Экспанты. Носитель кода - Острожский Глеб. Страница 15

— Понял. Ждем вас. А что экипажу сообщить?

— Ну придумайте что-нибудь, спросите у диспетчеров безобидную причину, главное — ничего о том, что нас интересует их пассажир.

Через два часа, когда самолет вернулся и, покружившись, для выработки части топлива, начал снижаться, в зоне аэропорта снова появился сигнал мобильного телефона Харламова. Он был отключен — работал только вспомогательный аккумулятор.

"Все оказалось просто. Зря информировал Центр. Теперь вроде как беглеца поймал "под чутким руководством" — расстроился Дмитрий.

Конечно, лучше такое окончание операции, но… получается, что все было очень просто, и брать этого Алексея Харламова нужно было еще, когда он в кабинете с Лурье рассматривал видео.

"Кстати, надо бы в суматохе мини-диск с видео не забыть забрать. Но кто ему все-таки звонил? Вот в чем вопрос!" — думал Бурковский, глядя на приближающийся самолет

Серебристый Ту-154 коснулся взлетной полосы, подводя итог сегодняшней сумасшедшей ловле черной кошки в темной комнате.

****

Алекс проснулся и, хотя рядом иллюминатора не было, вестибулярный аппарат ему подсказал, что самолет снижается, делая при этом плавные повороты. По ощущениям полет прошел за полчаса, как и обещал пилот, когда Алекс интересовался временем полета.

— Через полчаса будем на месте, — говорил он, протягивая Алексу наполовину пустую бутылку коньяка. — В грузовом отсеке прохладно, так что коньяк не помешает.

Алекс понимал, что благодаря разнице с Москвой в пять часов, "полчаса", обещанные пилотом, означали пять с половиной часов лету. Пилот явно был доволен сделкой, потому все что смог предложить Алекс, это видеокамеру Джерарда, которая даже непрофессионалу выглядела намного дороже цены билета до Москвы. В качестве бонуса от экипажа был предложен коньяк, который и вырубил Алекса через минут десять после взлета.

Пока Алекс спросонья приходил в себя, самолет тряхнуло от прикосновения с землей, и пассажир почувствовал, как машина стала катиться по земле, завершил свой полет через пространство наперегонки со временем. Скорость снижалась, пока не стало ясно, что посадка завершена, и самолет просто маневрирует по бетонке. Через несколько минут, он полностью остановился, двигатели затихли и наступившая тишина оглушила единственного пассажира грузового отсека. Резкий звук открывающейся двери в этой, поглотившей машину, тишине заставил Алексея вздрогнуть.

— Господин Харламов прошу на выход, на сегодня ваш полет окончен, — донеслось из открытой двери. — Добро пожаловать на тверскую землю аэродрома Мигалово.

В дверном проеме появилась фигура пилота.

— Надеемся, вам понравился полет, и вы в будущем еще не раз воспользуетесь услугами нашей авиакомпании, — закончил он свою речь, пытаясь подражать гнусавому звуку, звучащему из динамиков пассажирских лайнеров.

— Видел, что ты успел отоспаться, — уже обычным голосом продолжил он, — я заходил к тебе во время полета — ты спал как сурок.

— Да коньяк здорово в этом помог, — улыбнулся Алексей. — В будущем на Байкал и обратно буду летать только вашими авиалиниями.

— Всегда рады, — поддерживая шутливый тон, поклонился, вытянув руки по швам командир и добавил. — Тебе же в Москву нужно добраться?

— Да, сейчас махну на вокзал — там электричкой часа три до Москвы.

— Есть предложение получше. Через полчаса я освобожусь, и можешь со мной махнуть в Москву. У тещи сегодня день рождения так за мной на машине заедет жена, и мы сразу с аэродрома в Москву на выходные. Могу подбросить.

— Ну, — немного смутился Алекс. — Не хочется напрягать.

— Не беспокойся, пока мы пока летели, я узнал цену твоей камеры у ребят на земле. Ну просто ради интереса. Теперь мне неудобно, что по тройному тарифу тебя вез. Так что считай — оплатил камерой такси в Москву.

Пока ехали в Москву, у Алексея на заднем сидении Фокуса было время подумать.

"Итак, куда мне теперь ехать? Лёха из аэропорта сказал, что по аэропорту меня искали с распечаткой моей рожи и милиция, и мужики в штатском, — наверное, феесбешники. Так что тот мужик по телефону был прав: не туда я влип, и все очень серьезно.

И что теперь?

Имени мое они уже знают, директор же дал на меня наводку, когда гаишники автобус останавливали. Прописан я у родителей, так что о том, что я снимаю квартиру узнают, только если родители расскажут. Адреса съемной квартиры родители не знают, номера телефона, по-моему, тоже, они ж всегда на мобильный мне звонят, так что на съемной квартире ждать меня не будут. Еще этот диск с записью посмотреть бы, что там такого. Но, получается, это только дома смогу"

Алекс посмотрел на часы.

"До прилета Джерарда еще полчаса. До Москвы ему из Шереметьево час добираться, так что приедем в Москву мы с ним одновременно. Надо забрать документы и ключи и как-то объяснить, почему его камерой теперь будет пользоваться русский летчик."

Последняя мысль ввела Алекса в уныние — камера была дорогой: под две с половиной тысячи вечно-зеленых. Сумма немаленькая, а Джерард все-таки буржуй, у которых дружба дружбой, а деньги есть деньги.

Еще вчера сумма в две с половиной тысячи не особенно бы волновала Алексея Харламова, ведущего программиста с месячным окладом в три таких камеры. Но сейчас, Алекс чувствовал, что о работе и зарплате на ближайшее время придется забыть. Сбережений он никогда особых не делал — как-то удавалось без особых усилий всю зарплату спускать в барах как одному, так и с тем же Джерардом.

"Блин, ячейка! У меня ж в банковской ячейке есть немного".

Ячейкой он не практически не пользовался. Появилась она два года назад, когда они со Светкой стали откладывать на квартиру, потому что Алекс упирался и не хотел брать кредит. Были у него и другие мысли по поводу этих денег, но Светке о них он не говорил. Алексей точной суммы не помнил, но должно было там тысяч сорок лежать.

Алекс полез в карман за телефоном — нужно было набрать Джерарда.

* * *

Через полчаса Бурковскому доложили, что телефон на борту самолета нашелся, а вот самого владельца там нет.

Держа в руках старенькую Нокию, он подошел к Смирнову.

— Поздравляю генерал, телефон ваши бравые ребята нашли, а вот московского программиста нет. Орлы!

Голос Бурковского был настолько спокоен, что у Смирнова пошел холодок по коже. Бурковский не смотрел на него, а стоя к Смирнову боком с нарочитым интересом разглядывал мобильник.

— Осталось мелочь — найти парня, — продолжал Бурковский, — надеюсь у вас это получиться до вечера, потому что завтра генерал ФСБ Смирнов может попасть под подозрение как соучастник. Надеюсь, вы понимаете, что наше начальство умеет наказывать провинившихся.

— Дмитрий Алексеевич, но пилоты же сказали, что к ним подходил наш Харламов с просьбой отвезти в Москву. С ним был местный электрокарщик. У него смена закончилась, но его сейчас найдут, и мы все узнаем, каким рейсом…

— Все узнаем, — закричал Бурковский. — Меня не интересуют электрокарщики. Ваш личный пилот вывез постороннего с объекта. Вы не смогли его перехватить в аэропорту, хотя он спокойно здесь бродил по грузовому терминалу. Смирнов, работайте, а не стройте тут из себя клоуна, который бегает по арене, пытаясь поймать солнечного зайчика.

Смирнов стоял молча, но лицо, покрывающееся красными пятнами, выдавало его эмоции.

— Дмитрий Алексеевич, — залепетал дрожащим голосом Смирнов, — Вы же понимаете, что я не соучастник, что все это цепь чудовищных совпадений. Я все тут перерою. Если эта сволочь в Иркутске, то он будет у вас в кабинете до вечера. Но… Лурье же тоже… Он же у нее ночевал.

— А вот о ком вам не стоит думать, так это о Лурье. Пока начнут с ней разбираться, так о генерале Смирнове вообще будут говорить в прошедшем времени.

Смирнов опустил голову. На него было жалко смотреть. Если бы кто-то из знакомых Смирнова или из его подчиненных увидел бы сейчас этого раздавленного морально человека с глазами полными страха, он бы не узнал в нем того сурового сотрудника спецслужб, который за последние пять лет сделал головокружительную карьеру в органах от старшего лейтенанта до генерал-майора ФСБ. О его аналитических способностях и жесткости с подчиненными знали многие, но очень немногие знали, почему начальник охраны какой-то гостиницы на берегу Байкала может заставить его превратиться в жалкого, словно оправдывающегося за разбитое в учительской окно, пацана.