Мыши Наталии Моосгабр - Фукс Ладислав. Страница 48

Воротник шубы был из огромного буйного меха с длиннющим коричневатым щетинистым волосом, в котором совсем исчезли бамбуковые бусы-шары, исчезла в нем и шея, исчезли и уши с подвесками, исчезла в нем вся нижняя часть лица. Это была огромная косматая грива.

– Ну вот, теперь вы похожи на диво дивное, – объявила привратница, и щеки ее ярко пылали, – куда там купчихе с Канарских островов, жене камердинера или министра, даже знаменитая артистка Мелиса Недо не идет ни в какое сравнение. Как только войдете туда, – смеялась привратница, и щеки ее ярко пылали, – этот мальчик… как его зовут… Оберон, – привратница засмеялась и схватилась за юбку, – он онемеет, как вас завидит. Голову даю на отсечение, пусть он какой угодно озорник, но как вас завидит, враз онемеет.

Часы у печи пробили четыре, и госпожа Моосгабр надела белые перчатки с кружевом, взяла черную сумку – ту, что поменьше, – посмотрела, есть ли там документ и ключи, и кивнула. А потом вместе с привратницей вышла из квартиры.

– Эти перчатки, госпожа Моосгабр, – с пылающими щеками сказала привратница, когда госпожа Моосгабр в проезде запирала дверь квартиры, – эти перчатки там тоже не снимайте. В «Рице» и в некоторых кофейнях дамы сидят в перчатках. Я обожду вас, пока вы не придете и не расскажете мне, как все было. Как там вдовец-оптовик, как экономка и этот Оберон…

И госпожа Моосгабр кивнула и, осторожно обойдя кирпичи, тачку, бочку с известкой, пошла. Привратница проводила ее до самых ворот на улицу и там остановилась.

– Оберон, – остановилась она и засмеялась, – Оберон, такого имени отродясь не слыхала. А вдовца зовут как сына, что ли? Госпожа Моосгабр, – засмеялась привратница уже на улице, – этот район вилл близ наших улиц, и вправду вам не надо идти к перекрестку, идите прямо задами, и в два счета вы там.

И госпожа Моосгабр кивнула и пошла.

Вся черно-коричнево-полосатая, с огромной косматой гривой вокруг шеи, в шляпе с разноцветными перьями, которые дрожали и колыхались, она вскоре завернула за угол, а привратница глазела и глазела ей вслед.

* * *

В шляпе с длинными разноцветными перьями, с красно-белыми щеками, с накрашенными бровями и губами, в черно-коричневой полосатой шубе с огромной косматой гривой, госпожа Моосгабр еще засветло дошла задами до указанного адреса – улица У колодца, шесть. Но в вилле на первом этаже уже горел свет. Это и вправду была высокая двухэтажная вилла с парадным – парадное с двумя колоннами и вправду было большое, как в министерстве, и от него вдоль сада к уличной калитке вела мощеная дорожка. Госпожа Моосгабр толкнула эту калитку, и калитка открылась.

Она шла по мощеной дорожке к парадному с двумя колоннами и по пути не забывала оглядывать сад. Деревья стояли уже довольно сухие, голые, но опавшей листвы на земле не было. «Должно быть, ее сразу убирает служитель, – подумала госпожа Моосгабр, – должно быть, у них есть садовник». В саду уже не было и цветов. Остались лишь круглые клумбы, которые еще месяц назад наверняка цвели, а сейчас опустели, почернели и отсырели. Госпожа Моосгабр дошла до парадного с колоннами и позвонила. Через минуту парадное открылось – в нем стоял мужчина.

Мужчина лет пятидесяти был среднего роста, в синем костюме, белой рубашке и желтом галстуке. Он казался довольно загорелым, словно только что приехал с моря, глаза темные, но волосы скорее светлые, с небольшой проседью. Когда он появился на пороге, на его лице была улыбка. Но улыбка длилась одно мгновение. Она тут же погасла, глаза его расширились, и рот полуоткрылся.

– Я Наталия Моосгабр из Охраны, – сказала госпожа Моосгабр, вынула из маленькой черной сумки документ и подала его мужчине. Мужчина, так и не взглянув на документ, непроизвольно попятился. Его рот был по-прежнему полуоткрыт, глаза расширены, и, только пропустив госпожу Моосгабр в зал и заперев за ней дверь, он немного пришел в себя.

– Оберон Фелсах, – придя в себя, он поклонился и подошел к госпоже Моосгабр, – прошу, мадам, разденьтесь. – И пока госпожа Моосгабр, не выпуская из руки маленькую черную сумку, расстегивала пуговицы, он осторожно взял шубу сзади под гривой и постепенно стянул ее. Потом повесил шубу на одну из вешалок у входа в зал. Госпожа Моосгабр осталась только в шляпе с перьями, в праздничной кофте и белых перчатках, с маленькой черной сумкой. Теперь стали видны и разноцветные бусы и подвески. Господин Фелсах, снова вытаращив глаза, сказал:

– Проходите, пожалуйста… – и подвел госпожу Моосгабр к одному из мягких гарнитуров – дивану, трем креслам и столику. Он указал на кресло и сказал: – Прошу садиться. Что я могу вам предложить? Кофе, коньяк или ликер «кюрасо»?

Госпожа Моосгабр в шляпе и с сумкой, зажатой в белой перчатке, уселась в кресло и едва в нем не утонула. Перья у нее затряслись, бусы зашелестели, подвески закачались – ей показалось, что она сидит на перине или в пене. Чуть оглядевшись в кресле, она узрела господина Фелсаха, стоявшего поодаль в ожидании ее заказа, и ей стало неловко. Она попросила последнее, что он назвал, «кюра», и чуть улыбнулась. Улыбнулся и господин Фелсах и, поклонившись, вышел из зала. Госпожа Моосгабр осталась в одиночестве и смогла оглядеться более внимательно.

Здесь и вправду было, наверное, как в самом «Рице», в «Рице» вряд ли могло быть великолепнее. Пол был застлан множеством огромных разноцветных ковров, пушистых и несказанно мягких, на потолке сияло несколько хрустальных люстр, на стенах висели огромные картины в золотых рамах. На окнах – розовый тюль в алых портьерах, и повсюду столики, кресла, диваны. Кресла, диван и столик, где сидела госпожа Моосгабр, отличались особенной красотой: диван и кресла обтянуты золотой парчой, а столик покрыт блестящим стеклом. Лестница в конце зала вела на второй этаж, и госпожа Моосгабр заметила, что она мраморная. Под лестницей стояли две женские скульптуры, державшие в руках необыкновенные красные светильники. Рядом с лестницей – несколько дверей темного полированного дерева. А вдали от нее, в другом конце зала, виднелись огромные стеклянные задвижные двери – в них и вошел господин Фелсах. Госпожа Моосгабр из глубины своего кресла сумела разглядеть за этими огромными стеклянными дверями какой-то зал с большим сервантом, столом и креслами, по-видимому столовую. Потом госпожа Моосгабр задержала взгляд на середине зала. Там находился мраморный бассейн, откуда поднимался расширенный на конце стебель из металла или камня, а из стебля била вода. Этот фонтан госпожа Моосгабр, конечно, заметила, как только вошла. И она с удовольствием продолжала бы и дольше разглядывать это чудо посередине зала, но в стеклянных дверях появился господин Фелсах с серебряным подносом, на котором стояли рюмки и две бутылки. Госпожа Моосгабр предположила, что в одной бутылке – вода, а в другой – «кюрасо».

Господин Фелсах подошел к столу, поставил поднос и налил госпоже Моосгабр в рюмку ликеру.

– Милости прошу, – сказал он и сел.

Госпожа Моосгабр поблагодарила, слегка улыбнулась и пригубила. Это был очень хороший ликер – госпожа Моосгабр на минуту потеряла дар речи. Перед ней в кресле сидел господин Фелсах, загорелый, со светлыми волосами и темными глазами, в синем костюме, белой рубашке и желтом галстуке, и его лицо уже не было таким удивленным, он даже улыбался и готов был вести разговор.

– Госпожа Кнорринг сказала, чтобы я сегодня зашла к вам, – проговорила госпожа Моосгабр, – что сегодня вы дома. Что дело касается вашего сыночка.

– Да, – кивнул господин Фелсах, и на этот раз действительно улыбнулся, глядя на бусы госпожи Моосгабр, на подвески в ушах и на перья на шляпе, – это так. Примерно месяц назад я обратился в Охрану по поводу сына Оберона. Мне нужен человек, который хотел бы приходить к нам три раза в неделю после обеда и следить за тем, чтобы Оберон был дома и слушался. Одним словом, ему нужна дисциплина, причем для ее усвоения – по мнению наших мудрых педагогов – необходим присмотр. Я знаком с господином Виттингом, генеральным директором государственных исправительных учреждений нашей столицы, впрочем, он сам читает иногда лекции о воспитании. Он меня и утвердил в мнении педагогов. Сперва предложил мне подыскать для Оберона какого-нибудь старого опытного полицейского из государственной тюрьмы. Но мадам Кнорринг из Охраны высказалась против, и это можно понять. Она порекомендовала мне вас и, думаю, не ошиблась.