Милые чудовища - Линк Келли. Страница 54

Самое ужасное, что он даже не пользовался нашей разницей в росте. Он не сбивал меня, просто обходил сбоку. И двигался так ловко, что все походило на кошмарный сон. Или фантастику. Как будто я был Супермен, а он — Криптонит. Он будто знал, как я поступлю, раньше меня. Он знал обо мне все, словно в ходе предыдущих игр записывал каждый мой шаг.

Вскоре обе команды прекратили игру и стали наблюдать, как он проделывает всякие интересные штуки. Если я рвался вперед, он проскальзывал мимо и оказывался у меня за спиной. Гол. Если я торчал прямо перед воротами, все равно не помогало. Он посылал мяч именно туда, где меня не было. Впрочем, я не сдавался. Мне наконец удалось отбить гол. Я радовался, пока не сообразил, что это он мне поддался. На самом деле ничего я не отбил.

И это оказалось последней каплей. Вот он, улыбается мне, как будто игра ничего ему не стоила. Он даже не запыхался. Я заставил себя улыбнуться в ответ. Он даже не догадывался, что я знаю — он позволил мне отбить последний гол. Он не думал, что я настолько умен. Он аплодировал мне. А я аплодировал ему. Все, кто следили за игрой, хлопали и кричали. Даже Лара. Поэтому я просто развернулся и ушел.

Я не злился, не расстраивался, ничего такого. У меня было такое ощущение, будто я только что обнаружил что-то важное. Я был не настолько хорош, как мне казалось. Я думал, что играю великолепно, но оказался не прав. Какой-то парень, который пять дней подпирал стенку с пушкой в руках, мог подойти и за десять минут доказать, что я ничего особенного собой не представляю. Вот такие дела. Вы, наверное, думаете, что я жалел себя и сгущал краски, но нет, ничего подобного. Я был реалистом. Именно в тот день я поставил на футболе крест.

Почему-то я все думал о том маленьком пустом стеклянном пузырьке, который отец подарил маме, а мама мне. Я гадал, что скажет Соркен, когда я объявлю ему, что бросаю футбол, а потом вспомнил, что Соркен умер. Так что мне не нужно беспокоиться о его реакции.

В лагере последователей Ханса Блисса наблюдалось какое-то оживление. Они разбирали свою стену скромности. Точнее расшвыривали ногами. Они сбились в одну кучу и выглядели жалко. Совершенно безнадежно. Я даже несколько им посочувствовал. Отец, Зулета-Аранго и доктор Меноз тоже были там, так что и я подошел. Отец сказал:

— У доктора Меноза есть кое-какие известия о коммуне «Друзей звезд».

— Не очень хорошие известия, — понял я.

— Да, — сказал отец. Он не казался особенно расстроенным, но это же не кто-нибудь, а мой отец. По нему никогда ничего не скажешь. — Среди последних присоединившихся был кто-то из Калексико. Переносчик гриппа. А они там, в коммуне, совсем не осторожничали. Ханс Блисс не верил, что им грозит хоть какая-то опасность. Многочисленные телесные контакты. Совместное питание. Никаких мощных лекарств. Ни одного врача. Даже врача у них не было…

— Возможно, присутствие врача ничего бы не изменило, — вставил Зулета-Аранго. — На одном из круизных лайнеров тоже были летальные исходы. И в нескольких городках в окрестностях Сан-Хосе, установивших дополнительные карантинные зоны, все равно умирают. Но теперь появились мобильные бригады врачей, оснащенные вакциной, которая, по словам доктора Меноза, победит болезнь. У нас тут все не так плохо, как в Штатах. Так что нам повезло.

— Не всем, — возразил отец. — Ханс Блисс умер.

Беременная женщина завыла. Многие плакали.

— Остатки коммуны — в плачевном состоянии. Как только здешний карантин будет снят, я поеду туда и погляжу, чем можно помочь. Если они меня пустят.

Доктор Меноз закрыл телефон-раскладушку и быстро залопотал по-испански с Зулетой-Аранго, Миике и Парди. Последователи Блисса так и стояли без движения. Они обмякли, будто из них вынули все кости. Филипп, тот парень, у которого был друг серфер и который вроде бы нравился Наоми, оглушительно высморкался.

— Мы все равно туда поедем, — заявил он моему отцу. — Им наверняка пригодится наша помощь.

— А как же я? — спросил я у отца.

— Да, — сказал он, — действительно, как же ты? Отослать тебя домой я не могу.

— А сейчас, — снова заговорил доктор Меноз, — я уполномочен отменить ваш карантин. Хоть одна хорошая новость, да? В течение часа к ангару подъедет автобус. Он доставит всех вас в Сан-Хосе, в центр для перемещенных туристов. Там вам сделают серию необходимых прививок. Мне самому объявить всем, или это предпочитаете сделать вы?

Объявление сделал Зулета-Аранго. В этом присутствовал элемент разочарования. Все уже знали, что он скажет. И произнесенные им слова оказались не тем, что нам хотелось знать. Для нас так и осталось неизвестным, что случится потом. Куда нас отправят. Что принесут нам следующие несколько недель. Когда снимут запрет на перелеты. Откуда пришла эпидемия. Все ли будет в порядке с теми, кого мы любим. Что мы увидим, вернувшись домой.

Наоми уже успела собрать сумку.

— Многие подходили и возвращали книжки твоего отца, — сказала она. — Я закончила последнюю Ким Стэнли Робинсон. По-моему, осталась еще пара сборников рассказов. Я слыхала про Блисса. Плохие дела. Мне теперь стыдно, что я обзывала его идиотом.

— Он и впрямь был идиот, — сказал я. — Поэтому и умер.

— Может, и так, — промолвила Наоми. — А что у тебя в пузырьке?

Как я уже говорил, пустая стеклянная бутылочка была первым подарком, который отец преподнес маме. Он сказал ей, что там, в бутылке, живет джинн. И что он купил ее в волшебном магазинчике. Действительно волшебном. Он сказал, что уже загадал два желания. Первое — встретить очаровательную девушку. Это и была моя мама. А второе желание — чтобы она влюбилась в него, но сама, а не из-за джинна. Чтобы она влюбилась по-настоящему. Замечаете противоречие, да? Нельзя влюбиться в парня, который говорит тебе такое. Потому что если ты влюбишься в кого-то по собственному желанию, получится, что это все равно желание заставило тебя влюбиться. Однажды я сказал об этом маме, и она заявила, что я все понимаю слишком буквально. Я сказал, что нет, вовсе нет, я просто утверждаю, что папина выдумка — довольно глупая.

Мама всегда говорила, что так и не потратила последнее желание. Этого я тоже не понимал. Почему она не воспользовалась им, когда они разводились? Или почему не сделала так, чтобы Стивен относился к младшему брату получше? Я раньше думал, что окажись бутылочка у меня, я бы пожелал, чтобы Стивен не так меня ненавидел. Чтобы любил меня. Хоть немножко. Настолько, насколько старшим братьям положено любить младших. Были у меня и другие желания. Я составлял длиннющие списки желаний, которые мог бы загадать. Например, стать лучшим в мире вратарем. Или вырасти на несколько дюймов. Ну и еще всякая ерунда, о которой даже стыдно говорить. Я мог придумывать желания хоть весь день напролет. Чтобы никогда не было дождя. Чтобы я вдруг сделался математическим гением. Чтобы родители снова жили вместе.

Я так и не загадал ни одного из тех желаний, даже про футбол, потому что не верил в них. И еще потому что это вроде как жульничество, ведь если я стану знаменитым вратарем, я всю жизнь буду терзаться вопросом: то ли я действительно лучший футболист в мире, то ли все дело в желании. Я бы мог пожелать себе подрасти, но, может, я и так вырасту. Все говорят, что вырасту. Думаю, если бы я был Паулой или одним из «Друзей звезд», я бы пожелал, чтобы Ханс Блисс оказался умнее. Чтобы он не умер. Или пожелал бы возвращения инопланетян. Не знаю, что из этого я бы пожелал.

Когда Лара пришла прощаться, я протянул ей пузырек. В этом жесте не было ничего символического.

— Что это, Дорн? — спросила она.

— Это джинн в бутылке, — сказала Наоми. — Как в сказках. Дорн говорит, еще осталось одно, последнее желание. Я сказала, что если он отдаст бутылочку мне, я пожелаю мира во всем мире, но он отдает ее тебе, веришь?

Лара встряхнула бутылочку.

— Не надо, — сказал я. — Если бы ты была невидимым джинном, запертым в бутылке на сотни лет, тебе бы понравилось, что тебя трясут?