Тьма на ладони - Фудзивара Иори. Страница 2

Почему – сам не знаю. Вдруг пришло в голову заглянуть туда, где я не был еще ни разу. И повидаться с женщиной, которая помогла мне устроиться на работу буквально с улицы. О ее ресторанчике я услыхал совершенно случайно лет пять или шесть назад. Дескать, открыла свой кабачок японской кухни. Помню, тогда меня это нисколько не заинтересовало.

Дзюнко Кагами… Двадцать лет уже как познакомились. И с тех пор не встречались ни разу. Как-то не было случая. Может, я просто захотел увидеться с нею опять? Может, накануне увольнения меня потянуло на сантименты? О чем нам с ней говорить – я даже не представлял. Но, видно, решил навестить хотя бы из вежливости.

Как и следовало ожидать, ресторанчика с ее именем я не нашел. Вместо него – то есть буквально на его месте – громоздилась многоэтажка с баром в подвале, и от нечего делать я решил заглянул хотя бы туда. «Бруно» – прочел я на крохотной табличке у входа.

В баре было просторно. На маленькой сцене в глубине зала поблескивала ударная установка. Видимо, иногда здесь играли живую музыку. Публики много, добрая половина – иностранцы. Обычная картинка классического бара на Роппонги. Белые, негры, латиносы. Как за столиками, так и за стойкой. И похоже, ни одного посетителя старше меня.

Я уселся за стойку, и девчонка с пугающе короткой стрижкой принесла мне меню. Машинально, не глядя в меню, я попросил охлажденного саке. Наверное, оттого, что настроился на японскую кухню. И тут же подумал, что сейчас на меня поглядят презрительно, если вообще удостоят вниманием. Но обманулся. Не говоря ни слова, девица спокойно кивнула и пошла выполнять заказ.

Тем временем я огляделся. Справа и слева над стойкой висело по монитору. На экранах стая дельфинов в море обгоняла подводную лодку. Побежали субтитры, и я понял, что это рекламный ролик какого-то фильма. Звука не слышно. Вместо него из динамиков растекалась старенькая попса. Mamas and Papas – «California Dreaming». Надо же. Когда-то она звучала на каждом углу…

В голову полезли странные мысли. О временах, когда эта песня слыла суперхитом. Когда это было-то? Ах да. В старших классах школы.

Девчонка вернулась, и я очнулся от короткого дежа-вю. Она поставила передо мною огромный стакан, в котором подрагивала прозрачная жидкость. По объему – аккурат итиго, [8] на вкус обычное саке. Кажется, местного розлива. Солоноватое, пьется легко. Я вдруг заметил, что несколько человек вокруг, включая иностранцев, потягивали такое же.

Поначалу я хотел прикончить стакан и пойти домой. Но это странное саке так околдовало меня, что я заказывал еще и еще.

В баре по-прежнему играла попса шестидесятых-семидесятых. Procol Harum – «Blue Shadow». Bee Gees – «Massachusetts»… Я перестал понимать, в каком пространстве и времени нахожусь.

Сколько прошло времени, сказать не могу. Сколько выпил – не знаю. После пары литров я наконец захмелел. Вообще у меня нет привычки, напившись, болтать с незнакомцами в баре. Но на этот раз я зачем-то решил разговориться с барменшей.

– А что, стрижка «сесиль» опять в моде?

Она уставилась на меня настороженно. Я выдержал ее взгляд. И впервые заметил, что ей, похоже, за тридцать. По крайней мере, моложе меня лет на десять.

– Это еще что такое? – удивилась она.

– Когда-то так называли твою прическу.

– Это называется «very short». И больше никак, разве нет?

– «Очень короткая»? Смотри, как теперь все просто…

– Ты о чем?

Я хотел рассказать, что эта прическа вошла в моду благодаря Джин Сиберг, [9] но раздумал. Слишком долго объяснять. Сегодня кино «Здравствуй, грусть» помнят только мои ровесники.

За стойкой появилась вторая девица – европейка лет двадцати, вся в расстроенных чувствах. Стриженая, переменившись в лице, тут же начала костерить ее по-иностранному. Английским она владела что надо. И хотя у меня с языками всю жизнь не ахти, я догадался: ругает за опоздание.

Европейка оправдывалась, то и дело называя стриженую Нами-тян, а затем перешла на официальное «хозяйка». Ту, впрочем, это не смягчило. Получив нагоняй, европейка ссутулилась и умолкла.

Хм… Стало быть, Нами-тян – хозяйка бара? Я не удержался и встрял в разговор:

– Слушай, а можно спросить?

Нами-тян обернулась. Европейка, явно обрадовавшись, скрылась в глубине бара.

– Ну, что еще? – В хозяйкином голосе еще слышались сердитые нотки.

– Знаешь такой ресторанчик – «Кагами»?

Девушка явно хотела, чтобы от нее отстали.

– Не знаю.

– Говорят, лет пять или шесть назад был здесь такой. Вот прямо на этом месте…

– Ну, ты вспомнил! Я тогда другим бизнесом занималась.

– Ясно, – кивнул я. – А может, хоть женщину такую знаешь – Дзюнко Кагами? Она там хозяйкой была.

– Послушай, уважаемый! Ты бы хоть представился, прежде чем вопросы задавать! По-моему, так во всем мире принято… Ты кто такой?

– Клиент вашего заведения.

Она наклонила голову и шумно вздохнула.

– А она тебе кто? Любовница?

– Да нет. Просто когда-то была актрисой. Даже в кино снималась. А я – ее старый поклонник…

– Что, старичок, молодость вспомнил? И теперь каждой юбке выбалтываешь свою чушь?

Похоже, она еще не успокоилась. Или всегда такая?

– А по-моему, во всем мире принято говорить с клиентами чуть повежливей.

Нами-тян дернула плечиком, а я продолжал:

– Я ведь не просто так интересуюсь. Все это здание называется «Кагами-билдинг», верно? Табличка у вас на дверях совсем новая. А ты здесь хозяйка, так ведь? Вот я и подумал – может, слыхала чего…

Она отвела взгляд: от моего лица – влево и вниз. К подобному движению глаз я давно привык. Она разглядывала мою руку. Этот чертов ожог на тыльной стороне ладони вечно бросается людям в глаза. Она промолчала и снова посмотрела мне в лицо. Под бретельками платья с люрексом ее плечики казались совсем беззащитными.

Все так же молча она взяла сигарету, прикурила от золотой зажигалки, а затем дважды громко постучала зажигалкой о стойку. Тук, тук. Через три секунды откуда ни возьмись появился молодой негр и присел за стойку рядом со мной.

– Эй, приятель! А тебе не кажется, что для девочек в этом баре ты слегка староват? – услышал я.

Стоило признать: его японский был безупречен.

Детина с широченной грудной клеткой. Ростом метра под два. Телом похож на Майка Тайсона, а лицом – на Кассиуса Клея до того, как он стал зваться Мохаммедом Али. Обаятельный шоколадный атлет. Только совсем молоденький – лет восемнадцать, не больше.

– По-твоему, сорокалетний мужчина не имеет права на романтику?

Парень ослепительно улыбнулся – во рту не хватало переднего зуба, – протянул руку и стиснул мою чуть выше локтя. С такой силищей, что мне стало не по себе. И зашептал прямо в ухо:

– Слушай, папаша! Сдается мне, что в романтики ты не годишься. И вообще ни в какие типы…

– А по-моему, ты еще слишком юн, чтобы рассуждать о человеческих типах. Такой опыт приходит с годами. Так что пусти-ка мой локоть. Я не очень люблю обниматься с мальчиками.

– А что ты скажешь, если я приглашу тебя прогуляться?

– Откажусь.

Он пожал плечами:

– Ты не сможешь отказаться.

– Почему?

– Потому что я сильнее.

Я посмотрел ему прямо в лицо и впервые подумал, что, возможно, он полукровка.

– Хочешь это проверить? – спросил я.

Глаза его округлились. Он выразительно покрутил шеей и взглянул на хозяйку. Нами-тян покачала головой. Он снова пожал плечами:

– Ладно, не будем. С такими, как ты, силой мериться – только людей смешить…

Вроде бы он так сказал. И вроде бы сразу после этого я опорожнил свой стакан. Что было потом – в памяти как отрезало. Помню лишь дикую головную боль. Ну и ладно. Черт с ним. К подобным раскладам мне не привыкать, да и вряд ли меня занесет в этот бар хотя бы еще раз. Не говоря уж о том, что ниточка, связавшая меня с ночной жизнью Роппонги, оборвется уже совсем скоро. Чем ближе к пятидесяти, тем больше в голове мыслей, которые не хочется вспоминать никогда.