Милые чудовища - Линк Келли. Страница 67

— Опусти окна.

— Слишком холодно, — возражает Ли. Они уже один раз останавливались, чтобы Морин пописала и купила «Кларитин». За рулем теперь Бад, а Ли сидит на пассажирском сиденье и читает свою книжку. Оборотни так до сих пор и не появились.

— Опусти окна, пожалуйста, — просит Морин. — Или притормози. Меня укачивает.

— Поменяйся с Бад. Ты же умеешь водить.

— Ну уж нет, — не соглашается Бад. — Тогда затошнит меня. Сама с ней меняйся.

Ли идет на компромисс. Она на дюйм приоткрывает окна.

— Еще, — требует Морин. — Я тут как в аду. Это ад. Как будто мы меня испытываем, а не Зигани. Когда мы доберемся до дома твоей тети, наверняка выяснится, что у меня и на коз тоже аллергия.

— Морин, помолчи! — шипит Ли.

— Не волнуйся, они спят, — говорит Морин. — По крайней мере, Никки. А Парси пускает слюни на твою обивку. Как же я рада, что я единственный ребенок в семье!

— Это как-то влияет на наши планы? — спрашивает Ли у двух не спящих соучастниц. Она говорит шепотом и ничего не может с собой поделать.

— Что? Парси? — переспрашивает Бад. — Никоим образом. Отит у нее, видите ли. Да черта с два. Может, ее мать и покупается на ее штучки, а я нет. Ты же знаешь, Ли, мы не желаем им зла. Мы дадим им денег на дорогу и высадим их где-нибудь в полночь. Это самое позднее. Подумаешь, примут свои таблетки на пару часов позже. Ну, родители немножко поволнуются. Может, даже в полицию успеют позвонить. Они ведут себя так, как будто Зигани — их собственность, а это неправильно. К тому же, Зигани все равно на нас не настучит.

— Парси тоже, — вставляет Морин.

— А ты откуда знаешь? — спрашивает Ли,

— Я пригрозила ей, что мы пустим по школе слух, будто Зигани втюрилась в Бад. Будто она пыталась потискать Бад в раздевалке, хотя знала, что у той есть девушка. И будто, когда Бад велела ей катиться куда подальше, Зигани поинтересовалась, не могут ли они заняться этим втроем.

— Какие милые подробности, — говорит Бад. — Я польщена. Ли, пойми: Парси увязалась с нами и тут уже ничего не поделаешь. К тому же присутствие младшей сестры делает все это для Зигани еще больше похожим на испытание.

— Когда испытывали меня, мне всего лишь пришлось день поносить на груди и спине рекламные щиты, — говорит Ли.

— Ага, рекламные щиты, в торговом центре. А на щитах было написано: «ЛЮДИ, С КОТОРЫМИ Я БЫ ХОТЕЛА ПЕРЕПИХНУТЬСЯ». И ниже список имен, которые из тебя вытянули на вечеринке, а потом заставили подписаться.

— Это был короткий список! — вставляет Ли.

— Там был Стив Бушеми? — усмехается Бад.

— И не забудь Эла Гора, Ганди и Мардж Симпсон, — добавляет Морин. — Не говоря уж о Джоне Бойде и Эрике Парке. Вся школа об этом знала.

— Я же не знала, для чего им эти имена, — оправдывается Ли. — Не хотела показаться грубой, раз попросили. Кстати, на следующий день Эрик пригласил меня на свидание.

— Только потому, что ему стало тебя жалко, — уточняет Бад. — Ты же знаешь, Ли, мы не имеем ничего против Зигани. У нее клевый акцент. Она объездила весь мир. Даже Папу Римского видела — его случайно не было в твоем списке? Да ладно, неважно. Просто мы хотим, чтобы Зигани досталось самое крутое, легендарное испытание. Хотя она и странная. Ты же не станешь с этим спорить?

— Все дело в ее родителях, — говорит Ли. — Это называется склонность к гиперопеке. Она как-то рассказывала, что, когда они жили на Украине, им пришлось нанять телохранителя — так боялись похищения.

— Забавно, — говорит Бад, — учитывая обстоятельства. Небось после всей этой истории они заставят ее сдавать анализы, она же столько времени провела в нашем обществе.

Когда я в прошлый раз столкнулась с ее мамашей-докторицей, она смерила меня таким взглядом… Как будто хотела распылить на молекулы.

— Да уж, она точно тебя возненавидела, — вставляет Морин.

— За что? За то, что Зигани из-за меня в выходной на полчаса опоздала к ужину? Нет. Мне кажется, они знают, что я лесбиянка. Ведь твоя мама тоже в шоке, Ли, но она компенсирует это, пытаясь быть со мной суперлюбезной, варить мне капуччино и кормить вкусностями.

— Кульхаты с ума сойдут, когда вернутся домой и не найдут там ни Зигани, ни Парси, — предсказывает Ли. Теперь она кое-что понимает. Это испытание придумала Бад. И испытывает она не одну только Зигани. Не стоит задевать темную сторону Бад, а миссис Кульхат как раз это и сделала.

— Ага, — соглашается Бад. Ли замечает на ее лице выражение, которое она прозвала «невидимой улыбкой». На самом деле Бад не улыбается, но видно, что она весьма довольна собой. Как будто она играет в покер, у нее на руках прекрасные карты, а все соперников уже поставлены на кон. И за улыбку придется платить дополнительно.

— Включи радио, — просит Морин. У Морин всегда полно разных, большей частью вполне резонных просьб, на которые Ли обычно без всякого резона хочется ответить отказом. Долгая дружба часто строится именно на таких чувствах, а вовсе не на гармонии и согласии. — Что ж это за путешествие, если к нему нет саундтрека?

— Это никакое не путешествие, — говорит Бад. Она знакома с Морин так же долго, как и Ли. Бад никогда не старается быть благоразумной, если можно быть упрямой. — Это похищение. И оно уже и так пошло наперекосяк. Как в кино. Все закончится перестрелкой, в которой Ли убьет нас всех, а потом избавится от тел на лесопилке.

— Это не похищение, — перебивает ее Ли. — Это испытание.

Она включает радио и снова открывает книжку.

Когда Кэйбл Мидоуз еще раз спас Клементине Клири жизнь, девушке было пятнадцать, а Кэйблу двадцать один. Дело было на свадьбе Джона Клири, младшего брата матери Клементины, который решил жениться вторично, на этот раз на девушке из местных, Дэнси Мидоуз, девятнадцатилетней сестре Кэйбла.

В том, что Дэнси Мидоуз познакомилась с Джоном Клири, виновата была Клементина. Дэнси Мидоуз управляла магазинчиком с футболками, расположенным у самого пляжа. Зная об этом, Клементина, которой на тот момент было четырнадцать, наврала насчет своего возраста и устроилась на работу в тот магазин. Она планировала подружиться с Дэнси, которая была ненамного старше и сама лишь недавно окончила школу. Войти к ней в доверие оказалось гораздо сложнее, чем получить работу, но еще до появления на сцене Джона Клири Клементина успела стащить у Дэнси из кошелька фотку Кэйбла. Они почти не говорили о нем, Дэнси только один раз с неприязнью упомянула привычку брата спать голышом и обмолвилась, что во время одной вечеринки с ночевкой брала со своих подружек по десять баксов за возможность заглянуть в его комнату и при свете полной луны увидеть все собственными глазами.

Дядя Клементины, который за свою биографию уже один раз успел жениться на недавней школьнице, зашел в магазин в четверг после обеда. Он искал прикольный подарок для Клементининого дедушки, которому исполнялся восемьдесят один год. (Вообще-то ее дед не особенно жаловал подушки-пердушки, резиновые какашки и кружки в форме члена. Зато сам Джон Клири такие вещи очень любил.) Увидев за прилавком Клементину, он использовал это как предлог, чтобы задержаться в магазине на весь остаток дня. Джон шутил напропалую и заигрывал с Дэнси. Некоторые шутки оказались довольно смешными, даже Клементина вынуждена была это признать.

И, насколько она могла судить, заигрывание тоже сработало, потому что Дэнси вдруг начала вести себя с Клементиной так, будто они были лучшие подруги, причем даже в отсутствие Джона. Дэнси рассказала Клементине о коварной первой девушке Кэйбла и о том, как Кэйбл три дня плакал, когда девушка бросила его прямо накануне дня св. Валентина, тем не менее приняв в подарок кулон с бриллиантом. И как он плакал целую неделю, когда их отец, выходя из душа, случайно наступил на Баффи (ручного тарантула Кэйбла),

Дэнси показала Клементине, как пользоваться подводкой для глаз. И рассказала, что любят мальчики. Клементина поверила далеко не всему, но кое-что из слов Дэнси наверняка было правдой, потому что к Рождеству Дэнси забеременела, а жена Джона Клири развелась с ним и уехала в Чарльстон. «Из огня да в полымя», — прокомментировала судьбу брата мать Клементины.