Геммалия - неизвестен Автор. Страница 8

Пытка длилась около часа, а затем, не просыпаясь, он почувствовал, как кто-то яростно начал трясти его за плечо… он задрожал… Приглушенный и хриплый голос словно нашептывал ему в ухо:

— Линдблад, ты спишь… и пока ты спишь, твой неверный друг, нарушив клятву, пытается соблазнить и похитить твою жену… Просыпайся, Линдблад…

Линдблад мучительно пытался сбросить покров гибельного сна, но все было напрасно… Вновь та же рука сжала его плечо, тот же голос стал шептать пугающие слова, сопровождая их время от времени сдавленным зловещим смехом… но Линдблад не смог проснуться.

В третий раз больно сжала его плечо невидимая рука, и прежний голос мрачно зашептал:

— Как! Линдблад, ты еще спишь… безумный! думаешь, ты в безопасности? Злодеяние вот-вот свершится… Разве не слышишь ты скрип колес? Это карета, в которой похититель увезет свою жертву… Просыпайся, вставай, Линдблад, если хочешь спасти жену!..

Как только смолкли последние ужасающие слова, сэр Чарльз проснулся. Что так ужаснуло его: сон или страшная явь? и однако, он свободен, сон оставил его… Он протягивает руку… о Боже! жены больше нет рядом… Охваченный яростью и ревностью, он вскакивает с ложа, что мнится ему оскверненным, хватает шпагу… В спальне царит непроглядная тьма… он вслепую бежит к двери… Рука, пробудившая Линдблада, словно направляет его в темноте; содрогаясь, он чувствует властное прикосновение холодных пальцев… Слишком поздно? О, небеса! неужели он слышит карету… он выбегает в парк… луна, выглядывая из-за мрачно нависших туч, освещает землю своими лучами… он всматривается…

Да, это Геммалия… Гилфорд увлекает ее за собой… Похититель видит Линдблада…

— Тайна раскрыта! — восклицает он.

— Спаси меня! — со стоном молит Геммалия.

Сэр Чарльз, не владея собой, бросается к Гилфорду.

— Защищайся, трус! — кричит он.

— Несчастный! ты заблуждаешься, — отвечает тот.

— Муж мой, спаси меня! — взывает Геммалия.

Барон взбешен, он в ярости, он не ведает, что делает… не знает, в состоянии ли Гилфорд защищаться…

Сэр Чарльз поднимает шпагу… и шпага пронзает сердце его друга, прерывая жизнь…

Баронет извлекает окровавленную шпагу из безжизненного тела… и будто вновь слышит тихий смех, потревоживший его сон… на миг ему кажется, что смеялась Геммалия… он поворачивается к ней… она, рыдая, стоит на коленях.

— Что я наделал? — с глубоким вздохом спросил сэр Чарльз…

— Ты спас свою жену, — ответила леди Линдблад; и изменница, осыпая баронета обманчивыми ласками, принялась рассказывать, как Гилфорд разбудил ее, чтобы затем совместными усилиями пробудить ее супруга; как, под благовидным предлогом подготовки к этому деянию, затем увлек ее в парк; не появись неожиданно сэр Чарльз, сказала она, бывший друг, ставший предателем, похитил бы ее…

Говорила ли она правду?..

Растерянный Линдблад не знал, что и думать об ужасном событии; в голове его еще кружились обрывки сновидений, и ему казалось, что судьбой его словно распоряжается некое роковое и непостижимое существо. Жена пыталась унять его ужас. Баронет взглянул на нее и почувствовал, как в душе его вновь пробуждается любовь.

— Пойдем, — сказала она, — пойдем, муж мой, и пусть брачное ложе перестанет быть для тебя лишь постелью из цветов… Во всем повинен изменник Гилфорд; это он злодейски помешал тебе исполнить обет любви… Пойдем… Забудь о неверном друге… пусть нежные и прельстительные узы сладострастия соединят нас и опьянят наслаждением и блаженством….

Так сказала она…

Глядя на ее восхитительные черты, Линблад забывает и свои ужасные сны, и убийство, только что запятнавшее его руку. Он сжимает в объятиях свою странную и прекрасную невесту. Геммалия пожирает его горящими глазами, ее алые губы взывают к поцелуям.

Ложе сладострастия ждет… витают благовонные ароматы… алебастровая лампа, страж любви, разливает мягкий свет… Скорее, счастливые любовники, забудьте о ваших терзаниях — да вознаградит вас ночь восторгов за ночи страданий столь долго остававшегося бесплодным брачного союза!

Но не успел Линдблад оказаться в объятиях жены, как его вновь охватило то же онемение; как он ни противился, глаза его закрылись, и он упал на постель, недвижный и раздавленный горем.

Оцепенение продлилось лишь миг; перед ним предстала бледная и окровавленная тень Гилфорда.

— Ты подозревал друга, — сказал он, — но теперь поймешь, что твоя ревность была безосновательна; ты хотел узнать, что за существо превратило нас в своих несчастных рабов; пойдем же, следуй за мной…

Услышав эти слова, Линдблад с дрожью ужаса пробудился — и увидел призрак друга. Тот, приложив палец к посиневшим губам, повел его за собой. Линдблад последовал за ним. Куда же?., к тому роковому месту у обители мертвецов, где он сразил Гилфорда.

Между тем, его молчаливый поводырь исчез; Линдблад направился туда, где лежало окровавленное тело друга, дабы умиротворить его блуждающий дух смиренными молитвами…

Он приблизился…

Боги!.. Что за стройный белый призрак склонился над трупом?..

Этот призрак он видел в лихорадочных снах своего воображения. Но его черты?.. Это Геммалия! Разве не узнает он теперь эти глаза, горящие адской радостью, эти красные губы, налитые кровью?.. Да, это молодая красавица-гречанка… невеста могил… божество его сердца!.. Как гриф, склонилась она над обнаженным телом Гилфорда и вырывает из него трепещущие куски плоти… Чудовищное кощунство!.. ужасающее пиршество!.. В небе стоит кровавая луна, ночные птицы наполняют воздух своими жалобами, ветер яростно взметает последние листья осени — а Геммалия спокойно глядит на мужа, словно приглашая его разделить с нею восхитительную трапезу!..

Сэр Чарльз проник в тайну своего проклятого союза… Он понял, что был уничтожен одним из ужасных существ, которых считал прежде устрашающими воображение созданиями восточных сказок… Ужас раздавил его, зрелище злодейства сотрясло основы его души…

Он умирает, он медленно умирает… а его чудовищная невеста, проклятая гуль, удаляется в ночь, попирая остатки отвратительного пиршества и роняя последние капли крови Гилфорда со своих смеющихся, влажных губ.

В восточных сказках гули — это женщины-вампиры, кормящиеся мертвыми. Их изображают в виде бледных и лишенных одежды красавиц.

В одном обществе, где только что прочли «Вампира» лорда Байрона [8], заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров и с которой только что ознакомился читатель. В странности избранной темы, противоречивостях сюжета, изображении кровавых ужасов постигшей героев катастрофы прежде всего повинны ее авторы. Но авторы должны заметить, что материал для повести почерпнули не в собственном воображении и что построена она на очень древних суевериях.

Греки и римляне верили в ламий и стриг, женщин, которые высасывали из детей кровь и пожирали младенцев.

Гораций намекает на распространенные представления о них и одновременно осуждает подобные предметы в следующем стихе:

В Септуагнинте древнееврейское слово Лилит переводится как Ламия.

Пророк Исайя, изображая опустошение, что воцарится после падения Вавилона, говорит: Вавилон станет прибежищем ламий [10].

Страх перед вампирами особенно распространен среди современных греков. Считается, что отлученные от церкви не разлагаются в могилах и выходят из них, чтобы терзать живых. Этих ужасных существ называют гулями, вруколаками и т. д.