Милые чудовища - Линк Келли. Страница 46

— Ничего я не храплю. А где он?

— Вон там. Организовал себе кабинет. Меряет температуру и беседует с ипохондриками.

— Слушай, — прервал ее я. — Прежде чем он вернется, нам с тобой надо кое-что прояснить. Ты не моя нянька, ясно?

— Конечно, нет, — сказала она. — К тому же, не староват ли ты для нянек? Сколько тебе? Шестнадцать?

— Четырнадцать, — поправил я. — Хорошо, ладно. С этим улажено. Другая вещь, которую нам надо прояснить, это Ханс Блисс. Я на твоей стороне. Он неудачник, и я не хочу тут оставаться. Как только отменят карантин, я позвоню в Филадельфию, своему футбольному тренеру, чтобы он купил мне билет и вытащил меня отсюда.

— Конечно, — сказала она. — Флаг тебе в руки. Ужасно будет, если глобальная эпидемия гриппа оборвет твою футбольную карьеру.

— Пандемия, — уточнил я. — Если эпидемия глобальная, она называется пандемия. Сейчас ведутся работы над вакциной. Еще пара дней и пара инъекций, и все снова вернется к норме, ну более или менее, и я попаду домой.

— Дом — здесь, — сказала Наоми. — По крайней мере, для меня.

Пока она читала Стэплтона, я покопался в багаже — хотел посмотреть, что захватил с собой отец. Проще сказать, чего он не захватил: мои награды, мои футбольные журналы, плетеный кожаный браслет, который мне в прошлом году подарила девочка по имени Таня, когда мы вроде как встречались. Тот браслет мне нравился.

То, что он упаковал, обеспокоило меня еще больше, чем то, чего он взять не удосужился. Потому что по вещам было ясно, как долго он все планировал. Он уложил в чемодан едва ли не треть своей коллекции научной фантастики в мягких обложках. А в моей спортивной сумке были футболки с символикой кубка мира, мой ноутбук, спальник, зубная щетка и еще два футбольных мяча. Конверт с фотографиями мамы и моего брата, Стивена. Маленькая стеклянная бутылочка, совсем пустая, которую мама дала мне, когда я видел ее в последний раз. Интересно, что подумал отец, когда нашел эту бутылочку в ящике моего гардероба. Это была первая вещь, которую он когда-то подарил маме. Она любила рассказывать мне эту историю. У них что-то не срослось, но после развода они не испытывали друг к другу ненависти, как бывает у некоторых других родителей. Разговаривая по телефону, они смеялись и сплетничали про общих знакомых, как будто все еще оставались друзьями. И она так и не выбросила эту пустую бутылочку. Поэтому я тоже не мог.

Мой отец собирает книги, в основном фантастику и в основном в мягких обложках. Многие хранят книги в наладонниках или на флэшках, но мой отец предпочитает бумагу. Когда мне случалось заскучать, я читал какую-нибудь из его книжек. Иногда отец кое-что записывал на полях или на пустых страницах, оставлял комментарии о том, обнадеживает ли нарисованный в книге образ будущего, правдоподобен ли он, не напоминает ли какие-то другие книги. Иногда он чирикал портреты каплеобразных или пернатых инопланетян, или женщин, похожих на маму, только с торчащими из головы щупальцами или фасеточными глазами. Они обычно стояли на вершине скалы, уперев руки в бока, или сидели, держа за руку мужчин в скафандрах. Отец перечитывал свои книжки снова и снова, поэтому иногда я тоже оставлял пометки — специально для него. Он взял с собой два чемодана, и один был почти целиком заполнен книгами. Я достал «Р — значит ракета» Рэя Бредбери и написал на первой странице первого рассказа, в нижнем поле: «Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ». Потом поставил дату и вернул книжку в чемодан.

Один из двух маленьких закутков, имевшихся в ангаре, стал для моего отца приемным кабинетом. Он провел там большую часть дня: среди пассажиров нашего рейса нашлось семь диабетиков, один человек со слабым сердцем, две беременных женщины (девятый месяц и шестой), десяток астматиков, один страдающий мигренью, трое сидящих на метадоне, один с раком простаты, один на учете у психиатра и двое детишек с кашлем. Отец установил во втором закутке раскладушки для детей и их родителей, заверив их, что это всего лишь мера предосторожности. На самом деле им бы стоило смотреть на это как на привилегию. Всем остальным приходилось спать в ангаре одним огромным лагерем.

Когда он вернулся, от него пахло жидкостью для дезинфекции и потом.

— Ты как, лучше? — спросил он у меня.

Я сменил футболку и надел джинсы, но, наверное, тоже вонял.

— Лучше, чем что? — спросил я.

— Ужин в семь, — сказала Наоми. — Пока ты спал, Дорн, нас разделили на смены. Смены с симпатичными именами. Двупалые Ленивцы — Perezoso de dos Dedos, Mono Congos, то есть по-нашему Обезьяны-Ревуны, и Tucancillos. Это мы. Мы, Tucancillos, ужинаем сегодня первыми. Расписание и обязанности по кухне каждый день меняются. Мы сегодня вечером моем посуду. Mono Congos — дежурные по туалету. Вот эта перспектива меня не особо радует.

Из еды снова были бобы, рис и яйца, и еще какая-то острая волокнистая колбаса. Чоризо. Я навалил себе в тарелку столько еды, что Наоми обозвала меня свиньей. Но пищи хватало на всех. После ужина мы с Наоми отправились мыть посуду. Сполоснув несколько стопок грязных тарелок и сбрызнув их дезинфектантом, я вылил себе на голову ковшик воды.

Я мыл посуду в бочке рядом с девушкой, перед которой сегодня красовался. Конечно, так получилось неслучайно. При ближайшем рассмотрении она оказалась более чем симпатичная, даже несмотря на маску.

— Американец? — спросила она.

— Ага, — ответил я. — Из Филадельфии. Колокол Свободы, Декларация о независимости, AOL, Кабельные Бунты в 2012-м. А ты костариканка?

— Тика, — сказала она. — Я тика. Мы тут так себя называем. — У нее были длинные блестящие волосы и огромные глазищи, какие бывают у зверят или у персонажей аниме. Она была выше меня, но я привык к девушкам, которые выше меня. А еще мне нравился ее акцент. — Me llamo Lara.

— Я Дорн, — представился я. — Это Наоми. Мы познакомились в автобусе.

— Hola, — сказала Наоми. — Я из университета. А Дорн приехал сюда вместе с отцом к Хансу Блиссу и инопланетянам. Потому что Ханс Блисс, видите ли, сказал, будто вот-вот снова прилетят инопланетяне, и на этот раз он, мол, знает, о чем говорит. Не то что во все предыдущие разы, когда он предрекал возвращение пришельцев.

Несколько Tucancillos перестали мыть тарелки и прислушались.

— Ханс Блисс здесь большая шишка, — сказала Лара.

Я смерил Наоми свирепым взглядом.

— И вовсе меня не интересует этот чувак Блисс. Я здесь только потому, что отец меня похитил.

Отца от посуды освободили, потому что Зулета-Аранго объявил о каком-то там собрании совета. Ну естественно! Сначала он меня похищает, а потом я торчу тут, домывая за него тарелки.

— Пусть Ханс Блисс поцелует мою жирную жопу! — заявила Наоми. Некоторые из наших собратьев Tucancillos, кажется, начали кипятиться. Я узнал среди них ту женщину из автобуса, Паулу, которую Наоми довела до белого каления. А на том парне, который схватил Паулу за руку, была (как я теперь разглядел) футболка с надписью: «Разделим блаженство! Ханса Блисса в президенты мира!» [25] Он одарил Наоми этаким особым взглядом, словно ему было ее жаль.

— Пойдем отсюда, — предложил я.

— Классная идея, — сказала Наоми. — Porta a mi. Стойте, минутку, взгляните-ка вон туда. Это случайно не пришелец? Может, он хочет нам что-то сказать?

Все, конечно, посмотрели, но это был всего лишь огромный отвратительный жучила.

— Ой, — промолвила Наоми. — Просто таракан. Но я слышала, наши друзья таракашки тоже любят Ханса Блисса. Как и все остальные.

Та женщина, Паула, произнесла:

— Я вмажу ей прямо в ее маленький нахальный ротик! Если она скажет еще хоть слово!

— Паула, — пытался урезонить ее носатый парень. — Она того не стоит.

Наоми развернулась и громко заявила:

— Я стою гораздо дороже. Вы даже представить себе не можете, как дорого.