Второе дыхание - Крон Александр Александрович. Страница 6

Б а к л а н о в. Вы что - нарочно меня злите?

Л е б е д е в а. Вы вольны не слушать. Я не злю, а злюсь. Издали вы мне больше нравились. Иногда я с удовольствием вспоминаю наши прогулки по саду, какие-то обрывки разговоров... На вас был серый халат, из-под которого всегда торчали белые тесемки, но тогда вы казались мне милее. В вас есть нечто... ну, ладно, это не ваше дело - вы и так достаточно самонадеянны. Вы ведь живете в ощущении, что для вас никаких преград не существует.

Б а к л а н о в. Приблизительно так.

Л е б е д е в а. Очень мило. А главное - скромно.

Б а к л а н о в. Не пойму, что ко мне все привязались с этой скромностью? Что от нее - польза государству? А если мне так легче жить?

Л е б е д е в а. Как?

Б а к л а н о в. Верить, что я все могу.

Л е б е д е в а. А вы все можете?

Б а к л а н о в. Я вам так скажу: всякий человек все может. Если очень хочет.

Л е б е д е в а. Откуда вы это знаете?

Б а к л а н о в. Знаю. Я четвертый год воюю и вижу. На войне человек ежели чего-нибудь очень захочет - он или погибнет, или добьется.

Л е б е д е в а. Однако может и погибнуть?

Б а к л а н о в. На даровщинку большие дела не делаются. Мне - везет.

Л е б е д е в а. Пока.

Б а к л а н о в. И дальше будет везти. Я счастливый.

Л е б е д е в а. Почему вы так в этом убеждены?

Б а к л а н о в. Да что вам - жалко, что ли?

Л е б е д е в а. Нет, не жалко. Но, по-моему, это поза.

Б а к л а н о в. Пусть будет, как вы говорите, поза. А если я за нее отвечаю?

Л е б е д е в а. Чем же?

Б а к л а н о в. Всем своим достоянием. Честным именем и почти целой шкурой. Мало?

Л е б е д е в а. Молодец! Ответил с достоинством. Нет, Сергей Романович, это не мало. И я искренне верю, что вы прекрасный командир, герой и за каждым вашим орденом стоят настоящие боевые дела. Не понимаю только, почему на этом единственном основании вы считаете, что всякая женщина должна по первому вашему знаку броситься вам на шею? Разве ваши несомненные заслуги дают вам право разговаривать со мной тоном завоевателя?

Б а к л а н о в (почесал в затылке и рассмеялся). Крепко! Сдаюсь. Ладно, тогда объясните мне такую загадку природы: а почему женщина, если она красива, чувствует себя рожденной повелевать? Я-то хоть воевал, а тут что? Наследственность и хорошее питание в детстве. Разве красота - заслуга, чтоб ею так гордиться?

Л е б е д е в а. Справедливо. Но при чем тут я? Разве я красивая женщина?

Б а к л а н о в (убежденно). Ну, конечно. Вы - красавица.

Лебедева внимательно вглядывается в лицо Бакланова и

вдруг разражается искренним смехом.

(Недовольно.) Опять что-нибудь не так сказал?

Л е б е д е в а (сквозь смех). Милый вы мой, какая же я красавица? Вы посмотрите на меня получше. Слов нет, я вам очень благодарна, но нельзя же так... Я совсем не красивая и даже не очень молодая...

Б а к л а н о в. Не может быть, чтоб вы так думали.

Л е б е д е в а. Почему? Я совсем не плохого мнения о себе. Но заблуждаться на свой счет - это значит быть смешной.

Б а к л а н о в. Что же в вас такое есть, что мне кажется... (Запнулся.) Ну, почему вы мне так нравитесь?

Л е б е д е в а. А, милый мой! Во мне действительно кое-что есть. Я человек и, если приглядеться, не очень скучный, со мной можно дружить и, может быть, я даже способна сделать кого-то счастливым. Но вам лень и некогда разбираться во всем этом. Ну, хватит. Пью последнюю и то потому, что очень продрогла. Будьте здоровы. Сергей Романович, и не сердитесь, если я говорю не то, что вам хочется. Вы милый парень, и я о вас всегда очень тепло вспоминаю. А видеться нам все-таки не надо.

Б а к л а н о в (приближается). Почему?

Л е б е д е в а. Потому что ни к чему.

Б а к л а н о в (взял ее за руку). Нет, скажите.

Л е б е д е в а. А хорошо срослось у вас здесь, над бровью. Рубец почти не виден. Можно потрогать? (Она пытается освободить руку, но ей это не удается. Быстро и безмолвно он обнимает ее. Она тихо вскрикивает и пытается оттолкнуть, но затем сдается и прижимается к нему. Это длится секунду. Затем она резко вырывается и отступает назад. Они молча смотрят друг на друга. Он хочет что-то сказать, но она останавливает его жестом, на несколько секунд закрывает ладонью глаза и лоб. Теперь она опять внешне спокойна, и только в голосе ее слышится нечто похожее на ожесточение.) Слушайте меня, Бакланов. Я женщина безмужняя, фронтовая, обета вести святую жизнь никому не давала, и никто меня не осудит, если я разрешу вам здесь остаться. Никто, кроме меня самой. Я знаю, что буду об этом жалеть. Оставайтесь. Но это значит, что вы меня видите в последний раз. Если же вы хотите встречаться со мной и дальше - вы сейчас сядете вон туда, и мы до звонка будем мирно разговаривать. Вот. Выбирайте. Всё в ваших руках.

Б а к л а н о в (недоверчиво всматривается в лицо женщины). Рискуете?

Л е б е д е в а. Рискую.

Б а к л а н о в (заходил по комнате. Пауза кажется бесконечной. Наконец он остановился, выдавил хрипло). Давайте разговаривать.

Л е б е д е в а (вздох счастья). Вот и хорошо. Садитесь к себе на кровать, а я сяду тут, у печки. И расскажите мне о себе. Ведь я знаю вас ничтожно мало. Никак не могу угадать, каким вы были до войны. Вы ведь не кадровый?

Б а к л а н о в. Нет. Я речник, торгаш. Плавал по Белой, по Каме. Спортом немного баловался: летом - греблей, зимой - лыжами. До войны я бы вам больше понравился.

Л е б е д е в а. Почему?

Б а к л а н о в. Никакой во мне самоуверенности не было. Иной раз вспоминаю себя прежнего - и смешно, и вроде как холодок по спине... Ни дураком, ни трусом не был, но скажи мне кто-нибудь тогда, что я дивизионом буду командовать, я бы, кажется, от одного страху помер. Сережка Бакланов, провинциал, тихоня!.. У нас на камских пристанях девчата шустрые, дразнилки, как начнут заводить - эй, тихоня! Если бы не крестный...

Л е б е д е в а. Какой крестный?

Б а к л а н о в. Радужный Василий Васильевич. Начальник политотдела. Знаете?

Л е б е д е в а. Немножко.

Б а к л а н о в. А я - как себя. К нему приглядеться надо, он сразу до себя не допускает. Старого закала матрос, Зимний дворец брал. Он меня в партию принимал и командовать благословил. Помню, уходил я в первый поход провожать приехал. Хромой, однако лезет на мостик. Сунул лапу, только два слова и сказал: "Верю - можешь". Оказалось - могу. И тут у меня словно второе дыхание открылось.

Л е б е д е в а. Не поняла. Дыхание?

Б а к л а н о в. Эх вы, доктор, а не знаете. Вот когда на лыжах идешь на большую дистанцию, несколько километров пройдешь, устанешь сразу, ноги что каменные, во рту сухота, в пот ударяет, хоть бросай палки да ложись. Мертвая точка. Как подумаешь, что еще километров двадцать переть - оторопь берет. А все-таки посылаешь себя - иди! Перемогнешься, перемучаешься километр-другой, глядишь и открылось у тебя второе дыхание. Не берусь в точности объяснить вам, что за явление, но только чувствует человек прибывают в нем силы, будто резервы подошли, и идет он все ходче, легче, откуда что берется, и уж он знает теперь, что не двадцать, а все пятьдесят отхватит, и мороз-то его только веселит... Словами не расскажешь, это испытать надо. (Пауза.) Не надоел я вам? Что же Радужный не звонит?

Л е б е д е в а. А зачем он должен звонить?

Б а к л а н о в. Дела какие-нибудь. Ну, и поздравить, наверное, хочет. Сказать, что выговор снял.

Л е б е д е в а. А у вас был выговор? За что?

Б а к л а н о в. За врага моего. За майора Однорукова. Есть у нас такой гусь в политотделе. Парень на все руки - и лектор, и инспектор, и редактор, но скучный, как тележный скрип. Всех поучает, а сам до сих пор носа от кормы отличить не может. Прислали его к нам на праздник с докладом. Гвардейцы мои ворчат. Опять, говорят, будет мочалу жевать, весь праздник испортит. А у меня характер: люблю, чтоб все было первый сорт. Подумал я: эх, была не была - не допущу и всё! Посадил его на катер - и назад. Сам доклад сделал. Не хочу хвалиться, но все были довольны. Ну, конечно, на другой день скандал. Одноруков - рапорт. Радужный психанул, звонит: "Такой, сякой, как ты смел моего представителя... Объявляю выговор". Но, между прочим, Однорукова с лекторов снял. Однако, глядите-ка, жив курилка, очерки теперь про меня пишет. (Поморщился.) О-ох!