Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес". Страница 12

— Почему?

— Потому что он охи-охи, а не бабочка. Сам залижет.

Наконец, Зиэль и Лин с пригорка увидели высокие городские стены: кажется, рукой подать, но идти до них не менее часа… Однако, примерно за тысячу локтей до города, их встретил патруль городской стражи, одиннадцать человек: полная десятка с десятником во главе.

— Десятник Макошель, городская стража имперского града Шихана, честь имею! Слазь. Кто такие, куда и откуда, по каким надобностям?

— Ратник Зиэль со спутником, отдыхать, после войны.

— Да? А у нас другие сведения. Очень уж ты похож на ублюдка, которого мы ищем. Зиэль, да? А не Хвак ли?

— Зиэль. Не Хвак. Объясни толком, десяцкий. Я законы знаю, давай объясняй, прежде чем докапываться.

— Я лучше тебя их знаю, так что роток на замок, пока я говорю. Понял? Гм… Короче говоря, у нас есть бумага, а в ней приметы и суть дела. Некий невежа, по имени Хвак, сам пешеход без шапки и посоха, залез в открытое святилище богини дорог Луа, святотатственно спал там всю ночь, да мало того — съел и выпил принесенное богине и жрецам ее, а также взял ценные предметы, общим числом три, сиречь ограбил святилище. А первый предмет таков…

— Постой, десяцкий. Я что, похож на мужлана и пешехода? Какой он сам-то был на вид?

— Не сбивай… Росту он высокого, четыре локтя с половиною, зело дородный животом, задом и плечами, возрастом ближе к юноше, чем к мужчине, без усов и бороды…

— Стой. Ну а теперь на меня глянь: с бородой я или без бороды? И где мой живот? Ты, крокодил болотный! Ты с кем меня спутать посмел?

— Чего??? Ты бы тут потише держался, ратник отставной… Бородишку-то и приколдовать, и приклеить недолго, тем паче нетрудно и к посторонним путникам с хитростью прибиться… А росту ты подходящего, почти так и сказано. И тебя я в любом случае беру под караул, как подозрительного, и там уже, в каземате, до истины дознаваться буду, и уж непременно как следует обучу манерам, коли мама твоя забыла это сделать. Я тоже, знаешь, повоевал вволю и этих черных рубашек по канавам да помойкам насмотрелся…

— Ах, в любом случае… Что ты там про мою маму сказал? — Зиэль лениво поднял левую руку — жжик! — и десятник уже валится на дорогу, из шеи хлещет кровь, а голова катится, гремя шлемом, к обочине, вся уже в мокрой серой пыли обваляна.

Хороша выучка у стражи: лязг, лязг! — сомкнулись в боевой ряд, щит к щиту, ощетинились мечами и рогатинами!.. Но и нападать не торопятся, в кровавой схватке с опытным противником некуда спешить, разве что на кладбище. Лин с Гвоздиком на руках упрыгал подальше, назад, Зиэль уже в седле, в руках меч и секира… Меч он картинно, крест-накрест, отер о взвизгнувший воздух. Голос у Зиэля зычный:

— Беру слово, господа воины, беру слово! Потом уже подеремся, если хотите… Короче говоря, похож я на деревенского олуха с приклеенной бородой и отрезанной задницей?..

Воины настороженно молчали, готовые к сече, однако, продолжали стоять на месте, в атаку первые не лезли. Сивка мелко плясал на месте, послушный только шпорам и голосу хозяина, весь в яростном нетерпении: крики, звон стали, уздечка отпущена, значит — битва предстоит. Но Зиэль воспринял неподвижность и молчание как разрешение продолжать и воспользовался этим:

— Не похож. Я — воин, ратник, может быть, не менее заслуженный, чем вы, братцы, и не прочь от честных людей бегу, а именно в ваш город издалека иду, спокойно отдохнуть, вот — мальчишку-сироту на проживание пристроить. Не вор, не святотатец и не вшивая деревенщина с телеги. Наше с вами дело — честно воевать и честно защищать, а не храмы в мирное время грабить. Так ведь? Короче говоря, я как предлагаю: во время досмотра мы с вашим десяцким зацапались по поводу моей выправки и он, распалясь, оскорбил мою мать. Я его вызвал на поединок…

— Стражникам не положено принимать вызовы на карауле… — хрипнул один из шеренги, из под шлемов — не разобрать кто…

— А вы при чем? Он же ваш начальник, он все решает. Он! Вот именно! Я ведь о том же: он принял вызов, нарушив тем самым Устав, и я его убил в честном бою! Вы все свидетели. Я ему только башку смахнул, так что оружие, пояс, кошель, сапоги, кольчуга… да и шлем — все цело, вон лежит, я — победитель, но оставляю вам. И лошадь вам. У него же наверняка есть поблизости лошадь? Он ведь старший? Соберете, продадите, а деньги поделите поровну, или как сами знаете…

И видя, что стражники продолжают молчать, но уже… без угрозы, как бы нерешительно… вон, двое с краю даже переглянулись…

— Да сами же видите, что я никакой не Хвак и в город иду, с мальчишкой маленьким на шее, очумевший от осады, пить-гулять еду, опять же и по делам… Ну?.. Невиновен же, корове понятно… Если что — найдете меня легко, потому как — в вашем же городе буду. Человек я заметный, не соринка… Еще, может, и гульнем вместе… А то учить манерам он меня будет…

— Ладно, проваливай покуда…

— Что-что??? — Зиэль наклонился в седле, лицом к говорящему.

— Ну, езжай по-хорошему, чего встал, нам теперича не до вежливых этикетов! Нам тут еще за тело по розыску отвечать… Норов-то у Макохи был дурной, всем известно… Езжай, но если найдут и спросят с тебя — не обессудь, сам выкручивайся. И говори, как обещал, не то запутаемся в словах…

— Клянусь бородой! Ребята, кто воевал, бочонок шиханского с меня, сегодня или завтра, утром, днем, вечером, только не поленитесь найти… Лин, прыгай за спину, поехали.

Городские ворота приветливо распахнуты: если стража пропустила — милости просим! Имперский град Большой Шихан и двести тысяч жителей его приветствуют тебя, путник! И тысяча храмов, и множество богов!.. Ты под дланью законов Империи, эта длань защитит тебя и твои права, но она же и покарает беспощадно, буде нарушишь ты их, волею своей или по незнанию… Цок-цок-цок копыта, громко стучат они под вечно волглыми сводами крепостной стены, очертившей границы города. Всё, в городе они.

— А можно я спрошу?

— Сейчас найдем трактир, осядем там, умоемся, пожрем… И вот тогда уже, за едой, спрашивай, а сейчас мы в большом и чутком на чужое муравейнике, где на каждом шагу нас могут подслушать недоброжелательные люди: и безобидное сболтнешь — для собственной корысти вывернут в преступление. Лучше смотри да изучай город, пригодится.

Город как город, Лин три раза в городе бывал… Нет, этот огромный! Лин крутит направо и налево головой на перекрестках, не в силах поверить своим глазам: почти все дома — из камня, редко когда из глины, а деревянных и вовсе нет. И туда они свернули, и еще раз, а дорога, по которой они едут, все равно — камнем вымощена!

— Не может так быть, чтобы все дороги каменные!

— Помолчи, я же сказал. Может быть. На глухих окраинах кое-где — да, просто земля утоптана, а так — все в камне, дома и дороги. В центре — так и вообще плиткой мощены, а не булыжником. Большой Шихан — не глины комок, Большой Шихан — своего рода столица прибрежных провинций. На золоте стоит.

— Как это — на золоте?

— Сейчас у кого-то на одно ухо будет меньше. Ни слова больше, пока не разрешу.

Лин обиженно замолк, а Гвоздику ведь не прикажешь молчать: малыш чует настроение своего друга и хозяина, хотя и не знает причин этому, вот и скулит и украдкой скалится в спину Зиэлю, но тот не боится.

«А это что?» — чуть было не обмишурился вопросом Лин, он уже забыл, что обижен, но вспомнил про запрет, да и сам догадался по следам жира и копоти: уличные фонари. Здоровенные плоские камни в два локтя вышиною, вытесанные одинаково, обуженные сверху, по четыре на каждый перекресток, а на каждом широкая каменная чаша, а в чаше глиняный горшок с фитилем в масле… В городе Пески, где Лин уже бывал, что-то похожее стояло возле самого дворца наместника, а здесь — весь центр в фонарях, вот здорово! Вот бы ночью посмотреть! А людей-то сколько!

На самом деле прохожих было не так и много в разгар буднего дня, да еще по полуденной жаре, но Лину, привыкшему к малолюдству трактирных окрестностей, вся эта скромная суета казалось столпотворением.