Театр под сакурой(СИ) - Сапожников Борис Владимирович. Страница 10

— Входите, тюи, — обратилась к нему девушка в красном платье с пелеринкой, сидящая за стойкой билетёра. — Антрепренёр Накадзо ждёт вас.

— Благодарю, — поклонился ей Ютаро. — А где мне найти антрепренёра?

— Его кабинет на втором этаже, — указала на дверь девушка в платье с пелеринкой. — Лестница в конце этого коридора. Я, к сожалению, не могу вас проводить, начинается время продажи билетов на вечерний спектакль.

Ещё раз поблагодарив её, Ютаро прошёл по коридору, поднялся на второй этаж, и тут его накрыло странное наваждение.

Пропали куда-то стены и пол с потолком, под ногами вдруг оказалась скользкая от крови и морской воды палуба, в лицо ударил солёный ветер. Ютаро покачнулся, ловя равновесие, попытался ухватиться за скобу штормтрапа, но рука ткнулась в ледяной, мокрый бок палубной надстройки. Где-то просвистел снаряд, разнёс кормовой мостик, затрещал пожар…

Наваждение схлынуло так же быстро, как и пришло. Ютаро понял, что стоит в коридоре Европейского театра, опираясь на стену и пытаясь отдышаться. Поправив мундир, Ютаро прошёл дальше по коридору до двери с табличкой «Антрепренёр Токийского Европейского театра Накадзо Миёси». Из-за неё раздавались звуки гитарных переборов и пение на незнакомом Ютаро языке. Понимая, что антрепренёр сейчас занят, наверное, какого-то нового артиста прослушивает, Ютаро отступил в сторону, ожидая, когда антрепренёр освободится. Ждать пришлось недолго, не прошло и пяти минут, как дверь открылась, и из кабинета вышел молодой человек в русской, точнее уже советской, кажется так правильно, военной форме со споротыми знаками различия. Он кивнул Ютаро и быстро зашагал прочь из кабинета. Решив, что это, наверное, актёр из России, приехавший сыграть во всемирно известном театре, Ютаро зашёл в кабинет. О наваждении он и думать позабыл.

— А, Ютаро-кун! — махнул ему рукой сухопарый хозяин кабинета. — Входи, входи!

— Тюи Кусуноки Ютаро прибыл в ваше распоряжение, — отчеканил Ютаро, вытягиваясь перед ним по стойке «смирно» и отдавая честь.

— Да, да, я понял, кто ты, — кивнул тот. — Я же не просил тебя представляться по всем военным правилам и уставам. Проходи, садись, можешь считать это приказом.

Ютаро прошёл к столу и сел напротив антрепренёра.

— Ты мне вот что скажи, Ютаро-кун, — сказал тот. — Насколько сильно ты удивлён? Только отвечай честно, Ютаро-кун.

— Я просто не понимаю, что происходит, Накадзо-сан, — с максимальной частностью ответил Ютаро. — Мне вместе с погонами тюи выдали не предписание явиться к месту службы, а программку вашего театра. Когда я прибываю сюда, то… — У него просто слов не нашлось, чтобы выразить охватившее его удивление.

— Что же, Ютаро-кун, — усмехнулся антрепренёр Накадзо, — боюсь, ты удивишься куда сильней от того, что я скажу тебе. Тебе пока придётся поработать у нас билетёром, а то у Мидзуру-сан, нашего директора, и без того достаточно много забот, чтобы ещё и по полдня сидеть за стойкой. Вот ты, Ютаро-кун, и возьмёшь на себя эту работу.

— Накадзо-сан! — впервые позволил себе повысить голос на старшего Ютаро. — Я офицер флота, а вы хотите сделать из меня билетёра своего театра! Для чего?!

— Должен же кто-то выполнять эту работу, — пожал плечами Накадзо, как будто это всё объясняло.

— Но ведь не для этого я учился в Военной академии!

— Ну что же, — пожал плечами Накадзо, — возможно, ты и прав. Можешь подать рапорт о переводе на моё имя, но пока тебе придётся поработать билетёром, хотя бы то время, что я буду рассматривать рапорт.

— Это безумие какое-то, — уронил голову Ютаро. — Меня готовили воевать на самых современных доспехах духа, а теперь я буду работать билетёром в театре…

— В самом лучшем театре, Ютаро-кун, — усмехнулся Накадзо. — Завтра приступите к работе. А с остальными вашими обязанностями разберёмся позже.

— Что это будут за обязанности, Накадзо-сан, — вздохнул Ютаро, — мыть полы, чистить кастрюли, ещё что-то в этом роде?

— Не падай духом, Ютаро-кун, — усмехнулся Накадзо. — Думаю, скоро ты узнаешь обо всех своих обязанностях. А пока ступай, переоденься, нечего тут в парадной форме разгуливать.

Ютаро вышел из кабинета странного антрепренёра в подавленном состоянии. Он никак не мог понять, куда он попал и что ему теперь делать. Хотя, что делать, понятно, переодеться и идти в холл театра, сообщить директору Мидзуру-сан о том, что теперь он будет сидеть за стойкой билетёра вместо неё. Что он и сделал. Вот только где переодеться, Ютаро не знал, а потому спустился в холл как был — в парадной форме и с чемоданом.

Ютаро уже понял, кто такая директор Мидзуру, та самая девушка в красном платье с пелеринкой. Она так и сидела за стойкой билетёра, к которой успела выстроиться длинная очередь. Обойдя всех, Ютаро подошёл к ней и поинтересовался, где он — новый билетёр театра — может переодеться в гражданское платье.

— Ваша комната на втором этаже, — улыбнулась Мидзуру. — Пройдёте через ту дверь, — она указала на противоположный конец холла, — комната без таблички ваша.

Ютаро поблагодарил её и под недоумевающие взгляды тех, кто слышал их короткий диалог, прошёл через холл. Поднимаясь на второй этаж, он услышал голоса, говорящие на незнакомом языке, кажется, на том же, что пели в кабинете антрепренёра. Решив не мешать выяснению отношений — а говорили на повышенных тонах — незнакомых ему людей, Ютаро так и остался стоять на лестнице, вроде бы подслушивая, но ничего не понимая.

Она ждала меня на втором этаже, недалеко от выделенной мне небольшой комнатушки. Молодая и ставшая очень красивой женщина, которую ничуть не портила полувоенная одежда.

— И как тебя теперь звать, Мариша? — спросил я.

— Я тебе не Мариша, подлец, — отрезала она. — Не смей называть этим детским именем, мы не в гимназисты.

— Давно уже не в гимназии, Марина, — согласился я. — После Сальских степей и Перекопа, после всей той крови, какая уж тут гимназия.

— Уплывая на переполненном пароходе из Севастополя, — ледяным тоном сказала она, — я поклялась убить тебя, во что бы то ни стало.

— Далеко же тебя завело это желание, Марина, — усмехнулся я.

— Если бы не присутствие Накадзо-сан, — голос её ещё сильнее похолодел, хотя казалось, это просто невозможно, — я бы выстрелила не в воздух.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — сказал я, — хотя ты изменилась. Помнится, в двадцатом тебя не остановил тот факт, что я лежал израненный в промёрзшей степи. Ты хотела добить меня, и только Шкура остановил тебя.

— Нашего командира звали Андрей Григорьевич Шкуро! — крикнула она. — Никакой Шкуры, о которой вы так любите говорить, не было!

— Шкура — Шкуро, какая разница, — отмахнулся я. — Если бы он не приказал тебе бросить меня умирать, не марать о меня шашку, ты бы меня добила без жалости.

— Так и надо было поступить! Знал бы Андрей Григорьевич, сколько неприятностей ты принесёшь нам, не стал бы останавливать меня. Он не раз говорил мне об этом.

Я только пожал плечами в ответ на эти слова.

— Сколько раз я стреляла в тебя во всех боях, где мы встречались, но как будто черти отводили мою руку, — продолжала она. — Ты каждый раз оставался жив.

— Несколько раз пули находили меня, — заметил я, — не знаю уж, твои или ещё чьи. После Гражданской я ещё около года провалялся по госпиталям, только благодаря усилиям Михаила Николаевича я остался в армии, да ещё и служебную категорию сохранил. Но если тебе так хочется убить меня, пожалуйста, доставай свой здоровенный револьвер и застрели меня.

— Ты отлично знаешь, что я не стану этого делать, — она отвернулась от меня, — потому и бравируешь. Я больше не желаю видеть тебя. Старайся не попадаться мне на глаза, в следующий раз я могу и поддаться искушению убить тебя.

— Я постараюсь, Волчица, — усмехнулся я ей в спину. — Только ответь мне на один вопрос напоследок.

— Что за вопрос? — Она даже не обернулась.

— Почему ты не ушла в Германию, вместе со своим ненаглядным Шкурой?

— Это только моё дело, — отмахнулась она и ушла.