Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес". Страница 45

— Нет, я точно не забуду! Они с отломанным верхом как бы, да?

— Утром, утром, все остальное утром…

Работа палача — малопочтенна, презираема даже, хотя нет ни одного более-менее крупного города в пределах Империи, в котором бы не было своего палача на жаловании. То есть в палачи идут без принуждения, вольною волей. Им платят — они выполняют необходимую для государственной власти работу, завершают исполнение приговоров, назначенных за содеянные тяжкие преступления. Им хорошо платят, но их боятся и презирают. У палача — всегда отдельное от других жилище, палач всегда носит особую одежду, чтобы издалека было видно — палач идет. И орудие ремесла его — особое: меч его — не такой меч, как другие, топор его — не похож на иные топоры. Топор и плаха — для особо важных, торжественных случаев: почти всегда казнь с участием топора проходит в имперской столице, в Океании. А мечом — просто казнят, исполняют обыденную волю правосудия. Меч палача — рубит, сечет, но не колет, потому как не умеет этого.

Меч воинский — мощное оружие, им можно рубить, что чаще, но можно и колоть: для этого у боевых мечей клинок всегда имеет остро заточенный верх. Опытный боец, а тем паче фехтовальщик-дуэлянт, в бою один на один предпочитает колющие удары, они быстрее, и их труднее отразить. Одно время в придворных кругах расцвела ненадолго мода на предельно облегченные мечи, подвижные, острые, узкие… И в состязаниях с себе подобными, в мирное время, без доспехов, такие мечи проявляли себя хорошо. Но довольно скоро выяснилось, что какой-нибудь старомодный барон или маркграф из невежественной провинции — двуручным медленным и неуклюжим, дедовским еще мечом — запросто разрубал пополам столичного модника вместе с его железной тросточкой, стоило лишь хорошо размахнуться и правильно прицелиться… Вот так, опытным путем, военные нашли золотую середину в колющем и рубящем оружии: мечи стали полегче, чуть поуже, но остались мечами. За века и тысячелетия выяснилось, что рубиться ими — тоже нужно уметь…

— …И всегда они острые, всегда могут уколоть тебя в пузо или горло, если подставишься. А палаческие мечи — нарочно словно бы с обрезанною главою, это как жилище и одежда палача, с особым, всеми узнаваемым клеймом. Понял?

— Да. А у маркизов Короны меч… Тоже легкий, но с острым жалом?

— Дались тебе эти маркизы… Нет, вернее — да, их меч заострен, как и положено мечу. Тем не менее, он у них тяжелый двуручный. Мне лично, в мои нынешние годы, он был бы явно тяжеловат, хотя я его и не примерял к руке. Но эти маркизы такой кряжистый род… Такие там стати у всех маркизов, из поколения в поколение, что меч им вполне впору — любою рукой сражаться. И если маркиз Короны перехватит меч в обе руки — знай: надо отскакивать, а не отражать, подставляя свой. Под каким бы ты острым углом подобный удар ни принял — останешься без меча и без рук. А то и без головы. Но славны они отнюдь не одним своим великим мечом и статями…

— А чем тогда?

— Тем, что умеют воевать и жить в своем приграничном уделе, управлять им, не возбуждая зависти со стороны равных, и никогда, ни разу — подозрений со стороны имперской Короны, маркизами которой они титулованы уже много-много столетий…

В середине лета Гвоздик заболел. Глаза его слезились и гноились, а нос стал совсем сухим и горячим. Исхудал Гвоздик, и чешуйки из него полезли сухим градом, вся кошма ими усеяна, и дышит он тяжело. Лин уже и не знает, как бы угодить другу: Гвоздик ничего не ест, только пьет и жалобно прихныкивает. Встанет дважды за день с кошмы, выйдет на тяжелых лапах во двор — и опять на кошму.

Снег осмотрел его раз, и другой, и третий… ничего понять не может. Уж и травы ему варил, каждый раз новые, а Гвоздику вроде бы и не хуже, но и лучше никак не становится… Уже и лакает словно бы через силу.

На четвертое от начала болезни утро Гвоздик и Лин, перебравшийся спать вплотную к кошме, из сна вынырнули одновременно — от хохота! Это Снег стоял над ними, упершись ладонями в бока, и смеялся хрипловатым басом, крутил туда-сюда короткой бородой.

— Ладно — вы двое недомыслей, но я-то — старый тупой ящер! Я должен был догадаться еще три дня назад… три месяца назад! Ну как же я… Уж и не знаю, кому жертвы слать, у какого бога глупость свою замаливать… Экий красавец, ну надо же…

Лин недоуменно посмотрел туда, куда показал Снег, на задние лапы Гвоздика… Не лапы, а хвост! Шишка на хвосте лопнула! Ур-рааа! Гвоздик!..

И Гвоздик вытаращил глаза на чудо: был себе хвост как хвост, а вдруг на конце его, вместо шишки — еще одна голова охи-охи! Да, голова, с ушками, с круглыми глазками, с оскаленной пастью… Только маленькая, с небольшой клубень горной хохлатки размером! А желтенькая кожица от лопнувшей шишки так и болтается, словно клочья игрушечного воротника, под маленькой головкой. Гвоздик помахал хвостом — маленькая голова неуверенно пискнула… Шершавым языком потянулся, слизнул кожаные обрывки, погладил им вторую маленькую головку… А та опять пискнула…

— Так, Лин. Подъем. Обеспечь животное водой, достань из погреба кусок мяса с мозговой костью, чтобы ему было что грызть, чтобы не скучал… и пойдем в деревню, за хлебом, за одеждой…

— А… А он с нами не пойдет, разве?

— Куда ему идти, когда он болел и все еще нездоров? Воды побольше налей, вот и хватит. Не волнуйся, насколько я понимаю в обычаях зверей охи-охи… Главное дело, знал ведь, читал ведь… Как ветром из меня выдуло в самое нужное-то время… Короче говоря, он сегодня в нас с тобой не нуждается, ему необходимо освоиться с новым приобретением. Дня как раз будет довольно. Вот увидишь, он за нами даже и не попытается бежать.

И Снег, как обычно, угадал: Гвоздик неуверенно помахал оглавленным своим хвостом, виновато лизнул Лина в подставленный нос… и вернулся к себе на кошму.

— Гвоздик, мы к вечеру вернемся, не скучай!

— И дом пусть охраняет… Что значит — «не скучай»?.. Разбаловал животное. Заклинания привратные проверил? И на внутреннем выходе? Тогда вперед!

Лин и Снег отмахали не менее десяти «долгих локтей» расстояния, в каждом из которых, как известно, помещается по тысяче обычных локтей, прежде чем Лин решился куснуть:

— Почему это я разбаловал? А ты же первый сказал: «Чтобы ему не скучно было»? Ну, когда объяснил, что я должен дать ему кусок мяса именно с костью, чтобы Гвоздику…

— Я был не прав. Достаточно тебе этого объяснения?

Лин устыдился такого быстрого покаяния взрослого умного человека перед ним, мальчишкой, и смешался. Впрочем, ненадолго, любопытство повело его дальше:

— Да, понятно. А вот еще вопрос…

— Хоть два.

— А он себя видит… Не знаю как сказать… Охи-охи видят себя маленькой головой тоже?

— Не понял вопроса. Если маленькая голова не спит и озирает окрестности, значит и собственное тело видит.

— Это понятно, что видит. Но… он может… Гвоздик может смотреть на себя поочередно с двух сторон… одним и тем же сознанием? Понимаешь? Или я опять…

— Кажется, понимаю. Нет, твой вопрос никакая не чушь, и даже занимателен. Но — я не знаю на него ответа, у нас же с тобой по одной голове. И никогда не узнаем, а только можем догадываться. Скорее всего — не совсем одинаково, это тебе не глаза — левый и правый. В случае с маленькой головой — как бы через толмача.

— Как это?

— Погоди, думаю… Вроде бы, надумал. Смотри: ты берешь — и палец руки прижимаешь к пальцу ноги. Ну-ка… Разуваемся.

Лин и Снег присели на ближайший валун и сняли с себя башмаки: Лин с левой ноги, а Снег с правой. Дорога пролегала по безопасным местам, хищники в окрестностях — редкость, да путники сразу бы их почуяли… Но оружие всегда под рукой у обоих: у Лина два ножа на поясе в ножнах, у Снега меч за спиной и посох в руках. Посох такой, что ему и шайки разбойников мало будет… если конечно, его Снег в руки возьмет… Но дорога чиста и приветлива, поэтому Снег и Лин беспрепятственно ставят опыты.

— Пальцем руки… тычешь в большой палец ноги… Или в подошву, особой разницы нет. Но лучше палец в палец. Вот так… — Снег коснулся указательным пальцем руки пальца на ноге, потом потыкал в разные места подошвы, снова в палец ноги, один, другой… Лин повторял за ним, не вполне понимая, зачем он это делает…