Торговец забвением - Френсис Дик. Страница 67

— Около двух тысяч семисот галлонов. Более десяти тонн по весу.

— Ого!

— Да, — кивнул я. — На фирме «Рэннох» всегда очень следили за качеством воды. Используют самую чистую родниковую воду, пусть даже она и не из шотландского озера. Но готов поклясться, что похищенное у Чартера виски разбавляли самой обычной водой из-под крана.

— А это плохо? Я рассмеялся.

— Конечно, плохо! Да любой шотландский производитель виски при виде этого просто хлопнулся бы в обморок. Принято считать, что шотландское виски является своего рода уникальным напитком именно благодаря мягкости и чистоте воды. Когда я в лавке еще раз попробовал виски, конфискованное в «Серебряном танце луны», то различил еле уловимый запах химикатов. Вообще-то в целом водопроводная вода у нас не так плоха, но в некоторых районах она просто ужасна. Даже чай из нее получается отвратительный. Да зайдите здесь в любой дом и спросите.

— Здесь? — удивленно воскликнул он.

— Западные окраины Лондона. Они этим славятся.

— О Господи…

— И на профиле это обязательно скажется.

— Вода?

— Нет, присутствие химикатов, которые используют для ее очистки. В настоящем виски их не обнаружить.

— Но разве водопроводная вода не влияет на этот самый профиль? Я имею в виду… сумеем ли мы доказать, что наши пробы идентичны оригиналу, то есть виски, вывезенному из Шотландии?

— Да, конечно, не беспокойтесь. Водопроводная вода не влияет на профиль виски, просто в нем будут выявлены дополнительные компоненты.

— А то, что виски разбавлено, имеет значение?

— Нет, — ответил я. — Анализ с использованием газовой хроматографии выявляет лишь наличие веществ, а не их количество.

Похоже, он был удовлетворен услышанным.

— Так, на следующем светофоре сверните направо… А может ли эта самая газовая хроматография определить, откуда взята водопроводная вода?

— Не знаю.

— Удивительно!

— Что удивительно?

— Что есть, оказывается, на свете вещи, которых вы не знаете.

— Есть… К примеру, понятия не имею о династиях китайских императоров, о том, как сказать «спасибо, нет» на пятнадцати языках, о том, как проехать на эту самую фабрику. — И еще больше всего на свете мне хотелось бы развернуться и уехать домой, подумал я. Чем ближе мы подбирались к логову Нейлора, тем больше я нервничал… Я думал об отце, храбрейшем из храбрых, отчаянно бросавшемся в бой, увлекавшем своим примером солдат… Господи, ну почему я не пошел в него, почему не унаследовал отчаянной смелости, почему вместо этого во рту у меня пересохло и дыхание участилось?.. А ведь мы еще даже не углубились в дебри этого самого Илинга.

— Здесь налево, — сказал Джерард. — А потом третий поворот направо… Вот она… наша улица.

Он был абсолютно спокоен, ни малейшего волнения ни в голосе, ни на лице. Я, стараясь взять с него пример, немного ослабил пальцы, так и впившиеся в руль, но и это не помогло успокоиться.

Бесполезно. Даже зубы мои были плотно стиснуты, а сердце так и подпрыгивало в груди. Наконец мы свернули налево и медленно поехали вдоль по улице.

— Вот она, — небрежно бросил Джерард. — Видите?

Я взглянул в указанном направлении и увидел высокую кирпичную стену со столь же высокими запертыми воротами. На воротах поблекшие белые буквы складывались в надпись: «Стюарт Нейлор боттлинг», ниже висел замок размером с чайное блюдце.

Да сюда ни за что не пробраться, подумал я. Слава тебе, Господи…

— А в конце улицы сверните налево, — сказал Джерард. — Где-нибудь там и запаркуемся.

Это был один из тех районов, где предприятия легкой промышленности возводились среди жилых кварталов, образуя как бы единое целое. Мы проехали мимо домиков с кружевными занавесками на окнах, маленькими садиками у входа. И запаркова-лись у обочины в ряду других машин, принадлежавших местным обитателям. Небось уже едят себе свои ростбифы, мрачно подумал я. Йоркширские пудинги, соус… Было уже время ленча, живот у меня подвело, а в желудке точно бабочки порхали, целая стайка, как в бразильском тропическом лесу.

Медленно, словно прогуливаясь, прошли мы по улице и не встретили на ней ни души, если не считать пожилого господина, терпеливо ожидавшего, пока его собака не сделает свои дела у фонарного столба.

Дойдя до ворот восьми футов в высоту, выкрашенных в поблекшую на солнце темно-зеленую краску, Джерард остановился и, закинув голову, стал разглядывать их, точно читал надпись из больших белых букв.

— А на каменном заборе наверняка рассыпано битое стекло, — заметил я. — И еще протянута проволока под напряжением. И не говорите мне, что можете сбить этот замок. Он полтонны весит.

— Нет необходимости, — спокойно ответил Джерард. — Раскройте глаза пошире. В больших массивных накрепко запертых воротах имеется, как правило, маленькая дверь, в которую может проскользнуть всего один человек. Вот она, прямо перед нами, по левую руку… Замок, насколько я могу судить, весьма примитивен. И если мне не удастся отворить эту самую дверцу, считайте, что лучшие годы своей жизни я потратил напрасно.

Он перестал читать надпись и двинулся дальше, время от времени поглядывая на прорезанную в воротах дверцу.

— Вы курите? — спросил он.

— Нет, — удивленно ответил я.

— Тогда завяжите шнурок.

— Хорошо, — смекнув, к чему он клонит, я послушно нагнулся и сделал вид, что завязываю несуществующий шнурок на своих мокасинах.

— Мямля! — раздался над головой голос Джерарда.

— Что?

— Да входите же!

Тут к своему изумлению я обнаружил, что узенькая дверца открывается. Джерард оказался на удивление проворен. Я заметил, как он убирает во внутренний карман кусок прозрачного пластика, одновременно косясь в ту сторону, где собака вновь испытывала терпение хозяина, пристроившись у очередного столба.

Джерард прошел в ворота с таким уверенным видом, точно делал это каждый день, я, чувствуя, как учащенно забилось сердце, последовал за ним. Он притворил за мной дверцу, замок защелкнулся. На губах его играла легкая улыбка, и только тут я с удивлением понял, что, несмотря на болезнь и усталость, он явно наслаждается всей этой игрой.

— Там могут быть люди, — пробормотал я.

— Если кто спросит… скажем, что дверь была открыта. И мы зашли просто из любопытства.

Мы оглядели гигантские ворота изнутри. Оказалось, что тяжелый висячий замок снаружи был повешен только для отвода глаз — толстые засовы упирались в землю, еще один крепился в петлях посередине, примерно на высоте груди. Так что сколько ни напирай снаружи, ворота ни за что не откроются.

— На фабриках всегда найдется какая-нибудь щелочка, в которую можно проскочить, — заметил Джерард, махнув рукой в сторону дверцы. — Особенно на старых, таких, как эта, построенных в век невинности и неведения.

Мы находились в большом заасфальтированном дворе. Справа от нас тянулось высокое кирпичное строение: небольшие зарешеченные оконца в два ряда, один выше, другой ниже. В дальнем от нас конце двора виднелось современное одноэтажное здание офиса из бетонных панелей, а слева, совсем рядом, — сторожевая будка, в которой по будням наверняка торчал охранник или сторож и проверял машины и входивших и выходивших людей. Но сегодня его видно не было. Дверь заперта. Джерард даже подергал за ручку — никакого толка.

Рядом с дверью находилось оконце типа тех, что встречаются в билетных кассах. Очевидно, подумал я, именно возле него и стоял по будням сторож. Джерард, щурясь, заглянул внутрь под разными углами, затем снова сосредоточил свое внимание на дверце.

— Врезной замок, — заметил он, оглядев скважину. — Жаль…

— Какая разница? — спросил я. — Что можно найти в сторожевой будке?

Джерард окинул меня насмешливо-снисходительным взглядом.

— На старых фабриках типа этой в будке можно найти ключи от всех дверей. Их вешают на такую дощечку. И сторож выдает ключи по мере того, как рабочие и служащие являются на работу.

В полном молчании, разинув рот, я наблюдал, как он вставил в скважину стальную отмычку и, весь сконцентрировавшись, начал еле заметно шевелить ею, прощупывая недра капризного замка, — взгляд отвлеченный, невидящий, все внимание сосредоточено на движениях пальцев.