Твердая рука - Френсис Дик. Страница 2

Внезапно она подняла голову, широко раскрыла глаза и принялась внимательно изучать меня, словно тоже никогда раньше не видела. Я догадался, что ей пришлось многое переосмыслить. Я больше не был молодым парнем, которого она резким тоном наставляла, как вести себя на скачках. Теперь она начала относиться ко мне как к равному и пришла посоветоваться в трудной ситуации. Я уже привык к тому, что на меня стали смотреть по-новому, считать зрелым и деловым человеком. Иногда я сожалел об этом, но сознавал, что пути назад нет.

— Все говорят, — неуверенно произнесла она, — я имею в виду... в прошлом году я постоянно слышала... — она откашлялась, — что ты в этих делах здорово разбираешься. Но я не знаю... Я пришла к тебе, и это не имеет значения... Я хочу сказать... что ты жокей.

— Бывший, — уточнил я.

Она бросила неопределенный взгляд на мою левую руку, но воздержалась от комментариев. Ей было известно все.

— Почему вы не скажете мне, что вам нужно? — недоуменно проговорил я. Если я не смогу помочь, то отвечу вам прямо.

Мысль о том, что я не смогу помочь, вновь вывела ее из душевного равновесия, и ее нервная дрожь усилилась.

— Мне не к кому больше обратиться, — пояснила она. — Я никому не доверяю.

А ведь я должна верить... должна. Обещай мне, что сделаешь все, о чем тебя попросят.

— Я не сверхчеловек, — возразил я. — Но выведать кое-что, наверное, смогу.

— Ладно. Боже мой. — Она допила джин, и бокал зазвенел, ударившись о ее зубы. — Я надеюсь на Божью помощь...

— Снимите плащ, — предложил я. — Выпейте еще джина. И расскажите все по порядку.

Она поднялась, словно в трансе, расстегнула пуговицы, сбросила плащ и снова села.

— Не знаю, с чего начать.

Розмари взяла полный бокал, подняла его и прижала к щеке. Я обратил внимание на ее кремовую шелковую блузку, видневшуюся из-под кашемирового свитера цвета ржавчины, массивную золотую цепь и хорошо сшитую черную юбку наглядные свидетельства материального благополучия.

— Джорджа пригласили на обед, — сказала она. — Мы собираемся переночевать в Лондоне. Он думает, что я пошла в кино.

Ее муж Джордж считался одним из трех лучших английских тренеров скаковых лошадей и, вероятно, одним из десяти лучших в мире. На всех ипподромах от Гонконга до Кентукки к нему относились как к профессионалу высочайшего класса.

Он жил в Ньюмаркете, окруженный поистине королевскими почестями. Когда его лошади выигрывали Дерби, Триумфальную Арку, Вашингтон Интернэшнл, это никого не удивляло. Год за годом в его конюшне собирались элитные образцы мировых пород, и любой владелец гордился, когда его лошади удавалось туда попасть. Еще бы, он сразу обретал определенный статус. Ведь Джордж Каспар мог отказать всякой лошади и всякому человеку. Ходили слухи, что с женщинами он был сговорчивее, и если проблема Розмари состояла именно в этом, то я никак не мог ей помочь.

— Он не должен знать, — нервно проговорила она. — Дай мне слово, что не скажешь никому о моем приходе.

— Я могу обещать лишь на какое-то время, — откликнулся я.

— Этого недостаточно.

— Но так и будет.

— Пойми, — сказала она. — Ты только пойми почему... — Она отпила глоток. Он до смерти встревожен.

— Кто... Джордж?

— Конечно, Джордж. Кто же еще? Не будь таким дураком. Ради кого я рискнула бы явиться сюда с этой проклятой головоломкой? — Она внезапно оборвала себя. Потом несколько раз глубоко вздохнула и продолжила:

— Что ты думаешь о Глинере?

— Э... э, — произнес я. — Очень неприятно.

— Черт побери, это настоящая катастрофа, — поправила меня она. — И ты это знаешь.

— Одна из многих, — вновь уточнил я.

— Нет, не одна из многих, — заспорила она. — Речь идет о лучшем двухлетнем жеребце. Таких у Джорджа еще не было. Он с блеском выиграл три скачки для двухлеток. А всю эту зиму был фаворитом на скачках в Гинеях и Дерби. Мне говорили, что он мог бы стать абсолютным чемпионом. Он был просто великолепен.

— Да, я помню, — подтвердил я.

— А что затем? Прошлой весной он участвовал на скачках в Гинеях. И тут же выдохся. Полный провал На скачки в Дерби его даже не стали выставлять.

— Так бывает, — отозвался я. Она окинула меня нетерпеливым взглядом и поджала губы.

— А Зингалу? — спросила она. — Тоже один из многих? Два лучших жеребца страны, оба в два года в отличной форме и оба из нашей конюшни. И вот в прошлом году никто из них не выиграл и пенни на скачках для трехлеток. Они стояли в стойлах, так гордо вскинув головы, и оказались совершенно никчемными на круге, черт бы их побрал.

— Загадочная история, — не слишком уверенно согласился я. — Впрочем, лошади, не оправдывающие ожиданий, такая же норма, как дождь в воскресный день.

— Ну, а что случилось с Бетездой год тому назад? — Розмари окинула меня сердитым взглядом. — Лучшая кобылица из двухлеток. Месяцами была фавориткой на скачках в Одной Тысяче и Оаксе. Ужасно. Она вышла на старт в Одной Тысяче и выглядела на миллион долларов, а финишировала десятой. Десятой! Почему, я тебя спрашиваю!

— Джордж должен был их всех проверить, — успокоительно заметил я.

— Конечно, он это сделал. Проклятые ветеринары неделями не вылезали из конюшен. Тесты на наркотики. И все прочее. А результаты — отрицательные. Три прекрасные лошади стали бесполезными. И никаких объяснений, чтоб им провалиться. Ничего!

Я слегка вздохнул. Мне казалось, что такое происходит в жизни большинства тренеров и это не повод для мелодраматических визитов в парике.

— А теперь, — она наконец перешла к делу, — речь идет о Три-Нитро.

Я вздохнул. Три-Нитро заполнял колонки всех газетных статей о скачках. Его называли лучшим жеребцом десятилетия. Прошлой осенью его карьера достигла своего апогея, он затмил соперников, и победу на скачках будущим летом знатоки в один голос отдавали ему. Я сам видел, как в сентябре он выиграл соревнования в Миддл-Парке в Ньюмаркете, и Хорошо запомнил его головокружительный галоп.

— Скачки состоятся через две недели, — сказала Розмари. — Да, ровно через две недели. А вдруг что-нибудь случится, вдруг и он не сможет победить и проиграет, как остальные?.. — Она опять задрожала, но, когда я собрался ей ответить, торопливо и нервно продолжила:

— Сегодня вечером у меня был один-единственный шанс... только сегодня я могла сюда прийти... Джордж непременно рассердится. Он говорит, что с лошадью ничего не случится, никто не тронет Три-Нитро, у нас отличная охрана. Но он боится, я знаю, что он боится.

Он взвинчен. Напряжен до предела. Я предложила ему пригласить тебя охранять лошадь, и он едва не рассвирепел. Сама не понимаю почему. Я никогда не видела его в такой ярости.

— Розмари, — начал я, покачав головой.

— Послушай, — перебила она. — Ты должен убедиться, что с Три-Нитро до скачек в Гинеях ничего не произойдет. Я очень хочу этого. Вот и все.

— Все...

— Зачем желать чего-то большего и загадывать на будущее... Если кто-то что-то задумал... Вот потому я тебя и прошу. Я не могла это больше выносить. Я должна была прийти. Должна. Скажи мне, что ты согласен. Скажи, сколько тебе надо, и я заплачу.

— Дело не в деньгах, — откликнулся я. — Поймите, я не смогу проследить за Три-Нитро так, чтобы об этом не узнал Джордж. Это невозможно.

— Ты можешь это сделать. Я уверена, что тебе удастся. Ты и раньше делал то, от чего другие отказывались. Я должна была прийти. Я не могла это выдержать. И Джордж не мог... по крайней мере, не три года подряд. Три-Нитро обязан выиграть. А тебе нужно убедиться, что ничего не произойдет. Попытайся.

Ну, пожалуйста.

Она вдруг задрожала сильнее прежнего и, казалось, была близка к истерике.

Мне захотелось ее успокоить, однако я вовсе не собирался ей подчиняться.

— Ладно, Розмари. Я попытаюсь что-нибудь сделать, — пообещал я.

— Он обязан победить, — повторила она.

— Не вижу причин, почему бы нет, — примирительно проговорил я.

Она безошибочно уловила в моих интонациях скепсис, бессознательное желание отнестись к ее требованию как к прихоти взбалмошной женщины. Я и сам услышал эти нюансы и догадался по ее взгляду, что она их почувствовала.