Когда падают листья... (СИ) - Андреева Наталия "Калли Nieh-Ta". Страница 3

При других обстоятельствах Дарен бы непременно отказался, и не просто отказался, а рассмеялся бы в лицо тому, кто осмелился предложить ему такое провальное дело. Но, увы! Обстоятельства сложились так, как сложились, а исправить их было под силу лишь Оару и путник сильно сомневался в том, что бог снизойдет до решения мелких дрязг смертных.

Оказаться в Здронне никому не улыбалось. Им пугали мелких воришек, преступники готовы были перерезать себе глотку — лишь бы туда не попадать. Здронн было за что ненавидеть и бояться.

Выстроенная в скале тюрьма еще с конца правления последнего кралля из предыдущей династии пугала всех, кто совершил какой-либо маломальский проступок: последний кралль — хиленький юноша с ясными голубыми глазами — неожиданно вырос в жестокого и деспотичного правителя, развлекающегося казнями по утрам. Как так вышло — история тактично умалчивает. И есть ли смысл рассуждать о том, чего уже никогда не узнать? Лишь кровавыми чернилами в летописи пестрело имя: Литоган Жестокий.

Как и почему туда попал наш герой — отдельная история. И войнику совсем не хотелось ее вспоминать.

В общем, дела были, прямо-таки хуже некуда. Дарена срочно реабилитировали, зачитали приказ кралля, дружески похлопали по плечу, припугнули смертной казнью в случае неудачи и отправили разгребать заваренную кралльскими недоумками кашу. Хотя, кто надоумил кралля или его советников найти его, сбрендившего вояку, и реабилитировать, несмотря на прошлые грехи, никто не знал.

На груди вершника сквозь слой пыли виднелись возвращенные нашивки и награды, в петлице снова пестрела алая лента — символ мерцернария, плечи гордо расправлены (привычка). Поперек левой брови и вдоль подбородка протягивались светло-розовыми нитками еще не застарелые шрамы — память о последней войне, делая его лицо похожим на некрасивую маску дешевого балаганщика, под карими глазами пролегли темные тени. Черные штаны были заправлены в высокие шнурованные сапоги, а на поясе сверкала пряжка ремня. Короче говоря, ничего примечательного в Дарене, на первый взгляд, не было. А красивым его назвать было и того труднее.

Нос внезапно защипало, и путник, досадливо чихнув, огляделся по сторонам. Справа от тракта цвели и благоухали синие шарики (название Дарен забыл), на которые у него с детства имелась жуткая аллергия. Он обиженно поморщился и поправил съехавший на нос ремешок.

— Здоров будь, Дарен! — тихо подала голос девочка, не оборачиваясь.

— Благодарю, — вздохнул он и с удивлением почувствовал, что ему и правда стало лучше.

Броний радостно заржал и ускорил шаг. Вершник прищурился: впереди виднелась долгожданная весница.

— Вот бы бадью с теплой водой, плотный ужин и на боковую! — мечтательно обронил он и тут же замолк, вспомнив о девочке.

Мимо лебедями-павами проплывали-прохрамывали домишки — какие совсем чахлые от времени, а какие и побогаче, крыши пестрели свежей соломой, а из хлевов доносилось нестройное мычание, похрюкивание и блеяние. Около жилищ выстраивались чуть ли не очереди из зевак: какое событие — сам мерц пожаловал!

Какая-то буйная коза, бешено сверкая глазами и фанатично, визгливо мекая, вылетела из-за поворота прямо под ноги коню и плюхнулась на заднюю точку. Бронька едва успел в испуге шарахнуться от взбешенного животного. Но коза, решив идти тараном, снова встала на ноги и боднула лбом его ногу. Конь брезгливо приподнял конечность, но отвечать на подлость не стал: не того полета птица.

— Дунька! Куда ты, окаянная?! — вслед за козой кинулась пухленькая миловидная женщина с веревкой в руках. — Вернись, дурочка, вернись!

Коза же, заприметив немилую хозяйку, подскочила на месте и, испуганно мекнув, помчалась дальше.

Дарен усмехнулся: в каждой веснице одно и то же, одно и то же…

Конь, еще раз брезгливо дернув ногой, пошел дальше, не забывая при этом мрачно всхрапывать.

— Бабушка, — внезапно путник спешился и обратился к маленькой старушке на грубо сколоченной лавочке, — найдется ли здесь человек, который мог бы приютить девочку у себя? Я нашел ее в лесу, — он показал глазами на коня.

Старушка подслеповато сощурилась, разглядывая ребенка, а потом, всплеснув руками, удивленно прошамкала:

— Та это ш Велимка, штароштина дочш нажванная!

"Даже так! — отметил про себя Дарен, но вслух ничего не сказал. — Тем более странно: что делала дочь старосты одна в лесу в двух побегах верховой езды от весницы?"

— А где живет староста, бабушка?

— Та езжай до самой сердцевины весницы, сражу дом-то егойный и заприметишь.

— Спасибо. Дай Оар вам здоровья.

— И тебе не хворать, сынок.

Старушка еще некоторое время смотрела им вслед, а потом снова прикрыла глаза и отвернулась.

Дарен двинулся в глубь поселения, ведя коня, горделиво поднявшего голову. Необычные, редкого янтарного цвета глаза хитро щурились, а в каждом шаге сквозила такое непробиваемое самоуважение и грация, что вершник невольно улыбнулся: точь-в-точь королевский жеребец!

— Эх ты, выпендрежник. — он ласково пожурил коня и посмотрел вперед. — Э, да мы, кажется, пришли.

Изба, срубленная из цельных стволов, радовала глаз своим размером. По сравнению с убогими лачужками, встречающимися Дарену по дороге, она казалась кралльским дворцом. Свежевыкрашенные зеленые ставни, два этажа…

— Господин мерцернарий? — удивление, наигранная радость и чуть немного досады в голосе. — Чем обязаны Вашему визиту в нашу Рябиновку?

Дарен обернулся. Староста (а, судя по всему, это был именно он) изумленно распахнул заплывшие глаза, насколько это позволяли сделать щеки, которые были видны из-за спины. Ушлый, крепко сбитый мужичок был на полторы головы ниже Дарена, и тот мысленно скривился: не понравился ему староста.

— Да вот, дочку Вашу привез, — невозмутимо отчеканил Дарен покосившись на коника, где гордо восседала Велимира, — примете?

Староста неотрывно смотрел на девчушку, потом перевел отсутствующий взгляд на путника.

— Д-да, конечно. Проходите, господин… э-э…

— Дарен.

— Ох-х, конечно, господин мерцернарий, — староста засуетился вокруг вершника, подозвал чумазого мальчишку-конюшего и отправил того чистить коня господина, — мое имя Борщ. Проходите, господин. Мой дом — ваш дом!

Да уж имя этому "господину" подходило как нельзя лучше. Не зря же слово образовалось от "щербы", трещинки… Вот и здесь перед Даром явно стоял человек с щербой, с трещинкой, с червоточинкой…

Дарен слушал сумбурные высказывания Борща вполуха, снимая девочку с Брони. Его мысли уже были далеко отсюда: где-то на дне бадьи с теплой водой. Девочка проскользнула в дом, и путник двинулся за ней, но в дверях остановился и обернулся на продолжающего стоять столбом старосту:

— А что дочка-то ваша в лесу делала?

— Да кто ж ее знает? — преувеличенно весело отозвался Борщ, нервно перебирая руками тесьму, перевязывавшую рубаху под животом. — Она у нас того, чудаковатая немного, мало ли что ей в голову взбредет? Да и не дочь она мне вовсе: так, после смерти сестры сводной осталась сироткой, а я по доброте душевной пригрел ее у себя, да и…

— Понятно, — оборвал его Дарен, демонстративно зевнув. — А как вы объясните тот факт, что Велимира была привязана к дереву?

— Ах! — Борщ охнул, умело изобразив удивление. — Неужто ль опять разбойники на тракте появились? Ох, нехорошо это, не к добру, как же зерно-то на продажу в город возить теперь, коли есть опасность нарваться на людей лихих?

— Успокойтесь. Я на тракте две седьмицы провел и никаких разбойников не видел, — проговорил Дарен, входя в дом.

Комната из-за заливавших ее лучей казалась янтарной. На деревянных стенах висели куклы-охранницы: никого в дом не пропустят с дурными намерениями. Через узкое Оарово окошко проникал тонкий луч солнца, освещавший уголок Бога, в котором исправно находились священные вещи: горстка семян, щепотка соли, камень, зеркальце и потухшая свеча.