Твердая рука - Френсис Дик. Страница 17

Я понял — он хочет, чтобы я снял протез и показал его. Однако я не собирался этого делать. Наверное, он почувствовал и не стал меня просить.

— Он очень прочно соединен с вашим локтем, — произнес он, постаравшись деликатно обойти острые углы.

— Во всяком случае, не падает. Бразерсмит кивнул головой.

— И вы легко снимаете и прикрепляете его?

— Я пользуюсь пудрой из талька. Она хорошо скрепляет. — Я не стал подробно объяснять.

Чико открыл рот, но тут же закрыл его, уловив мой неприязненный взгляд Он не сказал Бразерсмиту о том, что часто я снимаю протез с большим трудом.

— Вы рассчитываете приспособить подобное устройство для лошадиных ног? поинтересовался Чико.

Бразерсмит поднял голову. Лицо у него по-прежнему было напряженное. Он серьезно ответил:

— Технически это вполне возможно, но я сомневаюсь, что кому-нибудь удастся вытренировать лошадь или заставить электроды реагировать на импульсы ее мозга.

К тому же мы не оправдаем расходы.

— Я просто пошутил, — небрежно заметил Чико.

— Разве? Да, я понял. Но нередко случалось, что у лошади приживался протез. Я как-то прочел об удачном протезе передней ноги у одной породистой кобылы. Она с ним нормально бегала и даже родила здорового жеребенка.

— Ага. — Поворот темы обрадовал Чико. — Знаете, за этим мы и приехали.

Узнать о кобыле. Только эта в отличие от вашей недавно умерла.

Бразерсмит без всякого удовольствия переключился с разговора об искусственных конечностях на расспросы о лошадях с больным сердцем.

— Ее звали Бетезда, — проговорил я, опустил рукав и застегнул запонку.

— Бетезда? — Он наморщил лоб, и его взгляд из беспокойного сделался огорченным. — Простите, я не в силах припомнить...

— Это кобыла из конюшни Джорджа Каспара, — уточнил я. — В два года она считалась одной из лучших, а в три у нее начались сердечные спазмы, и она перестала выступать. Ее отправили на обследование, потом она ожеребилась, но во время родов у нее остановилось сердце.

— Бедняга, — с явным сочувствием воскликнул он. — Какая жалость. Но я уже объяснял вам, что имею дело с массой лошадей и порой даже не знаю их клички.

Вас, наверное, волнует вопрос со страховкой, или вы полагаете, что всему виной халатное обращение? Уверяю вас...

— Нет, — успокоительно произнес я, — вы ошибаетесь. Мы имели в виду совсем иное. Но, может быть, вы припомните, как лечили Глинера и Зингалу?

— Да, конечно. Этих двух я прекрасно помню. Настоящий позор для Джорджа Каспара. Такое разочарование.

— Расскажите нам о них поподробнее.

— Да тут и рассказывать, собственно, нечего. Обычная история, за исключением того, что в два года оба жеребца были в отличной форме.

— Что вы имеете в виду? — недоуменно спросил я.

Он нервно задергал головой, решая, как лучше выразить нелестное мнение, — Я не уверен, стоит ли мне так говорить о ведущих тренерах вроде Каспара, но дело в том, что сердце двухлетки нетрудно запороть, особенно если речь идет о призовых лошадях. Их можно заездить, а вы сами знаете, напряжение на скачках колоссальное. Когда жокей следует всем правилам, то загоняет лошадь, и хотя она побеждает, но слишком дорогой ценой — собственного будущего.

— Глинер выиграл скачки в Донкастере, но пришел к финишу в грязи, задумчиво проговорил я. — Я его видел. Это был очень тяжелый заезд.

— Верно, — согласился Бразерсмит. — Потом я его тщательно осмотрел.

Болезнь не приходит сразу. До скачек в Гинеях он казался мне вполне здоровым.

Но после них у него началось страшное истощение. На первых порах мы думали, что это вирус, но через несколько дней обнаружили у него сильное сердцебиение и поняли, в чем тут причина.

— Какой вирус? — насторожился я.

— Давайте разберемся... Вечером в Гинеях у него была легкая лихорадка, как бывает при простуде. Но вскоре озноб прошел. Значит, дело в другом, и у него разболелось сердце. Но мы не сумели это предвидеть.

— У какого процента лошадей развиваются сердечные заболевания? — задал я вопрос.

Не покидавшая его ни на минуту тревога уменьшилась, когда мы наконец затронули нейтральную тему.

— Наверное, у десяти процентов учащенное сердцебиение. Но, как правило, это ни о чем не свидетельствует. Владельцы не любят покупать таких лошадей, но поглядите на Ночку. Она выиграла чемпионат в Харди, а ведь у нее сердечные спазмы.

— Вам часто попадались лошади, переставшие выступать из-за болей в сердце?

Он пожал плечами.

— Может быть, одна или две из сотни. Джордж Каспар за все годы вытренировал сто тридцать лошадей, подумал я.

— Как, по-вашему, скакуны с плохими сердцами встречались у Джорджа Каспара чаще, чем у других тренеров?

Он опять заметно расстроился.

— Не знаю, смогу ли я вам ответить.

— Если «нет», то в чем проблема? — добродушно произнес я.

— Но цель вашего вопроса...

— Один клиент желал узнать, — на ходу сочинил я и с огорчением ощутил, как легко далась мне эта ложь, — может ли он послать Джорджу Каспару отличного годовалого жеребца. Он попросил меня проверить, как обстоят дела у Глинера и Зингалу.

— Да. Понимаю. Нет, ему незачем волноваться. Ничего серьезного. Конечно, Каспар — замечательный тренер. Если ваш клиент не станет слишком жадничать, когда его лошади исполнится два года, то никакого риска не будет.

— В таком случае спасибо. — Я встал и пожал ему руку. — Я полагаю, что у Три-Нитро здоровое сердце?

— Абсолютно. Крепкий жеребец без всяких изъянов. И сердце у него стучит, как гонг, громко и четко.

Глава 6

— Ну, вот и все, — проговорил Чико, когда нам принесли пиво и пирог из ресторана отеля. — Конец истории. У миссис Каспар поехала крыша, и к молодняку не подпустят никого, кроме Джорджа Каспара.

— Услышав это, она явно не придет в восторг, — отозвался я.

— А ты ей скажешь?

— Прямо сейчас. Если она по-прежнему убеждена, мои слова могут ее немного отрезвить.

Я набрал номер телефона Джорджа Каспара и попросил Розмари, передав, что звонит мистер Барнс. Она подошла и неуверенно спросила, как и всегда в разговоре с незнакомцем:

— Мистер... Барнс?

— Это Сид Холли.

Она сразу перешла в наступление.

— Я не собираюсь с тобой общаться.

— Но, может быть, вы со мной встретитесь?

— Конечно, нет. Мне незачем ехать в Лондон.

— Мне надо вам многое сообщить, — пояснил я. — И, честно признаться, не думаю, что вам нужно маскироваться и вести себя в таком духе.

— Я не желаю, чтобы кто-то в Ньюмаркете увидел меня вместе с тобой.

Однако она все же согласилась подъехать, усадить в свою машину Чико и двинуться, куда он укажет. Мы с Чико отыскали на карте место, способное привести в чувство любого параноика. Кладбище в Бартон Миллс, в восьми милях от Норвича.

Мы припарковались у ворот, и Розмари направилась со мной по дорожке вдоль могил. Она снова надела плащ и повязала шарф, но на сей раз обошлась без парика. От резкого ветра пряди ее светло-каштановых волос выбились из-под шарфа и упали ей на глаза. Она откинула их нетерпеливым жестом. Ее движения были не такими порывистыми, как во время визита ко мне, но по-прежнему слишком нервными.

Я рассказал ей о встречах с Томом Гарви и Генри Трейсом на их фермах. Я рассказал ей о беседе с Бразерсмитом и передал все, что они говорили. Она слушала и покачивала головой.

— Лошадей испортили, — упрямо заявила она. — Я в этом уверена.

— Каким образом?

— Я не знаю, каким образом, — отрывисто и злобно бросила Розмари. От волнения ее губы некрасиво подергивались. — Но я предупреждаю, скоро они доберутся и до Три-Нитро. Через неделю состоятся скачки в Гинеях. Вы должны сохранить его в безопасности хотя бы эту неделю.

Мы шли по дорожке мимо могильных холмиков и серых, потускневших от дождей надгробных памятников.

Траву скосили, но я не заметил на могилах цветов. Посетителей тоже не было видно. Казалось, что здесь покоятся лишь давно умершие и всеми забытые. Теперь хоронят, скорбят и оплакивают на муниципальном участке, далеко за городом, а тут — одни могильные холмики и пышные венки.