Специальный агент преисподней - Зубко Алексей Владимирович. Страница 15
– Непременно зайди, вот вместе с… – Священник замялся, тщетно пытаясь вспомнить мое имя. Неудивительно, что ему это не удалось, он его и не знал, а вот я-то точно знал, но… – Как звать тебя, сын мой?
– Не помню.- Представляться товарищем Бармалеем как-то неудобно.
– Отшибло память. Как Змей Горыныч проклятый потоптал – так и отшибло,- пояснил Добрыня.
– Это происки дьявола. Буду молить Всевышнего, чтобы вернул тебе память. И ты прочти «Отче наш» – просветление на душу снизойдет, а там и память вернется.
Порезав мясо и хлеб, Добрыня сделал что-то вроде бутербродов и раздал присутствующим.
– Надо подкрепиться. И, может?… – Он вопросительно посмотрел на отца Дормидонта.
– За победу-то – благое дело. По маленькой,- предупредил тот.
– Само собой.
Из комода появились кувшин и стопки в необходимом для четверых количестве.
– За торжество истинной веры! – Осенив всех нас крестным знамением, святой отец опрокинул стопочку" и смиренно сложил руки на животе, вознося благодарственную молитву Создателю нашему.
Я же с наслаждением запустил зубы в ломоть мяса, едва успевая прожевывать откусываемые куски. Все-таки физические упражнения на открытом воздухе способствуют пробуждению просто-таки зверского аппетита.
Якобы дремлющий на комоде кот проворно спрыгнул на пол и принялся тереться о наши ноги, настойчиво напоминая о том, что Господь велел делиться.
То ли присутствие святого отца настроило всех на праведный лад, то ли в сердцах, закаленных в кровавых битвах, теплились искорки нежности, но рыжий кот получил вместо одного целых три кусочка. Ему достался бы и четвертый, но на данный момент мои руки и внимание были безраздельно заняты разрыванием, откусыванием и пережевыванием сочного куска мяса.
Добрыня с молчаливого разрешения наполнил чарки вновь.
– За скорейшее выздоровление,- произнес доктор.
Выпили, закусили.
Кувшин опустел, и священник с военврачом откланялись, выражая надежду на мое скорое и полное исцеление от физических и душевных недугов.
Отец Дормидонт напоследок троекратно перекрестил меня и, укоризненно посмотрев на голую шею, обронил:
– А крест животворящий надень, он и от злого лиха обережет, и сил для выздоровления придаст. Да пребудет с вами милость Господня!
Добрыня сгреб остатки нашей трапезы на блюдо и понес его прочь.
Оставшись в одиночестве, я задумчиво погладил шею, пытаясь вспомнить, где мой крест и носил ли я его когда-нибудь? Все вокруг носят…
Что-то небольшое запрыгнуло на подоконник, покряхтывая и обиженно ворча.
Появление нового гостя вызвало неудовольствие рыжего кота, который, задрав хвост трубой и сверкая зелеными глазами, выскочил в приоткрытую дверь.
А незваный гость тем временем утер розовый пятачок, ойкнув от боли, и погрозил кулачком вослед убежавшему животному.
– Мое почтение, князь,- почтительно склонил голову чертенок.
Ибо никем другим это существо просто не могло быть. Судите сами: рост сантиметров пятнадцать, тельце покрыто густой темно-бурой шерстью, ноги заканчиваются раздвоенными копытцами, длинный-предлинный хвост с кисточкой на кончике и сморщенное рыльце со свинячьим пятачком и козьими рожками на лбу.
– У-у-у прихвостень Чистого,- потрясая кулачком в направлении двери и потирая нос, прошипел черт. Заметив мое недоумение, он пояснил: – Я за лучиной
прятался, а он как перекрестит… не успел сгруппироваться, вот меня и стукнуло носом об стенку. Больно-то как, у-у-у…
– Может, компресс холодный приложить? – растерянно предложил я, не зная, как поступить в создавшейся ситуации.
– То все глупости,- отмахнулся черт.- Выпить есть?
– Вода.
Он скривился, словно я ему уксуса предложил.
– А ты-то как?
– Вроде нормально,- неуверенно проговорил я.
– А я уж было перепугался, думал, хана конспирации, а ты ничего, силен,- мгновенно переходя на ты, заявил чертенок.
– А мы что, знакомы?
– Никак нет! – гаркнул рогатый, вытянувшись во фрунт и тараща на меня налитые кровью глаза.
– Жалко,- от души сказал я. Рухнула надежда, что он что-то знает о забытой части моей жизни.
– Так я мигом за бутылочкой слетаю,- оживилсячерт.
– Мне на сегодня хватит.
– Огорчительно…
– Может, в другой раз,- проговорил я, стараясь не думать о том, что скажет отец Дормидонт, если вдруг узнает, что тут происходит. Как-то я запамятовал: что здесь делают с подозреваемыми в ереси и сношении с нечистой силой? – Ты, кстати, не видел здесь где-нибудь поблизости крестика?
Черт нехорошо позеленел и икнул:
– 3-ззачем?
Ответить я не успел, потому что в коридоре раздались шаги, и появился Добрыня Никитич.
Черта словно ветром сдуло, лишь копытца цокнули о деревянный подоконник.
– Это тебе.- На раскрытой ладони богатыря матово поблескивал простенький медный крестик на витой конопляной бечевке.
– А я здесь чертика видел,- признался я.
– Зеленого? – ухмыльнулся в усы Добрыня.
– Сперва-то он рыжим был, а уж потом позеленел…
– Товарищу Бармалею больше не наливать. Пошли прогуляешься, на воздухе проветришься…
– Пошли,- осторожно, двумя пальцами беря крестик, согласился я.
Сила заструилась по пальцам, пощипывая, словно бы щекоча.
Осторожно надел его на шею и погладил.
Отчего-то похолодело в груди, но ничего ужасного не произошло, хотя за окном послышался приглушенный вскрик. Наверное, черт опять во что-то пятаком врезался. Вот ведь несчастье рогатое…
Выйдя из комнаты, я проследовал за богатырем по длинному коридору со множеством одинаковых дверей по обеим сторонам и вышел на мощенный бревнами плац. Блестевшие тут и там лужи явственно намекали на вчерашний дождь.
Сколько же я без сознания провалялся?
У дальнего забора дружно, но редко попадая в ногу, маршировали безусые новобранцы, выполняя команды одноногого ветерана. Более не пригоден инвалид к несению ратной службы, а вот муштровать молодежь ему вполне даже по силам.
– Ты как пику держишь, чушка стоеросовая? В руках?! Она же между ног у тебя путается, а это оружие, между прочем, а не всяко-разно… нужно сбоку и -чуть назад держать. И что, что руки устали?! Ночью сны об матери да об отчизне смотреть нужно, а не про всяко-разно мечтать.
– Как он с молодежью,- восхищенно молвил Добрыня.- Я бы так не смог.
– Прям Макаренко,- поддакнул я.
Закончив с занятиями по строевой подготовке, ветеран выстроил молодежь перед мишенями и раздал каждому по тугому луку. В народе такой называют разрывчатым.
– Пошли, познакомлю.- Никитич потянул меня к стрелкам.
Мы приблизились.
Свистнула спускаемая тетива, за ней вторая. Каленые стрелы благополучно миновали мишени, запутавшись в густом кустарнике. Третья стрела тюкнулась в грудь соломенного чучела, но не воткнулась, а упала на траву.
Когда весь десяток новобранцев отстрелялся, в мишени торчало всего две стрелы. Одна в соломенной груше, долженствующей означать голову предполагаемого противника, а вторая в боку, ориентировочно в районе поджелудочной железы. Тоже малоприятное ранение.
– Да зачем мне эта деревяшка, я ж не степняк какой?- пробасил двухметровый здоровяк, чьи плечи на помнили мне выражение «косая сажень в плечах».- Мне меч для сражения нужен. Или хотя б кувалда поувесистее…
– А ежели он сперва выстрелит? – подозрительно сладким голосом поинтересовался одноногий ветеран.
– Отобью,- уверенно заявил здоровяк.
– Норов кажут? – поинтересовался, приблизившись, Добрыня.
– Горячи дюже,- вздохнул ветеран.- Мы в молодости больше почтения к старшим имели…
Спорщик густо покраснел, но сумел промямлить:
– Так я со всем почтением, просто…
– Наслышан, наслышан.- Одноногий богатырь по-братски сжал меня в своих медвежьих объятиях, от чего мои кости едва не осыпались мукой.- Добро пожаловать.
– Спасибо.
– А вы тот самый герой,- влез неугомонный новобранец,- что в одиночку одолел целое воинство?