Мыши Наталии Моосгабр - Фукс Ладислав. Страница 61

– Конечно, – кивнула госпожа Моосгабр, разливая у плиты по чашкам чай, – он сказал мне еще в прошлый раз, что на празднике его не будет.

– Ведь вдовец, то бишь оптовик, – быстро сказала привратница на диване, – сейчас на Луне. Он больше там, чем здесь. Продает радио, магнитофоны, лампы, обогреватели и, конечно же, телевизоры, уверяю вас, он богатей. Людям на Луне нужны обогреватели, иначе они замерзнут, им нужны и кассеты, и радио, и телевизоры, без них там не проживешь.

Госпожа Моосгабр освободила на столе немного места, отодвинула масло, ваниль, миндаль, изюм и принесла на стол четыре чашки чаю.

– Пейте, – сказала она, – он сладкий. Но если хотите еще подсластить, возьмите сахар из кулька. Я вон там, – она указала на буфет, – потихоньку замешу тесто.

Отпили чаю Штайхёгеры, отпила привратница и наконец отпила госпожа Фабер. Она сидела на стуле все время прямая и холодная, с неподвижным лицом и лишь упорно смотрела перед собой, куда-то на дверь комнаты.

– И живут они в вилле? – беспокойно и удрученно спросила госпожа Штайнхёгер, и госпожа Моосгабр кивнула.

– Они живут в вилле У колодца, шесть, – сказала привратница на диване и подсластила чай сахаром из кулька, – это в квартале вилл Блауэнталя, неподалеку отсюда. Когда идете задами, вы в два счета там. В вилле хрустальные люстры, ковры и картины в золотых рамах, точно в галерее. Там еще мраморная лестница, как в костеле, под ней статуи с лампами, как в присутствии, только с красным светом. Да это что, – махнула привратница рукой и схватилась за шею, – представьте себе, что посреди этого зала фонтан, а в нем плавают красные рыбы.

– Бассейн, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, собирая там миску, муку, молоко… – маленький такой бассейн. Из расщепленного стебля вода льется обратно в водоем так же, как в парке у скульптуры, только все гораздо меньше.

– И госпожа Моосгабр, – сказала привратница и отпила немного чаю, – сидела в зале в парчовом кресле и видела уголок столовой сквозь матовые двери. Завтра в этой столовой она будет ужинать и увидит ее всю, я говорила правду, там совершенно так же, как в «Рице». А стол в той столовой вы сами накроете?

– Сама, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета, насыпая в миску муки, – когда я села в парчовое кресло…

– Когда она села в парчовое кресло, – быстро сказала привратница на диване и отпила немного чаю, – вдовец спросил ее: «Что вы хотите пить?» – и принес ей ликер на серебряном подносе. Но как-то очень странно, – вдруг сказала привратница и повернулась к Штайнхёгерам, – как-то очень странно, что повсюду на улицах, как вы говорите, столько народу, а полиции нигде никакой. Это все же не демонстрации, оттого полиция и не вмешивается.

– Боюсь, что-то затевается, – беспокойно и удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – это, выходит, не демонстрации, а просто людское скопище, полиции ни на улицах, ни на перекрестках и следа нет.

– Мне кажется, – покачал головой господин Штайнхёгер, – что-то тут кроется.

Штайнхёгеры отпили чаю, но по-прежнему были весьма беспокойны и удручены. Госпожа Фабер тоже отпила и сидела все такая же прямая и холодная, с неподвижным лицом и смотрела перед собой на дверь комнаты. А госпожа Моосгабр у буфета всыпала в миску муку, влила молоко и вбила яйцо. Потом часы у печи пробили половину четвертого, и госпожа Моосгабр сказала:

– Господин оптовик-вдовец сам открыл мне дверь.

– У вдовца, – быстро сказала привратница и схватилась за шею, – светлые волосы, чуть с проседью, он довольно загорелый, должно быть, загорел на Луне, там он почти постоянно, он и сейчас там, ему пятьдесят. Завтрашний приход госпожи Моосгабр и праздничный ужин будут без него. Там будет экономка с этим… Обероном, – засмеялась она, – и еще студенты, сыновья друзей вдовца, они живут в вилле, но приходят только вечером. А этот Оберон, – засмеялась она, – просто ужас. Представляете, у него длинные черные волосы, черные глаза, длинные ногти, что на мизинцах аж загибаются, и он жуткий сладкоежка. В школе не учится, потому что все знает, но что хуже всего – озорничает. Убегает из дому. Но убегать ему запрещено, в сад и то нельзя, хотя все равно уже осень и там все опустело, правда же, госпожа Моосгабр, что ему там делать? Вот и надевает он свой черный плащ и где-то по полдня шляется…

– Надевает свой черный плащ и шляется, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и начала у буфета замешивать тесто, – да, шляется. В Боровицине, Алжбетове… – госпожа Моосгабр подлила в тесто молока и добавила еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, – на «Стадионе», в Керке…

– Аж в Керке, подумать только, – засмеялась привратница, – расскажите лучше, что он делает с экономкой. Вот ужас-то!

– Ну что он делает с экономкой, – покачала головой госпожа Моосгабр у буфета, продолжая замешивать тесто, – все делает ей назло. Пугает ее. Бросает к красным рыбам в бассейн черную страшенную рыбу, чтобы экономка до смерти испугалась, и еще запирает ее в погребе.

– Какой ужас, – проговорила испуганно госпожа Штайнхёгер, а господин Штайнхёгер тряхнул головой и сказал:

– Какой ужас. И за таким мальчиком, госпожа Моосгабр, вы должны присматривать?

– За таким мальчиком госпожа Моосгабр должна присматривать, – кивнула привратница и схватилась за шею, – и вдовец посоветовал госпоже Моосгабр, как присматривать. Она должна с ним беседовать о его тайных науках или же просто сидеть в соседней комнате при открытых дверях.

– Или в зале, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета и добавила в тесто щепоть соли, – если я буду в зале, он тоже не ускользнет.

– А можно и припугнуть его, – засмеялась привратница и отпила чаю, – но госпожа Моосгабр с ним наверняка справится. Госпожа Моосгабр с самим чертом бы справилась. Но госпожа Моосгабр, собственно, еще не знает его.

– Собственно, не знаю, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и добавила еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, – не знаю, я, собственно, не знаю его.

– Все это госпожа Моосгабр слышала лишь от госпожи Кнорринг и от вдовца, – кивнула привратница на диване, – в тот раз, когда она пришла к ним, он был в цирке, госпожа Моосгабр даже экономку еще не видала. Экономка не справляется с мальчиком, и госпожа Моосгабр будет за ним присматривать. Госпожа Моосгабр будет там воспитательницей. Но вы почти не пьете, – сказала привратница Штайнхёгерам и госпоже Фабер, – пейте чай.

– Пейте, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво, обтерла руки о фартук и подошла к печи подложить еще поленце, – на дворе нынче сыро и холодно.

– Зато здесь тепло и приятно, – засмеялась привратница, – ваша кухня, госпожа Моосгабр, всегда была такой уютной, и сидеть здесь на этом диване – одно удовольствие. А сегодня ко всему прочему здесь еще такой замечательный аромат, – сказала она и снова оглядела стол, ваниль, масло, изюм, миндаль, белый кулек с сахаром… и перевела взор на буфет, где было тесто и, как она сейчас заметила, еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, посмотрела она и на плиту, где стояла миска творога, и схватилась за шею. – Госпожа Моосгабр любит печь, – сказала она и опять схватилась за шею, – но это, верно, стоило вам немалых денег, пирожки будут как из лучшей кондитерской. Взгляните, чего только нет у госпожи Моосгабр на буфете за этим тестом… – привратница повернулась к Штайнхёгерам и к госпоже Фабер, и Штайнхёгеры беспокойно и удрученно кивнули. Однако госпожа Фабер по-прежнему сидела прямая и холодная, смотрела перед собой на дверь комнаты, и на ее лице не дрожал ни один мускул.

– Эта бочка с известкой все еще стоит тут, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, теперь она уже месила тесто, – не знаю, что будет, если в нее и вправду кто упадет.

– Но всему приходит конец, – сказала привратница, – леса почти разобраны, разве что стойки перед окном вашей комнаты еще остались. Но после праздника и их уберут, а потом и кирпичи, и тачку, и бочку с известкой, что у ваших дверей. Если кто упадет в бочку, – сказала привратница, – даже не знаю, что будет. Может, человек станет просто белым, а может, растворится совсем.