Когда падают листья... (СИ) - Андреева Наталия "Калли Nieh-Ta". Страница 18

Когда ладонь вместо ягод загребла пустоту, Дарен сокрушенно вздохнул: желудок напомнил о себе недовольным урчанием.

— Ну, что, будем сворачивать в весницу, Шар?

Кобыла ничего не ответила, и путник, приняв этот знак за молчаливое одобрение, направился к ближайшей дощечке, на которой корявым почерком было выведено: "Папрыгушки".

"Ну, попрыгушки, так попрыгушки, — решил Дарен и свернул с нелюдимого тракта, — попрыгаем, значит".

Весница оказалась маленькой, старой, наподобие тех, которые путник видел, проезжая через самые отдаленные уголки страны. Невысокие, давно не крашенные домики, покосившиеся заборчики, резные ставни — все это навевало грустные воспоминания о прошлом. Но Дарен был бы полным дураком, если бы силой не заставил себя прекратить сравнивать.

Вскоре после въезда за чисто символические ворота, прогнившие и черные, войник понял, откуда взялось название весницы: вся дорога представляла собой сплошные кочки да ухабины.

Шаргеш "попрыгивать" не нравилось. Она смешно раздувала ноздри и то и дело дергала ногами так, будто к каждой подкове прилипло по мерзкому червю. Кобыла всем своим видом показывала, как ей здесь не нравится. Но переходить к активным действиям вроде протестного ржания не спешила.

Несколько детей в старых отцовских рубахах, латаных и спереди, и сзади, пробежало мимо путника. Из-за количества грязи на маленьких личиках и отсутствия всякого различия в одежде Дарен не рискнул определить, кто это были — мальчики или девочки.

Кошки, беспрепятственно бегающие по дворам и тропинкам, смотрели на нежданного гостя неодобрительно: мол, чего приехал? А может, путнику просто так казалось, и серо-черно-рыжие представители кошачьего пола щурились просто так, от солнца.

Единственная гостильня была под стать домикам: старенькая, одноэтажная, чуть покосившаяся на один бок. И наверняка пустая, как бирная бочка после десятка солдат. Путник спешился, отдал Шаргеш на попечение мальчика-конюшего, бросив в воздух три медька, и направился к двери.

Но, вопреки его думам, помещение если и не оказалось забитым под завязку, то свободных мест точно было маловато. Собственно, их всего было три: за стойкой рядом с пьяным в зюзю мужичком; около окна, где за столом расположилась кампания широкоплечих и мускулистых парней, да у дальней стены еще стоял столик, за которым скучал молодой человек примерно одного с Дареном возраста. Путник с пылинку подумал, поздоровался с хозяином, рьяно протирающим стойку, а затем направился к стене.

— Могу я присоединиться?

Мужчина поднял голову и широко улыбнулся:

— Конечно, можешь! — и тут же протянул руку для приветствия: — Карстер.

— Дарен, — коротко отозвался Дар, пожимая широкую ладонь нового знакомого и присаживаясь на стул, — ты здесь живешь?

— Не-а, только сегодня утром приехал. Моя лошадка привязана здесь же, белая такая, с черной гривой. Может, видал?

Дарен отрицательно покачал головой.

Тут подошла женщина, видимо, жена хозяина. Возраст ее было определить трудно: можно было дать как сорок, так и все пятьдесят. На лице сверкали еще не замутненные годами глаза, волосы были убраны под платок, а улыбка выражала искреннюю приязнь к гостю. Что ж, грех брезговать таким гостеприимством.

— Будете кушать, господин…э-э, септ-велитель?

— Буду, — усмехнулся путник и нагло спросил: — а что есть?

— Жаркое из свинины, геркулес и бира.

— А бира свежая?

— Свежее не бывает, — фыркнула женщина, — плохого не держим. Ну так чего?

— Несите все!

Женщина кивнула, вытерла руки о передник, и без того давно не белый, и размеренным шагом ушла на кухню. Дарен проводил ее ленивым взглядом и снова переключился на своего собеседника. Тот похлебывал обильно пенящуюся биру, но заметив взгляд Дарена, снова улыбнулся и приподнял кружку:

— Пробуй, пробуй, не пожалеешь! Отменный напиток.

Молодой мужчина был одет как гонец, но, судя по вальяжности его действий, вести были несрочные. Достаточно короткая шорса* (шорса — достаточно длинное просторное одеяние южных народов с вышивкой вдоль рукавов) была затянута на поясе простой паклевой веревкой на странный диковинный узел. Кругловатое лицо с ехидно прищуренными глазами, тонкие губы, нос с едва заметной горбинкой — в общем-то это все, что можно было заметить с первого взгляда в сотрапезнике Дарена. Однако самого путника настораживало что-то еще, никак не связанное с внешностью.

— Что, на преступника похож? — неловко пошутил Карстер, немного смущаясь под пристальным взглядом войника.

И тут Дарен понял, что именно его смутило. Он вздохнул:

— Ты говоришь с коринским акцентом.

— И что? — брови того поползли вверх. — Я до десяти лет жил там у бабки.

Дарен не стал расспрашивать дальше: по меньшей мере, это было бы неприлично, по большей — попросту откровенно нагло. Тем более, что хозяйка поставила перед его носом тарелку с донельзя аппетитным мясом, овощами и свежим геркулесом. Войник с таким рвением набросился на еду, что вызвал у соседа по столу недоуменную гримасу. Хозяйка могла собой гордиться — ужин получился просто вкуснющий! Аж пальчики оближешь! Что, в принципе, Дарен, подумав, и сделал, с удовольствием залив вкусный ужин ароматной малиновой бирой. С хозяйкой он расплатился без всяких претензий, отдав стрибрянник за ужин и за ночлег.

— А ты куда направляешься, если не секрет? — полюбопытствовал Карстер, о существовании которого Дар уже успел забыть за вкусным ужином.

Он пожал плечами.

— В Родъен.

— А нам по пути! — хлопнул в ладоши мужчина и добавил: — если, ты, конечно, не против.

Дарен не был. Сказать честнее — да, был, но не мог сам себе ответить, почему. Зад, который заменял ему женскую интуицию, подозрительно молчал.

— Вот и отлично! — расценив молчание сотрапезника как согласие, просиял Карстер, — едем завтра?

— На рассвете.

По дороге в коридор с комнатами, который отделяла от общего зала большая ширма, Дарен еще раз прокрутил в голове свой план по прибытию в город, а потом слег спать. И не помешал ему ни пьяный гул за ширмой, ни плач блудницы за стенкой, ни даже грохот посуды на кухне.

Мужик сказал — мужик сделал! Это был любимый принцип Дарена, которого он старался придерживаться вне зависимости от обстоятельств.

Вот и в этот раз, продрав глаза на рассвете, он наскоро закинул в себя остатки вчерашнего геркулеса и пошел на конюшню, где, к его легкой досаде, уже ждал его Карстер.

— Долго ты! — он потянулся и поставил ногу в стремя.

Дарен не ответил; лишь пожал плечами, погладил Шаргеш по холке и, лихо запрыгнув в седло, сдавил бока лошади.

— Хорошо едем! — заметил Карстер, несшийся рядом на красивой трехлетке с длинной белой гривой.

— К вечеру будем в городе, — сверяясь с картой, объявил Дар.

Дальше они ехали по большей части молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Ближе к полудню решили сделать привал: невдалеке шумел ручей, откуда Дарен планировал пополнить запасы воды, да и красавица Карстера подустала от темпа, задаваемого войником и его лошадью. Шаргеш тоже была рада неожиданному отдыху, благодарно умяв горбушку хлеба с солью из рук хозяина.

— Надо бы почистить лошадок, — глубокомысленно изрек его попутчик.

— В городе сделаешь. Здесь мародеры пошаливают.

Карстер задумчиво проследил за взглядом войника и, встав, выдернул кривую стрелу из дерева.

— Думаешь, следы свежие?

— Не хочу рисковать.

Карстер повертел стрелу в руках, нахмурившись, будто пытался вспомнить что-то крайне важное. Потом бросил ее и, направившись к лошади, сказал:

— Может, ты и прав.

На том и порешили.

К вечеру путники действительно достигли врат Родъена и, миновав очередь, въехали в город, предварительно уплатив бдительному стражу положенную мзду. Объем этой мзды Дарена мягко говоря удивил, но от заросшего родъенца так несло перегаром, что, затевая спор, путники всерьез рисковали задохнуться алкогольными парами. Страж ворот, видимо, бессовестно этим пользовался, но что уж тут поделать.