Война - Юрин Денис Юрьевич. Страница 3

– Кенервард, – не слукавил Крамберг, естественно, не став уточнять, что воевал на стороне герканцев. – Жарковато там было, три дня бои шли, штурм за штурмом. Заозерники крепко держались, отступать-то им было некуда. Меня в самом конце подранили, мясо порвало да кость в двух местах перебило, чуть по локоть не потерял, – глотнув вина из кружки, шпион весьма убедительно кивнул на повисшую на перевязи руку. – Лекарь наш сказывал, еще с полгодика ни кулака сжать, ни пальцами шевелить толком не смогу… Какой прок с меня в бою? Вот домой рану зализывать и отпустили…

Как только прозвучало название сначала доставшейся почти без боя герканцам, а затем с трудом отбитой назад шеварийцами пограничной крепости, рыжеволосая девица резко повернула голову в сторону солдата, выдав тем самым свой интерес к его словам. Однако объектом внимания Крамберг пробыл недолго, поскольку старик, похожий на состоятельного горожанина, грубо одернул проявившую любопытство даму за рукав, а затем, зарывшись лицом в копну огненно-рыжих волос, что-то быстро прошептал на ухо несдержанной спутнице.

– Считай, повезло! За полгода, поди, уже все закончится, – с тяжелым вздохом изрек трактирщик, то ли действительно не веривший в победу шеварийского оружия, то ли специально провоцируя подвыпившего солдата на преступную откровенность. – Коль король наш не сдурит, так от герканцев к тому времени ужо откупится. Чую, не на войну вовсе, не на вооружение ребятушек наших щас деньжища-то с народу огромные дерут, а на позорную контрибуцию, чтоб, значитца, от ворога откупиться чем было. Много Шевария земель потеряет, но большая часть останется. Заозерники жадны, конечно, им все без остатка подавай, но от такого подарка не откажутся, тем паче что во время любое, хоть следующим летом, хоть через годок, на нас вновь двинуться смогут. Кто ж им запретит-то, кто ж их остановит? Не наш же трусливый, дворцовый сброд, что сам воевать боится, да и другим не дает!

– Ты что ж, совсем в победу нашу не веришь?! – довольно убедительно изобразил на лице гримасу возмущения Крамберг и даже посчитал не лишним стукнуть кулаком здоровой руки по столу. – Мы там, значица, воюем, глотки врагу чуть ли не голыми руками дерем, да сами сотнями дохнем, а такие, как ты…

– Эх, солдат, солдат, – укоризненно покачал старый корчмарь седой головою, – ни такие, как ты, ни такие, как я, исход войны не решают! Ты, что ль, не видишь… король наш, шаркунов-советничков обслушавшись, в драку вовсе не хочет лезть и войсками отборными не рискует! Кого он на подмогу осажденным городам послал… новобранцев, только что от сохи оторванных, старичье навроде меня из ветеранских рот да сборные дружины олухов-ополченцев. Они с врагом насмерть бьются, а где армия, где отборные гвардейские части, где рыцарские отряды, наконец?! Вот когда завтра по утрянке к Удбишу пойдешь, там добрую половину нашего войска и увидишь! А те, кто не там пьянствует, те под Гилацем баклуши бьют да со скуки девиц по сеновалам брюхатят. В поле лагерем войска лучшие расположились да столицу охраняют, только надо еще разобраться, от кого: то ли от ворогов-заозерников, которые еще далеко, то ли от собственного люда?! От трактира моего до ворот городских всегда два часа пехом было, час на телеге да треть часа на добром коне, а щас коль с восхода в путь двинешься, так ближе к заходу только придешь! Через каждую милю, на каждой развилке кордон да досмотр. Солдат под стенами крепостными скопилось поболее, чем на поле бранном! От мундиров да флагов в глазах рябит, а коль денек солнечным выдастся, так и от блеска доспехов ослепнешь! И знаешь, чо я те, служивый, еще скажу?

Из пламенной речи негодовавшего старика Крамберг, в принципе, узнал все, что хотел, и уже мог с чистой совестью уходить. Слова корчмаря полностью подтверждали предположения их прозорливого командира. Подступы к шеварийской столице были надежно перекрыты войсками, так что у маленького, прячущегося в лесной чаще отряда герканцев имелась одна лишь возможность проникнуть в столицу. Они должны были, припрятав оружие в лесу, разбиться на мелкие группки и под видом беженцев попытать счастье, пробраться в Удбиш через многочисленные военные посты и заградительные кордоны стражи. Какой кровью это удалось бы, оставалось только гадать, но если бы в город проникла хотя бы половина отряда, это уже был бы успех и чертовское везение!

Лазутчик сделал свое дело, получил из уст местного жителя подтверждение догадки командира. Теперь Крамберг мог подняться из-за стойки и, не говоря ни слова, просто уйти, оставив присутствующих и прежде всего разболтавшегося корчмаря в недоумении. Однако он решил ненадолго задержаться, чтобы удовлетворить любопытство и все же узнать, что ему напоследок хотел сказать раскрасневшийся, как рак, и раздувший щеки, как болотная жаба, корчмарь. И, главное, какой будет реакция окружающих: поддержат ли свидетели крамольного откровения возмущение старика или, скрутив его сообща по рукам да ногам, свезут на ближайший пост стражи?

К сожалению, а может, и к счастью, узнать это Крамбергу не довелось. Судьба не дала вспылившему старику возможности завершить свою пламенную речь наверняка эффектной и хлесткой обличительной тирадой, а присутствующим как-либо на нее среагировать.

Престарелый торговец коварным вином и плохо прожаренным мясом уже открыл было рот и набрал в обросшую слоями волосатого жира грудь побольше воздуха, чтобы излить весь свой гнев на одном дыхании, как ночная тишь была бесцеремонно нарушена целым оркестром зловещих звуков. Сперва ее пронзил протяжный, не предвещавший ничего хорошего рев походного рожка, зародившийся где-то невдалеке на дороге и тут же донесшийся до погруженного в мирную дремоту трактира; потом растоптали многочисленные конские копыта, громко зацокавшие по булыжникам проходящего невдалеке от дверей заведения большака; а уж затем окончательно развеяли скрежет доспехов, грубые окрики командира, ругавшего спящих в седлах солдат, и свет доброго десятка факелов, ворвавшийся внутрь придорожного пристанища скитальцев сквозь щели в хлипких деревянных стенах.

Незаметно положившего руку на меч лазутчика посетило дурное предчувствие. Похоже, его разделили и остальные, собравшиеся в этот поздний час в зале: те, кто дремал, приоткрыли слипшиеся глаза; а те, кто шептался, мгновенно прекратили разговоры и погрузились в напряженное ожидание. Не стал исключением и дерзкий на язык корчмарь, чей лоб мгновенно покрылся капельками холодного пота, а все до единой конечности дружно затряслись, заставив хозяина пуститься в презренный танец трусливой покорности и откровенного страха. Полнейшее безразличие к происходящему выказала лишь компания спящих мертвецким сном крестьян. Только один из пропойц забавно задрыгал ногой, тщетно пытаясь вернуть на место наполовину съехавший во сне левый сапог.

Отряд был чересчур многочисленным для обычного конного патруля, да и вел себя слишком дерзко и шумно. Через закрытые двери, конечно, было не видно, но зато отчетливо слышно, как покинувшие седла служивые начали хозяйничать во дворе, грубо отпихивая спешившую им навстречу прислугу да щедро раздавая тумаки парочке конюхов, попытавшихся воспрепятствовать воровству сена из скудных запасов конюшни.

«Кто это: обычные солдаты или служители сыска прибыли за моей головой?! – судорожно пытался сообразить Крамберг, демонстрируя чудеса выдержки и оставаясь внешне по-прежнему спокойным. – Нет, обычные воины так нагло себя не ведут… ведь они не на захваченных землях, где все дозволено, а в своем тылу. Значитца, сыскари королевы пожаловали, а может, и нет… Может, это всего лишь распоясавшаяся челядь какого-нибудь знатного рыцаренка. Пока сижу и не дергаюсь, пущай заходят, а там поглядим, что к чему… Коль не обойдется, буду через кухню прорываться. Сковороды с горячим маслом да котлы с кипящей водой хорошее подспорье оружию… и проходы там извилистые да узкие, сразу, поди, не возьмут, а повезет, так и уйти смогу…»

К счастью, ждать да гадать пришлось недолго. С тех пор как со двора начали доноситься глухие удары армейских сапог да жалобные стоны избиваемых, не прошло и минуты. Дверь трактира с шумом распахнулась, едва не слетев с проржавевших, скрипучих петель, и глазам собравшихся предстали одетые в походные доспехи виновники поднявшейся смуты. Порог переступили всего пятеро, в то время как остальные две-три дюжины доблестных шеварийских воителей предпочли пока остаться во дворе и закончить разминку затекших во время езды нижних конечностей, ломая ребра корчащейся на земле и уже переставшей молить о пощаде прислуге.