— Хотелось бы получить хотя бы одну прямо сейчас, — выпалил я.

— Какую именно?

— «Сент Эстеф».

— Почему именно эту? — насторожился он.

— Не обязательно ее. Просто это первое, что пришло на ум. Можно и другую.