Сестренки - Пилипик Анджей. Страница 34

Коньки она получила от Станиславы. Преподавательница восприняла, что Моника прожила более тысячи лет, но подсознательно относится к ней как к шестнадцатилетнему подростку. И замечательно. В нынешние времена это очень даже замечательный возраст. От человека не требуют ответственности… В Византии в четырнадцать лет девушку считали взрослой. Ее двоюродная сестра вышла замуж в двенадцать лет, что не было чем-то необычным. Приятно иногда на пару часов освободиться от забот, которые несет с собой зрелость…

Моника мчит по-настоящему быстро. Когда же это в последний раз она ездила на роликах? В 1913? Похоже, так, за год перед войной, уничтожившей независимую Сербию и еще несколько стран. А в нужный ритм она вошла сразу же.

Воздух развевает светлые волосы. Прохожие проводят ее взглядом. На ушах наушники от кассетника. Моника пролетает мимо трех полицейских. Один из них удивленно глядит ей вслед.

— Блиииин, какая телочка…

Ну почему для всех она ассоциируется именно с этим животным? Остальные качают головами. Девушка промчалась мимо них так быстро, что не успели заметить лица, а только размазанное пятно золотых волос.

Моника проезжает подземный переход, ведущий в сторону вокзала, и ускоряет. Здесь трасса ведет чуточку под уклон. Еще скорее! Жаль, что нужно быть внимательной, проскакивая улицы, пересекающие Плянты. Тот, кто спроектировал этот забавный парк вокруг Старого Города, должен был пойти дальше и запахать и все улочки. Здание Музыкальной Академии. Девушка проскакивает рядом с группой смеющихся студенток. Футляры для инструментов. Может быть стоило бы купить себе скрипку? Игра на ней так успокаивает… Но следует ли ей успокаиваться? Так. Шестое чувство подсказывает, что что-то висит в воздухе. Ладно, куплю. Как только добуду деньги.

Вавель. У основания холма, практически точно под башней с милым именем Куриная Лапка, стоит вытесанная из песчаника копия языческой статуи. Все зовут ее Швятовидом, хотя статуя изображает Сварожича. Возле статуи горит несколько кладбищенских свечей-фонариков. Язычники держатся крепко!

Увидав это, Моника сплевывает сквозь зубы. Христианкой она была еще в те времена, когда местные дикари резали новорожденных в жертву своим идолам. Подъездная дорога на возвышенность покрыта булыжником и круто идет вверх. Рядом узенький тротуар… Резкий угол, но девушка не поддается. Ворота. Моника въезжает на территорию замка. Где-то тут имеется лавочка. Есть. Остатки развалин на дворе, вскрытые и защищенные археологами, выделяются светлым цветом известняка на громадной лужайке. Расставленные вокруг бетонные блоки служат в качестве лавок. Моника садится на единственной свободной и вслушивается в реакции собственного тела. Она слегка запыхалась, сердце стучит барабанной дробью, выходя на нотку триумфа. Лошадиная кровь кружит в ее жилах, пот пахнет чуточку по-другому. Но через несколько дней это пройдет. А вокруг все замечательно, прозрачная и золотистая польская осень.

Девушка переставляет кассету на другую сторону. Еще пять минут, и она отправится дальше. На соседней лавочке сидит парень, на глаз лет четырнадцать, закопался в чтение толстенной книжки; добрался до конца главы и со вздохом облегчения захлопывает том, кладет его на нагретые солнцем доски названием кверху.

Молодой человек подставляет лицо солнышку, щурит глаза, пораженные его сиянием. Затем ведет взглядом по застройкам Вавеля и неожиданно замечает соседку. Какое-то мгновение он наслаждается ее красотой, проскальзывает по лицу и, опустив глаза ниже, отмечает роликовые коньки. Робко улыбается, как и следует улыбаться, увидав красивую незнакомку. Затем вытаскивает из сумки очередную толстенную книжищу.

Княжна поднимается с места. Полминутки на то, чтобы разогреть щиколотки и стопы, и можно катить дальше. Теперь будет с горки. А потом? Когда выедет на Плянты, кажется, будет легкий подъем. Или поехать через город? Нет, часть улиц мощеная, а вот какие, она не помнит. Ролики жалко. Ладно, в путь. Парень откладывает книжку и провожает девушку взглядом: чистым и светлым. В нем нет плотского вожделения, чистой воды восхищение. А Моника уже мчится вниз, мимо длинной крепостной стены, увешанной табличками с именами спонсоров, давших средства на восстановление замкового холма. Там давно уже положен кошмарный, неровный булыжник. Опять же: съезд очень крутой и заканчивается практически на оживленной улице. Но Моника справляется. Ролики сделаны из твердой резины, корпуса — из углеродного волокна. Ну а поддержание равновесия — это мелочь…

Катаржина с удобством устроилась на поворотном кресле перед компьютером. Кузене пришлось пережить установку этого шумного ящика в салоне, хотя современное устройство ну никак не соответствует заставленному старинной мебелью интерьеру. Альтернативой было размещение машины в спальне… Катаржина способна отдаваться работе целыми днями. Что же, она ведь представительница новой эпохи. Станислава все еще верит в могущество листа бумаги и карандаша. Когда занималась делами на пограничье Судана и Эфиопии, ей хватало тетрадки и авторучки. Она прекрасно знала: кто, когда и за сколько… Но, раз компьютеры способны им помочь, необходимо ими воспользоваться.

Кузина Катаржина спокойно стучит по клавишам, обрабатывая фотографии с камеры-прототипа.

— Хмм… — бормочет она себе под нос.

— Что-то обнаружила?

— Погляди сама. Вчера я подвесила камеру в четыре вечера с минутами. А вот тут… — показывает она снимок, сделанный в двадцать ноль-ноль.

Свет уличного фонаря вырвал из темноты силуэт человека, стоящего в двери школы.

— Преподаватель биологии. Как его там… Секлюцкий, — идентифицирует мужчину Станислава. — Странно… Чего это он искал в такое время на работе? Ведь даже дополнительные занятия заканчиваются в четыре вечера.

— Вообще странный тип, — морщит брови Катаржина. — Что-то меня в нем беспокоит.

— Меня тоже, — кивает Станислава. — Взгляд у него какой-то нехороший. Ученицы его, похоже, не любят.

— Ну, мы вообще мало чего знаем о своих подопечных. Хотя, с другой стороны, нам ничего не мешает получить побольше информации. Среди них можно найти потенциальную агентуру.

Старшая из «девушек» усмехается. По причине работы в Бюро у ее «кузины» появились странные привычки…

— Ты имеешь в виду Монику?

— Именно. Нашу маленькую вампирицу… Или вампирку? Знаешь, как правильно?

Большая перемена. Моника тихонечко выскальзывает из школы. Полчаса — это куча времени. Надевает роликовые коньки. Пять минут по-настоящему быстрой езды — и она на месте. Небольшой салон, где можно купить сотовый телефон. В заведении имеется ломбард и комиссионка электронного оборудования. Моника расспросила Катаржину относительно того, как работает мобильный, и теперь, довольная, приобретает элегантный, хотя и недорогой, аппарат и стартовый пакет. На листике записывает номер и улыбается про себя… Она носила княжескую диадему. В ее библиотеке имелись книжки, за которые теперь любой антиквар дал бы отрубить себе руку. Когда-то, уже очень давно, у нее имелась собственная вилла на берегу Средиземного моря, несколько рабынь… Она ездила в карете, восседала на чистокровной арабской кобыле. Сейчас на щиколотке она носит стилет из булатной стали, стоящий для коллекционера любых денег. Но никогда в ее жизни не было у нее телефона… Моника проверяет. Аппарат действует….

— Чем могу еще служить? — с улыбкой спрашивает продавец.

До девушки не дошло, что это всего лишь шутка. Взгляд ее перемещается по выставленным на полках устройствам. Каждое снабжено этикеткой с ценой. Моника решает мгновенно.

— Будьте добры, вот это…

Она глядит на часы. Урок начнется через шесть минут. Хорошо еще, что сейчас будет информатика с Катаржиной. Маленькое опоздание она простит. Вот если бы был французский, пришлось бы оправдываться за каждую минуту отдельно…

Старенький, юзанный ноутбук с 486-м процессором и черно-белым дисплеем стоил всего четыреста злотых. Замечательное вложение средств. Он настолько невелик, что можно запихнуть в сумку. Моника Степанкович сидит на краю ванны. Щель под дверью ванной прикрыла скрученной половой тряпкой: будет лучше, если свет в коридор не будет попадать.