Специальный агент преисподней - Зубко Алексей Владимирович. Страница 27
Только мы решили двигаться самостоятельно, не тратя времени на полусонную езду позади скрипучих телег.
Вокруг шумят леса, полные своей, часто невидимой постороннему взору жизни.
Медведь, обожравшись ворованного гороха, пристроился у дупла, из которого доносится возмущенное гудение диких пчел, и пытается выкурить их оттуда посредством травления природными газами особо едкого состава. Может, у них мед и неправильный да и они сами -
того! – страх какие кусачие, но чтой-то его на сладенькое потянуло…
Взопревший в своих черных одеяниях Кощей сидит в засаде, желая изловить кукушку. Это у него такая новая жестокая забава. Изловит, принесет в свой мрачный готический дворец, посадит в клетку златую в подземелье темном и спросит голосом нежным: «Сколько мне жить осталось?» И идет себе спать. Вернется через день, а из-за дверей толстых да железом окованных слышится хриплое «Ку-ку-ку…». Содрогнутся стены от демонического смеха его. Так и ходит каждое утро, пока однажды не встретит его тишина. Тогда он огорчается – это плохая примета. Нет-нет, не за яйцо свое он тревожится – толку от него? Просто нынче трудно изловить кукушку взамен откуковавшей свой век… его-то не откукует. А в соседнем мрачном замке, в самом темном и глубоком подземелье, среди окованных стальными полосами сундуков, набитых под завязку золотом и каменьями драгоценными, сидит сгорбившись брат Кощеев – Кащей, тоже Бессмертный. Перебирает монетки и камешки да чахнет понемногу. Хотя, по сути, биологически он бессмертный, но уже на чучело огородное стал похож. Вот как золотая лихорадка зацепила!
Стремительно приближающаяся точка, трепеща крыльями и издавая протяжные крики, выросла до размеров откормленного индюка и, с треском проломив развесистую крону клена-великана, рухнула в терновый куст.
– Что это было?
– Заколдованная красавица,- предположил Дон Кихот, и раньше не сдерживавший полет своей буйной фантазии.
Из кустов высунулась вполне женская головка с парой черных кос и клювообразным носиком.
– Не разбилась,- удивленно заключила обладатель
ница кукольного личика и взлетела на ближайшую ветвь.
Если не отвлекаться на вполне человеческую голову, в остальном – птица птицей. Черные как смоль крылья, острый подвижный хвост с белым окаемом. Загнутые коготки нервно перебирают ветку, на которой она сидит, а из выступающей килем белесой грудки доносится невнятное воркование.
– Это птица Гамаюн,- пояснила Леля.- Она вещая.
– Это я,- подтвердила птица с женской головой.
Что-то подобное ей рисуют иллюстраторы, пытаясь"изобразить сирен. Вот только у них граница слияния женщины и птицы проходит значительно ниже. Обусловлено это скорее эстетической гармоничностью некоторых деталей, чем их практической необходимостью для выживания данного вида существ.
– Фу,- скривилась Ливия.- Из одного только сострадания лучше освободить ее душу из богомерзкого обиталища.
– Может, ее речи и запутанны,- вступилась Леля за вещую птицу Гамаюн,- но они всегда, сбываются.
– Может, вы замолчите? – сердито говорит птичка-девица. Обидчивая, видать, как все женщины.- А то я могу и улететь, больно нужно время на вас тратить…
– Молчим,- пообещал я.
– С кого начать? – расправив крылья, птица-девица Гамаюн обвела нас внимательным взглядом немигающих глаз.
– С него.- Не сговариваясь, мы ткнули пальцами в рыцаря печального образа – благородного идальго Ламанчского.
– Хорошо. Слушай.- Сфокусировав на нем взгляд, она пропела:
Широка Русь-матушка от конца до края, Призванье свое найдешь, сам того не ожидая.
– Следующий.
– Это все? – удивился Дон Кихот, видимо предполагая, что сейчас потребуют позолотить ручку, то есть крылышко.
– Следующий,- настойчиво повторила птица Гамаюн, изображая вселенское терпение, которое на исходе. И все из-за нашей медлительности и нерешительности.
– А ты правда все-все знаешь? – спросил я.- Скажи, как меня зовут?
– Товарищ Бармалей.
– В самом деле? – удивился я.
– Сама слышала.
– А раньше? Меня ведь звали иначе…
– Слушай.
Широка Русь-матушка от конца до края,
Ты и раньше жил, настоящего имени не зная.
– Что значит – не зная?
– Следующий,- проигнорировала мой вопрос птица Гамаюн.
– Я обойдусь и умом господина,-решил Панса.
– Чем? – невинно поинтересовалась Ламиира, удивленно округлив глаза.
– Слушай,- обратилась к ней вещая птица.
Широка Русь-матушка…
– …от конца до края,- подсказал я.
…от конца до края,
В пекло ты с мечом войдешь, ангела спасая.
– Какого ангела? – вспыхнула блондинка.- Что за бред ты несешь, пернатая?
– Следующий. Слушай.
И птица Гамаюн устремила взгляд на Лелю:
Широка Русь-матушка от конца до края, Брата скоро ты найдешь, дева молодая.
– Так я его и не теряла, он дома сидит… – растерялась рыжая.
– Следующий. Слушай, возжелавшая моей смерти.
– Меня это не интересует,- заявила Ливия, демонстративно отворачиваясь.
– И все же слушай.
Широка Русь-матушка от конца до края, Любовь свою во тьме найдешь, сердцем выбирая.
– Не кощунствуй!
Птица Гамаюн отодвинулась подальше от сердитой златовласой девы, но продолжила вещать направо и налево:
– Следующий, слушай.
Широка Русь-матушка от конца до края, Ты, Добрыня, в былину войдешь, людей от гибели
спасая.
– Кар. – И, заливисто смеясь, птица Гамаюн ринулась в небесную синеву, сперва превратившись в точку, а потом и вовсе растворившись в бескрайнем просторе.
– А я? – высунувшись из-за широкой богатырской спины, крикнула вдогонку улетевшей предсказательнице Фрося.
Но не дождалась ответа.
– Широка Русь-матушка от конца до края,- задумчиво пропел я, смотря вослед улетевшей вещей птице.- Я, наверное, рехнусь, ее ребусы решая.
– То бесовское наваждение,- решительно заявила Ливия.- Не нужно было ее слушать.
– И что она плохого сделала? – спросила Ламиира.
– Вот-вот,- поддакнула Леля.
– В путь,- скомандовал я.- Нам еще скакать и скакать.
– За неделю управимся,- успокоил меня Добрыня.- А там, смотри, и память к тебе вернется.
– А мне ничего не сказала,- уткнувшись в богатырскую спину, бурчит Фрося.
– Угу,- задумчиво говорю я и в следующее мгновение падаю с неожиданно вставшего на дыбы Рекса.
– Р-р-р!!! – Наверное, решил, что он тигр.
Пока я, глотая пыль и ругательства, поднимался с земли, силясь левым глазом рассмотреть, что же это такое вонзилось в ствол придорожного дерева, прожужжав у самого моего носа, олень скрылся в кустах.- Стрела?!
– А-а-а!!!
Сдается мне, Рекс догнал-таки стрелка. Может, это некрасиво, но я испытал чувство глубокого морального удовлетворения. А нечего стрелять из кустов по мирным путникам, занятым умственным трудом. Нас, интеллигентов, и так мало, чтобы всякие там отстреливали ни за что ни про что.
Девушки дружно начали успокаивать меня в меру своей фантазии. Вот только адреналина в моей крови после этого стало значительно больше, чем в результате испуга.
Вернулся Добрыня.
– По реке ушел,- развел он руки. – Видно, загодя суденышко припрятал.
И направился к запутавшемуся в ветвях лещины Дон Кихоту, откуда они на пару с Пансой его извлекли.
Еще чуть позже вернулся Рекс, опустив долу печальные глаза.
– Не нравится мне все это,- поправляя булаву, признался Добрыня Никитич.- Слишком уж на охоту смахивает. Кому ты так насолил, что он никак не угомонится?
– Не помню.
– Чем скорее вернется к тебе память, тем больше шансов, что ты уцелеешь.
– Что-то я не уверен, что мне так уж хочется все вспоминать,- признался я, а про себя добавил: «Кто знает, какие скелеты пылятся в темных чуланах мозга».