Дом Цепей (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 4

Где-то за скальной стеной скрывалась заваленная пещера, которая уже много веков служила им гробницей, однако заключение в ней оказалось не таким уж долгим. Никто не ждал их воскрешения. Они были слишком разбиты, чтобы оставаться с родичами, поэтому их по обычаю народа просто оставили здесь. Карой за поражение была заброшенность, вечность, проведённая в неподвижности. Будь поражение почётным, их обладающие разумом останки положили бы под открытым небом так, чтобы перед ними простирался внешний мир и они могли найти покой в созерцании бега столетий. Но в поражении этих семерых не было ничего почётного. Потому их уделом стал вечный мрак гробницы. Горечи от этого они не испытывали.

Тёмный дар явился позже, пришёл из-за пределов их темницы, а с ним – шанс. Нужно было лишь нарушить клятву и принести присягу другому. А в награду – возрождение и свобода.

Сородичи отметили место их захоронения резными лицами, которые вперялись во внешний мир пустыми, слепыми глазами. Сородичи же произнесли их имена, чтобы завершить обряд связывания, – имена, которые по сей день клубились здесь силой, достаточной, чтобы извратить мысли шаманов народа, нашедшего убежище в этих горах и на древнем плато Лейдерон.

Сумрак сгущался, а семеро стояли на поляне – безмолвно и неподвижно. Шестеро ждали, пока заговорит седьмой, но он не спешил. Свобода была для него бурным, животным наслаждением, пусть она и ограничивалась этой поляной. Скоро, очень скоро они вырвутся из последних цепей – взгляда, ограниченного глазницами в каменной стене. Служение новому господину обещало множество странствий, целый неизведанный мир и множество жизней, которые следует прервать.

Уруал, чьё имя означало Мшистый Костяк, известный теблорам как Уругал, наконец заговорил:

– Он подойдёт.

Син’б’алль – Болотный Лишайник, или ’Сибалль Ненайденная, – даже не пыталась скрыть сомнение в голосе.

– Ты слишком полагаешься на этих падших теблоров. Теблоры! Они не ведают ничего, даже своего истинного имени.

– Радуйся, что не ведают, – заметил Бер’ок, голос его хрипом вырывался из разбитой гортани. Сломанная шея и свёрнутая набок голова заставили его повернуться всем телом, чтобы посмотреть на скальную стену. – И всё равно, у тебя есть собственные дети, Син’б’алль. Дети, что хранят истину. Для остальных – забытую историю, которую лучше не вспоминать. В наших интересах. Их невежество – наше лучшее оружие.

– Мёртвый Ясень говорит правду, – согласился Уруал. – Мы бы не смогли так извратить их веру, помни они о своём наследии.

Син’б’алль презрительно пожала плечами.

– Предыдущий, Пальк… тоже «подходил». По твоему мнению, Уруал. Достойный предводитель для моих детей, как казалось. Но он не подошёл.

– Наша вина, не его, – прорычал Харан’алль. – Мы были нетерпеливы, слишком уверены в своём могуществе. Нарушение Обета отняло у нас много сил…

– Но что новый хозяин дал нам взамен, Летний Рог? – возмутился Тэк Ист. – Лишь самую малость.

– А чего ты ждал? – тихо спросил Уруал. – Он ещё не оправился от своих злоключений, как и мы – от наших.

Зазвучал шелковистый голос Эмрот:

– Так ты, Мшистый Костяк, веришь, что этот внук Палька прорежет нам путь к свободе?

– Да.

– А если и он нас разочарует?

– Начнём сначала. С ребёнка Байрота во чреве Дэйлисс.

Эмрот зашипела:

– И ждать ещё век! Будь они прокляты, эти теблоры-долгожители!

– Век – ничто…

– Ничто и всё, Мшистый Костяк! И ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Уруал разглядывал женщину, когда-то получившую столь подходящее ей имя Клыкастая Кость, вспоминал о тех наклонностях, что пробуждались в ней в форме одиночницы, о её голоде, что привёл их к поражению давным-давно.

– Вновь пришёл год моего имени, – проговорил он. – Из всех нас – кто увёл целый клан теблоров дальше по нашему пути, чем я? Ты, Клыкастая Кость? Болотный Лишайник? Длинное Копьё?

Все молчали.

Затем Мёртвый Ясень издал звук, похожий на тихий смех.

– Мы все молчим, как Алый Мох. Дорога откроется. Так обещал наш новый господин. Он обретает силу. Избранник Уруала уже ведёт за собой два десятка убитых душ. Теблорских душ. Вспомните, что Пальк ушёл в поход один. У Карсы – два могучих спутника. Если он умрёт, останутся Байрот или Дэлум.

– Байрот слишком умён, – проворчала Эмрот. – Весь в Палькова сына, своего дядю. Хуже того, устремления его – лишь для него самого. Притворяется, будто следует за Карсой, а сам держит руку у него за спиной.

– А я – у него спиной, – проговорил Уруал. – Скоро ночь. Нужно возвращаться в гробницу. – Древний воин повернулся. – Клыкастая Кость, следи за ребёнком во чреве Дэйлисс.

– Она уже пьёт молоко из моей груди, – отозвалась Эмрот.

– Девочка?

– Лишь по плоти. То, что я создаю внутри, не будет ни девочкой, ни ребёнком.

– Хорошо.

Семь фигур ушли обратно в землю, когда первые звёзды мигнули на небе. Мигнули и уставились вниз на поляну, где не было никаких богов. Никогда не было никаких богов.

Деревня раскинулась на каменистом берегу реки Ладери. Ледяной горный поток рассекал поросшую хвойным лесом долину и мчался дальше, к далёкому морю. Стены домов на каменном фундаменте сложили из грубо обтёсанных кедровых брёвен, покатые камышовые крыши давно покрылись мхом. Вдоль берега стояли тонкие рамы, на которых сушилась рыба. В ближайшем лесу некоторые участки расчистили и превратили в выпасы для лошадей.

За деревьями сверкнули приглушённые туманом огни, когда Карса подошёл к дому отца, минуя табун в дюжину голов, стоявший – беззвучно и неподвижно – на ближайшей поляне. Опасность грозила животным лишь от набежчиков, ведь это были породистые боевые кони, и горные волки уже давно не пытались охотиться на столь грозных противников. Иногда из горной берлоги спускался красногривый медведь, но обычно это происходило в время нереста лосося, и зверям не было нужды нужды бросать вызов деревенским коням, собакам и бесстрашным воинам.

В краале Синиг чистил Погрома, своего лучшего боевого коня. Карса почувствовал исходивший от скакуна жар, хотя тот казался лишь чёрным пятном во тьме.

– Красноглаз всё ещё ходит неосёдланный, – проворчал Карса. – Ты что, совсем ничего не сделаешь для родного сына?

Отец продолжил чистить Погрома.

– Я тебе уже говорил: Красноглаз слишком молод для такого странствия…

– Но он – мой, и поэтому я на нём поеду.

– Нет. Ему недостаёт независимости, и он ещё не скакал вместе с конями Байрота и Дэлума. Так ты только всадишь ему шип в узду.

– Так что же мне – пешком идти?

– Я дам тебе Погрома, сын. Я взнуздал его и выгонял рысью. Иди и собирайся быстро, пока он не слишком остыл.

Карса промолчал. Он был потрясён до глубины души. Молодой теблор развернулся и зашагал к дому. Отец повесил его заплечный мешок на столбе у входа, чтобы не пропитался влагой. Меч из кровь-дерева вместе с перевязью висел рядом, тщательно пропитанный маслом, на его широком клинке был заново нарисован боевой герб уридов. Карса снял меч и приладил перевязь на плечи так, чтобы обтянутая кожей двуручная рукоять торчала за левым плечом. Мешок поедет на плечах Погрома, привязанный к ремням, на которых держатся стремена, так, чтобы бо́льшая часть веса приходилась на колени Карсы.

Теблоры ездили без сёдел; воин скакал на голой спине коня, с высоко подтянутыми стременами, чтобы основной вес оказался сразу за плечами животного. Среди трофеев, добытых у нижнеземельцев, были и сёдла, которые, если пристроить их на спину маленькой нижнеземельской лошадки, давали явное смещение веса к крупу. Но истинному боевому коню негоже нагружать задние ноги, ведь он должен быстро и сильно лягаться. И воину следует защищать шею и голову своего скакуна – мечом, а если придётся, предплечьями в наручах.

Карса вернулся в крааль, где ждали Погром и отец.

– Байрот и Дэлум ждут тебя у брода, – сказал Синиг.

– А Дэйлисс?

Карса не смог разглядеть выражения лица отца, когда тот ровно ответил: