Война - Юрин Денис Юрьевич. Страница 7

Уже не управляемые крошечным солдафонским рассудком куски мяса в стальных доспехах повалились на пол, став жертвами могущественных чар сна. Ничуть не изменившаяся после недавней смерти Милена тут же опустила кинжалы и вопросительно посмотрела на Мартина, ожидая от него указаний. Аламез не услышал звуков ее прекрасного голоса, да и губы рыжеволосой красавицы не шевельнулись, но слова стоявшего к нему спиной Гентара однозначно прозвучали как ответ. Дарк весьма сомневался, что старик-некромант умеет читать мысли, но зато был уверен: магу легко удавалось предугадывать реакции близких, а значит, и хорошо изученных им людей, вампиров, морронов… одним словом, разумных существ.

– У тебя сегодня приступ милосердия? Могу прописать пилюлю, – съехидничал некромант, небрежно поправляя немного съехавший набок плащ. – Что за глупые вопросы да еще в поздний час? Конечно, добить! Свидетели нам ни к чему, да и мир от трех мерзавцев избавить – дельце хоть и пустяковое, но благое! К тому же, прошу не забывать, идет война, и мы, как добропорядочные герканцы, должны… нет, просто обязаны!

– Ты и герканец?! – неуважительно тыча в лицо магу пальцем, задорно рассмеялся Марк, которого Аламез сразу-то и не признал. Уж больно юноша изменился после недавно произошедшей с ним метаморфозы, которую можно было сравнить разве что с сильной болезнью. – Да, твое имперское происхождение на роже написано! Хоть еще лет триста в Гуппертайле иль в Маль-Форне небо прокопти, а имперцем был, имперцем и останешься!

– Умный ты, прям как… – Гентар призадумался, видимо, достойное обидное сравнение не хотело приходить в его забитую куда более важными думами голову. – Ладно, потом разберемся, кто есть кто и у кого какая харя. А сейчас марш на двор! Посмотри, чтоб в суматохе никто из наших господина шпиона не забидел! Он и так натерпелся… Жаль, коль сердечко страхов не выдержит. Солдатик, похоже, толковый, а иного Дарк на разведку и не послал бы…

– Да что с ним станется-то? – недовольно проворчал Марк, хоть и нехотя, но все же послушавшийся приказа и вразвалочку направившийся к выходу. – Жизнь я геркашке, конечно, того… сберегу, а вот за сухость его портков, уж уволь, не в ответе! Могет быть, он же…

– Пшел на двор, зануда вихрастая! Не сбережешь мужичонку, еще годков десять с седыми кудряхами проходишь, обещаю! Да и все остальное стариковским да дряблым станет… – сопроводил Гентар Марка напутственной и явно не шутливой угрозой.

– Этих-то я добью, дай минутку, – тихо произнесла, почти прошептала Милена, как только дверь за разворчавшимся балагуром закрылась. – А вот с хозяином, кухонным людом да прочей прислугой что делать? Они тоже много видели…

– Не беспокойся, то моя забота. Я же не вампир, я не пролью лишней крови, – с усмешкой ответил Гентар, величественно переступив через то ли спящего, то ли труп и неспешно направившись на кухню. – Как закончишь, ступай на двор. Здесь ты уже без надобности, а снаружи дел по горло. К восходу нужно скрыть все следы, как будто никакого отряда здесь и не было.

– А с графом и кузеном его что делать? Ведь вот-вот вельможи подъехать должны, – спросила Милена, уже склонившись над одним из звучно храпевших во сне врагов и коснувшись острием кинжала его мерно вздымавшегося, пока еще целого горла.

– Не будь дурой! – хмыкнул в ответ некромант, шагнув за стойку и брезгливо взявшись двумя пальчиками за сальную дверную ручку. – Сама знаешь, что!

– Прыщ самовлюбленный… Сам дурак! – обиженно прошептала красавица, легким движением кисти перерезав первое горло, а затем ловко убрала назад руку, чтобы не запачкать ухоженные, словно у настоящей благородной дамы, пальчики хлынувшей из артерии кровью.

Расправа над спящими не продлилась долго. Свершив три казни подряд, Милена обтерла кинжал об одежду последнего из убитых, а затем, на секунду замерев и прислушавшись к странным звукам, доносившимся из подсобных помещений, покачала головой и быстро вышла во двор.

Дверь трактира открылась и тут же закрылась, но в краткий миг Дарк успел увидеть, что снаружи шел ожесточенный бой и разгулялось нешуточное пожарище. На протяжении нескольких томительных и далеко не приятных минут картинка происходящего внутри трактира не менялась, только из опрокинутых да разбитых кувшинов все вытекало и вытекало вино, а багровые лужи крови на полу становились все больше и больше. Но вот наконец-то действо кошмара продолжилось. Одной рукой открыв дверь, а другой интенсивно поддергивая сползавшие с округлого брюшка штаны, Мартин Гентар показался из кухни. Вопреки ожиданиям Аламеза, некромант не покинул разгромленного трактира, а, о чем-то задумавшись, медленно прошествовал к залитой вином стойке хозяина и начертал на ее поверхности какое-то короткое послание. Поразительно, что для письма маг не воспользовался ни гусиным пером, ни даже обычной палочкой, а тщательно выводил буквы слегка помусоленным пальцем. Однако самое удивительное было еще впереди. Оттерев испачканную вином, кровью и бог весть еще чем руку о собственные штаны, ученый муж вышел в центр опустевшего, загроможденного обломками мебели и быстро остывавшими трупами зала и, воздев высоко над головой руки, принялся, отчетливо проговаривая каждый звук, каждый слог, произносить заклинание: «Кровь с молоком! Кровь с молоком! Окропи собственной кровью, а затем полей молоком… любым, коровьим или козьим!»

Неизвестно, кому адресовалось диковинное послание (ведь в трактире не было ни души), но хитренькие глазки некроманта смотрели на Дарка, не присутствующего в самом кошмаре, а лишь взиравшего на него со стороны. Затем видение быстро расплылось и померкло. Перед глазами спящего моррона возникла лишь пугающая чернотой пустота.

В лесу не слышно, как поют поутру петухи, а из-за высоких деревьев не видно, как величественно поднимается над горизонтом солнце, однако те, кто провел среди тенистых дубрав, непроходимых оврагов да диких чащ долгие месяцы или даже годы, как-то умудряются точно определять время и редко просыпают рассвет.

Едва ночное видение покинуло голову Дарка, как он тут же открыл глаза и сразу понял, что только что зарождающийся новый день не окажется из числа безоблачных да легких. Штопаный-перештопаный тент его походного шатра едва колебался под дуновением прохладного, утреннего ветерка, да и солнечный свет был еще слишком слабым, чтобы пробиться внутрь и помешать сну благородного рыцаря. Солдаты же его небольшого, но отменно сплоченного и очень неплохо обученного отряда слишком уважали своего командира, чтобы потревожить его ночной отдых вероломным вторжением с дурными вестями или даже громкими разговорами вблизи от его походных покоев. В округе было тихо, но Аламез все равно почувствовал, что на лесной стоянке что-то происходит. У моррона внезапно возникло предчувствие нависшей над ним и его воинами беды.

Хоть посетивший Аламеза этой ночью сон казался более чем странным и даже в какой-то степени был достоин, чтобы над отдельными видениями из него немного поразмыслить, но хлопоты наяву были куда важнее и поспешнее, чем толкование призрачных грез. К тому же, вполне вероятно, грез вовсе не вещих, а всего лишь навеянных сомнительной свежестью испитого на ночь вина. Решив пока не утруждать свою не совсем отошедшую от дремы голову размышлениями над ночными образами, Аламез быстро поднялся с медвежьей шкуры, уже вторую неделю подряд заменявшей ему ложе, и, взяв в руки ножны с мечом, направился к выходу из шатра.

С тех пор как началась война, моррон еще ни разу не снимал на ночь нательных одежд и нижних доспехов, да и солдатам своим настоятельно рекомендовал не стаскивать перед отходом ко сну кольчуг да курток со взопревших за день тел. Исключение составляли лишь самые тяжелые, верхние доспехи: кирасы, наплечники, наручи, шлемы. Остальные же части боевого облачения – кольчуги, стальные вороты, толстые кожаные куртки да сапоги – были всегда с ними неразлучны. Они как будто срослись с обильно покрытой выделениями кожей грязнуль-хозяев. И что бы ни говорили походные лекари (к счастью, к отряду Дарка не прибилось ни одного целителя) и как бы ни занудствовали прочие эскулапы, разглагольствуя о вреде нечистоплотного образа жизни для завшивевшего в походных условиях воинства, но рыцарь и его верные соратники были твердо убеждены, что уж лучше чесаться ночью и днем, покрыться отвратной россыпью прыщей, стать ходячей фермой для мелких нательных паразитов, чем потратить одну-единственную лишнюю минуту на сборы во время ночной тревоги.