Однажды где-то… - Фуртаева Наталья. Страница 40

— Вернулась она?! Так едем же скорей!

— Нет, не вернулашь. А только-только вщера на берег Древней штраны вышадилашь. Но это большой шекрет, только Штояну можно шкажать. А княжны ты не бойшя, ей тоже можно жнать.

— Дедушка, да откуда тебе это известно? Не молчи, скажи, ты же знаешь, что для меня Татка!

— У наш — Водяных — швои шпошобы ужнавать. А только верно тебе говорю. Молодешь твоя Татка. Она на море штолько акуленышей побила, што вшя правильная нелюдь ее добрым шловом поминать будет ешшо много лет!

— Акуленышей?

— Ну да! Это такие корявни моршкие. Такая гадошь, шкажу я вам!

— А про меня ты как узнал? Меня даже при батюшкином дворе не узнавали.

— А кто тебя шюда направил? Эх, ты! Даже не жнала, што твоя нянька штарая ш нелюдью дружбу водит! А кто тебе помогал в лешу от волколаков прятатьшя? Дорогу не потерять? Реки переплывать? А?

— Так вот, значит, как… А я-то думала все, что меня матушкино благословение хранит!

— И оно тоже… Ну да ладно. Поехали домой. Пора и Штояна порадовать! Эх, щас прокащу!

И прокатил! Домчал до заставы мигом, куда быстрее обычного. Княжна ничего, не визжала с испугу. Только глаза закрыла.

Не знаю, что там Талинка Стояну рассказала, я не слушал чужих разговоров. Но на заставе мы ее так и представили мальчишкой-сиротой по имени Талок. Поселили в пустующем Нанином домике. Яська был рад новому постояльцу, еще больше был рад новостям про Татку. А Стоян так даже сам пошел к Водяному рас спрашивать: что и как? Долго они беседовали. Стоян вернулся грустный. Понятное дело — тревожится за наших путешественников. Да если бы мы знали, что Татка там одна — без Рыся! Вовсе бы покой потеряли!

А с Талинкой мы подружились. Даром что она княжеского рода, а я простой безродный парень. Она сиротства-то сполна хлебнула, особенно когда ее отец новую жену в дом привел. Она не любила про это рассказывать. Зато про своего младшего брата все уши мне прожужжала. Старшие-то братья ей только по отцу родные, мать у них другая была. Талинку с братом Забавичем они люто невзлюбили, как не любили и их матушку. Натерпелись же они с братом от них! Разве ж то по-людски?

А уж как мачеха в доме объявилась да батюшка занедужил, пришлось им до того лихо, что Забавича его наставник, дядька Многомудр, в деревню к дальним родственникам увез, а потом и вовсе неизвестно куда. А Талинке старая нянюшка волосы отрезала, одела в нищенские лохмотья, сажей лицо вымазала и при кухне держала как мальчишку на побегушках. А как захворала нянюшка, то сказала Талинке идти на заставу к Стояну. Стоян был другом ее погибшего сына. Стояну она верила. Говорила, что если кто и не побоится Талинке приют дать, так это Стоян. Дорогу рассказала, [денег дала. Да еще, вишь ты, и нелюди наказала Талинку в дороге беречь.

Долго Талинке пришлось до нас добираться. Чего только в пути не натерпелась! И голоду, и страху, и холоду. Можно сказать, чудом жива осталась. Только здесь бояться перестала, что обратно ко княжескому двору отправят. Первый раз за последний год у нас на заставе уснула спокойно, без опаски.

А я ей про сестрицу свою Тату столько понарассказал, что она захотела с ней познакомиться и подружиться. Да обязательно они подружатся! Я и не сомневался в этом! Лишь бы дождаться сестрицу мою с Рысем скорее. А пока Талинка потребовала, чтобы ее воинским умениям обучали, как Татку когда-то. Я и учил. Вот только Татка-то сразу со всеми знакомство свела, подружилась. А Талинка, для всех — Талок, все дичилась, как-то опасалась дружбу-то со всеми сводить. Боялась, что догадаются, узнают. Все равно ведь догадались и узнали, только виду не показывали. Понимали, чем может нашей заставе это обернуться.

Только Ус сказал как-то, мол, снявши го лову, по волосам не плачут. Так и так наша застава как кость в горле у молодой княгинюшки. Ой, доберется она еще до нас! Все это понимали. А зачем бы мы за своим тылом следили пуще, чем за Степью? Понимали и то, что против своих биться не сможем, и то, что сдаться тоже не сможем, потому как предательство уже всем видно!

Вот и жили в тревожном ожидании: что-то дальше будет?

Был пятый день нашего путешествия. Ветерок весело надувал паруса, так что шли мы ходко и без весел. По левому борту на горизонте показалась и исчезла полоска последнего и самого крупного острова, заселенного поморичами. Настроение было отвратительное. Даже мой всегдашний оптимизм, приправленный доброй долей пофигизма, дал трещину.

Вообще-то, если разобраться, путешествие было классным! Погода расчудесная, море красивейшее, мужички вокруг наипочтительнейшие! Чего еще желать одинокой скучающей женщине? Ленка бы меня убила за мое сегодняшнее равнодушие ко всему и всем окружающим. Ленка… Моя взбалмошная сумасбродка-подруга, мой удобный стол у окна в солидном офисе, мой милый город, моя семья — дети и внуки… Простите меня все, я почти не вспоминаю о вас. Разве что милые лица детей и внуков еще вижу во сне. А так… Все мысли здесь, в этом мире.

Я не думала о том, что мне предстоит сделать, как я это буду делать… Сделаю то, что мне предназначено. Великие Кедры сказали, что мой рисунок на ткани мироздания им неясен,

Фарине звезды тоже мой путь не указали. Но и Кедры, и звезды лишь вторичны. Все в руках Создателя. Если мне суждено умереть — я умру, и трепыхаться не стоит. Если победить — умрет Костей, тоже однозначно.

— Господи, Отец наш, принимаю все, что Ты даешь мне: и радости, и беды, и потери, и обретения. Прошу лишь, сделай так, чтобы меньше гибло людей. Чтобы ненависть, злоба, зависть, гордыня ушли из людских сердец. И, если мне суждено сделать хоть что-то для этого, укажи мне путь. Если Тобой предначертано мне погибнуть, пусть я погибну ради этого. Пусть во всем свершится воля Твоя!

Мне вроде как стало полегче.

На горизонте справа показался парус. Ко мне подошел Дьюр — капитан нашего «лайнера». Кстати, выяснилось, что почти все поморичи знают более-менее язык степичей, своих ближних соседей и торговых партнеров. А языки степичей и полесичей схожи, ну, как украинский и русский. Так что языковой барьер мы вполне преодолели. В общем, Дьюр сказал, что эта лодья — с острова Большой и капитаном на ней его побратим Пайт. Как он это узнал? А по расцветке паруса! О! Надо запомнить.

Дьюр хотел бы встретиться с Пайтом, все равно тот уже увидел наши паруса и не поймет, почему мы уклонились от встречи. И еще: Пайт, конечно, захочет присоединиться к нам. Так, может, Ойла отправить обратно домой — опасно оставлять остров так надолго почти без защиты. Я не возражала. Ойл, Пайт — какая разница?

Скоро чужая лодья приблизилась настолько, что видны были даже лица мореходов. В общем-то ничего нового — те же обветренные зеленоглазые рожи, рыжие волосы и бороды, мощные плечи и мускулистые обнаженные руки, веселые улыбки и хриплые голоса. Короче, довольно милые и привычные уже физиономии. Моя же особа их удивила и заинтересовала. Вскоре Пайт перебежал на нашу лодью по протянутому веслу. Акробат, да и только!

Моряки со всех трех сошедшихся судов громко переговаривались, окликали и приветствовали знакомых. А знакомы-то они были все. Представляете, какой шум и гам поднялся! И чего они вообще разбирали в этом базаре? Из-за их воплей я и разговора капитанов не расслышала. Мать их так…

Вскоре таким же манером к нам перебрался и Ойл. Мы вчетвером устроились на носу для совещания. Протоколов, слава богу, здесь тоже не ведут, и прения всегда только по делу, так что совещание долгим не было. Задира и морской бродяга Пайт маялся от скуки. Женой он еще не обзавелся, в семье был последним, по этому наследовать ему тоже было нечего. Вот и искал парень приключений. Команда у него была под стать — оторвы и романтики. И от нас он ни за что не отстанет, так и заявил. Я осторожно прощупывала его эмоции, парень был простой и беззлобный. Дьюр ручался за него головой — не подведет! А вот Ойл переживал расставание с невестой, был какой-то невеселый. Это и решило дело. Лодья Ойла должна была вернуться на остров Сосновый, а Пайт сотоварищи продолжить с нами путь. Фарина сказала, что звезды указали путь двум лодьям. Ну, что ж, пусть будет так!