Чернильное сердце - Функе Корнелия. Страница 25

Мо умолк. Он смотрел перед собой, словно заблудившись в собственных мыслях.

— Что? — прошептала Мегги. — Что случилось, Мо?

— Тут появились они, — сказал он. — Внезапно они очутились перед нами у двери в прихожую, будто они зашли с улицы. Когда они повернулись к нам, послышался шелест, словно кто-то разворачивал лист бумаги. До сих пор у меня на устах их имена: Баста, Сажерук, Каприкорн. Баста держал Сажерука за воротник, как провинившегося щенка.

Уже тогда Каприкорн любил красный цвет в одежде, но он был на девять лет моложе и не такой худой, как сейчас. У него был меч — я ещё ни один меч так близко не видел. У Басты на поясе тоже висел меч и ещё нож, тогда как Сажерук… — Мо покачал головой. — Ну, у него-то при себе ничего не было, кроме рогатой куницы — он показывал с ней разные фокусы и тем зарабатывал себе на жизнь. Я думаю, никто из них троих не понимал, что произошло. Я тоже понял это лишь гораздо позже. От моего голоса они выпали из своей истории наподобие закладки, которую кто-то забыл между страниц. Как они могли осознать это?..

Баста так грубо толкнул Сажерука в спину, что тот упал. Баста хотел уже вытащить свой меч из ножен, но его руки, бледные, как бумага, очевидно, утратили силу. Меч выскользнул из его пальцев и упал на ковёр. Мне показалось, что на лезвии была засохшая кровь, но, возможно, это просто огонь отражался в нём. Каприкорн стоял и озирался. Наверное, у него кружилась голова, он шатался, как дрессированный медведь, долго вертевшийся вокруг своей оси. Может быть, это нас и спасло — по крайней мере, так всегда утверждал Сажерук. Если бы Баста и его господин совсем не лишились сил, они, наверное, убили бы нас. Но они ещё не полностью переселились в этот мир, и я схватил отвратительный меч, лежавший на ковре среди моих книг. Он был тяжёлый, намного тяжелее, чем я думал. Вероятно, я обхватил его как какой-нибудь пылесос или как палку, но, когда Каприкорн, шатаясь, приблизился ко мне, я выставил остриё меча ему навстречу, и он остановился. Я что-то мямлил, пытаясь объяснить, что случилось, хотя сам ничего не понимал, Каприкорн таращился на меня своими водянистыми глазами, а Баста стоял рядом с ним, рукой касаясь своего ножа, и, казалось, только и ждал, когда его господин прикажет перерезать нам глотки.

— А Пожиратель Спичек? — Голос Элинор тоже звучал хрипло.

— Он сидел на ковре, точно оглушённый, и не издавал ни звука. О нём я в тот момент вообще не думал. Если ты возьмёшь корзину, а из неё вдруг выползут две змеи и одна ящерица, то ты в первую очередь обратишь внимание на змей — разве не так?

— А мама? — Мегги смогла выговорить это слово только шёпотом. Она не привыкла произносить его вслух.

Мо посмотрел на неё.

— Её нигде не было видно! Ты по-прежнему стояла на коленях возле своих книг и во все глаза смотрела на чужих вооружённых людей в больших, тяжёлых сапогах. Я безумно испугался за вас, но, к моему облегчению, ни Баста, ни Каприкорн не обращали на тебя ни малейшего внимания.

«Хватит болтать! — сказал наконец Каприкорн, когда я окончательно запутался в собственных словах. — Меня не волнует, каким образом я оказался в этом убогом месте. Сейчас же верни нас обратно, проклятый колдун, или Баста вырежет твой болтливый язык у тебя изо рта».

Эти слова не очень-то успокаивали, да и в первых главах я уже прочёл про обоих достаточно, чтобы уяснить: у Каприкорна слова с делом не расходятся.

Мне стало дурно, в отчаянии я соображал, как же прервать этот кошмарный сон. Я поднял книгу — может быть, надо ещё раз прочесть то же самое место… Я попробовал. Я спотыкался на каждом слове, в то время как Каприкорн неподвижно уставился на меня, а Баста вытаскивал нож из-за пояса. Ничего не происходило. Оба по-прежнему стояли в моём доме и не собирались возвращаться назад, в свою историю. И вдруг мне стало совершенно ясно, что они нас убьют. И я выронил книгу и поднял меч, брошенный мной на ковёр. Баста попробовал опередить меня, но я оказался расторопнее. Мне приходилось держать смертоносную штуковину двумя руками, я до сих пор помню, какой холодной на ощупь была рукоять… Не спрашивай, как мне это удалось, но всё же я сумел оттеснить Басту и Каприкорна в прихожую. При этом какие-то вещи разлетались вдребезги — так рьяно я размахивал мечом. Ты начала плакать, и я хотел обернуться к тебе и сказать, что всё это лишь кошмарное наваждение, но мне стоило огромного труда отбиваться от ножа Басты и меча Каприкорна. «Вот оно и случилось, — вертелось у меня в голове. — Ты оказался посреди книжной истории, о чём всегда мечтал, и это сущий кошмар». В реальности страх имеет совсем другой вкус, чем когда ты о нём читаешь, Мегги, и роль героя оказалась гораздо менее приятной, чем я думал. Они наверняка убили бы меня, но, к счастью, оба плохо держались на ногах. Каприкорн рычал, его глаза чуть не вылезли на лоб от ярости. Баста бранился, угрожал и глубоко порезал мне плечо, но тут неожиданно входная дверь отворилась, и оба, шатаясь, как пьяные, исчезли в ночи. У меня едва хватило сил закрыть задвижку — так дрожали пальцы. Я прислонился к двери, прислушивался к звукам с улицы, но ничего не слышал, кроме бешеного стука собственного сердца. А потом я услышал в комнате твой плач и тут же вспомнил, что там оставался ещё третий. Спотыкаясь, я пошёл назад, всё ещё с мечом в руках, и там посреди комнаты стоял Сажерук. У него не было оружия, только куница на плече, и, когда я подошёл к нему, он отпрянул с бледным как смерть лицом. Судя по всему, выглядел я ужасно: по руке текла кровь, и я дрожал всем телом — не знаю, от страха или от злости.

«Пожалуйста, — взмолился он, — не убивай меня! У меня с этими двумя нет ничего общего. Я всего лишь фокусник, безобидный огнеглотатель. Я могу тебе это доказать».

И я ответил: «Да, да, конечно, я знаю — ты Сажерук!»

И он почтительно склонился перед всемогущим волшебником, который всё о нём знал и вырвал его из привычного мира, как морковку из грядки. Куница спустилась по его руке вниз, спрыгнула на ковёр и подбежала к тебе. Ты перестала плакать и протянула к ней руки. «Осторожно, он кусается», — сказал Сажерук и прогнал зверька.

Я не обращал на него внимания. Я только вдруг почувствовал, как тихо стало в комнате. Тихо и пусто. Я увидел, что книга лежит на ковре раскрытая, там, где я её уронил, а рядом — подушка, на которой сидела твоя мама. Её нигде не было. Где же она? Я звал её по имени, звал вновь и вновь. Я обежал все комнаты. Но она исчезла…

Элинор сидела с прямой спиной, неподвижно уставившись на Мо.

— Ради Бога, что ты говоришь? — вырвалось у неё. — Ты же рассказывал, что она уехала в какое-то глупое авантюрное путешествие и не вернулась!

Мо прислонился затылком к стене.

— Что-то же мне надо было придумать, Элинор, — сказал он. — Как по-твоему, мог ли я рассказать правду?

Мегги погладила его руку там, где под рубашкой скрывался длинный, бледный шрам.

— Ты говорил, что порезал руку, когда пролезал через разбитое окно.

— Конечно. Правда показалась бы сущим бредом. Разве не так?

Мегги кивнула. Мо прав, она сочла бы это лишь одной из его обычных историй.

— Мама так и не вернулась? — прошептала она, хотя знала ответ.

— Нет, — ответил Мо. — Баста, Каприкорн и Сажерук вышли из книги, а она попала в неё вместе с двумя нашими кошками, которые любили сидеть у неё на коленях, когда я читал вслух. Наверное, для Гвина тоже кто-то внезапно исчез — может быть, паук, или муха, или какая-нибудь птичка, которая как раз в тот момент порхала рядом…

Мо умолк.

Иной раз, когда он сочинял такую удачную историю, что Мегги принимала её за правду, он вдруг начинал хохотать и говорил: «Попалась, Мегги!» Как тогда, в её седьмой день рождения, когда он рассказал ей, будто обнаружил между крокусами парочку фей. Но на сей раз он не шутил.

— После того как я тщетно искал твою мать по всему дому, — продолжил он, — я вернулся в гостиную. Там уже не было ни Сажерука, ни его рогатого друга. Только меч по-прежнему лежал на полу и казался таким реальным, что я решил не сомневаться в своём разуме. Я отнёс тебя в постель, кажется, сказал, что мама уже легла спать, и снова принялся читать вслух «Чернильное сердце». Я всё читал эту проклятую книгу, пока не охрип, а за окном не взошло солнце, но из неё ничего не появлялось — только летучая мышь да парчовая занавеска, которой я впоследствии обшил сундук для твоих книг. В последующие дни и ночи я вновь и вновь пробовал читать вслух, пока не почувствовал резь в глазах, а буквы не заскакали по страницам, как пьяные. Я не ел, не спал, я придумывал для тебя всё новые сказки о том, где сейчас твоя мама, и следил, чтобы ты никогда не заходила в ту комнату, где я читал, — не ровен час, ещё и ты могла бы исчезнуть. За себя я не боялся, у меня почему-то было ощущение, что сам я как чтец защищён от исчезновения между страницами. Я по сей день не знаю, так ли это. Мо согнал с ладони комара и продолжал: — Я читал громко, пока не перестал слышать собственный голос. Но твоя мама, Мегги, так и не вернулась. Вместо неё на пятый день в моей комнате возник странный маленький человечек, прозрачный, точно из стекла, зато исчез почтальон, который как раз опускал в наш почтовый ящик какие-то письма. На улице я обнаружил его велосипед. Тогда я понял, что ни стены, ни запертые двери не смогут уберечь тебя от исчезновения, — ни тебя, ни кого-то другого. И я решил больше никогда не читать книги вслух. Ни «Чернильное сердце», ни какую-либо иную.