Легенды Аркхэма - Лебедев Алексей. Страница 20

Но мне кажется, я видел их в детстве на руинах замка и каменных плитах, что белеют на дне озера при хорошей погоде. К сожалению, теперь я уже ничего не могу найти. Может, память подводит меня?

Отправляю тебе янтарь и с нетерпением жду ответа.

Желаю здоровья и успехов в работе,

твой друг Ян."

Прочитав письмо, я вздохнул. Похоже, из наших бесед этот простой парень так и не уяснил, что время пламенных естествоиспытателей и ученых энциклопедистов давно прошло. Нынешние ученые в массе своей — скорее винтики в тяжело скрежещущей машине; служащие, задавленные бумажной рутиной и борьбой за выживание; узкие специалисты, готовые проявить прискорбное непонимание во всем, что выходит за рамки их деятельности. Но даже если бы…

Самое грустное было в том, что загадочной находки в конверте не было. Осталось только немного янтарной крошки. Забыл сказать, что письмо пришло поврежденным, о чем имелась соответствующая надпись на боку. Бумага была сначала порвана, а потом заклеена пластиком. Подобное совсем не редкость при международных пересылках.

Что там ищут — валюту? наркотики? компромат? Или зря мы грешим на чью-то злую волю и неуемное любопытство, а виною всему случай? Не знаю… Может, Ян и не клал янтарь в свое послание, и письмо его — хитроумный розыгрыш, фантастический рассказ начинающего писателя? Помнится, ведь он завидовал мне в этом плане!

Так и не решив, что можно ответить на странное письмо, я отложил его в долгий ящик. А вскоре и забыл за чередой новых событий, всколыхнувших страну. Взрыв на Пушкинской площади, гибель подводной лодки «Курск», пожар на Останкинской башне… и новые столкновения в Чечне.

Почему же нам так не везет в это время года?

Или верно сказано в забытых преданиях: август — месяц древнего бога Йог-Сотота, что нисходит на прОклятые земли, дабы собрать нечестивую жатву. И неведомо людям, кто снимет проклятие и остановит погибель.

Так или иначе, за августом пришел сентябрь. Начался учебный год — изматывающий марафон, вечная битва с равнодушием и невежеством; сотни лиц, сливающихся в серое пятно; бумажная волокита и всяческая суета. Хмурое небо оплакало нас дождями, а потом пошел снег.

Я вспомнил о своих литовских знакомых только под Рождество.

И позвонив им, чтобы поздравить, услышал скорбную весть.

Ян утонул, катаясь на лодке поздней осенью.

Вскоре после этого озеро покрылось льдом.

29 августа 2000

Рафаил

Мы познакомились с ним на собрании литературного клуба «Монолит» в 92-ом. Сборища эти происходили в Зеленограде, в полуподвальном помещении одного кафе. Местным это было достаточно удобно, а нам, москвичам, приходилось добираться сначала на метро, а затем на междугороднем автобусе. Туда мы обычно ехали по отдельности, а обратно — вместе, так было веселее и безопаснее.

Одним из нас и был симпатичный парень с длинными каштановыми волосами, загадочной улыбкой и библейским именем Рафаил. Он тоже считал себя великим писателем-фантастом, несмотря на отсутствие публикаций. Рукописей его, однако, никто никогда не видел. С произведениями автора мы знакомились только в его собственном пересказе, что у меня лично вызывало сомнения в их существовании. Впрочем, идеи и замыслы в нашей работе — уже полдела.

Мы горячо обсуждали самые разные темы, смешивая фантастику и реальность, не всегда понимая, на каком мы свете. Мне запомнилась, например, идея Рафаила о том, что Атлантида и прочие таинственные страны существовали и продолжают существовать на иной Земле, с другими очертаниями моря и суши, а миф о потопе возник от разъединения космических сфер.

Через год-полтора «Монолит» развалился, как и многое в этой стране, от пустопорожней болтовни и склок в руководстве. Поторчав пару раз перед запертой дверью, мы вернулись в Москву не солоно хлебавши. Лишившись руководящей и направляющей силы, разбежались по своим углам, чтобы вариться в собственном соку. Пути наши разошлись…

Как-то, разбирая горы старых бумаг у себя на столе и вокруг, я наткнулся на клочок бумаги с именем и телефоном. Меня словно ударило током — перед внутренним взором промелькнуло внезапно ожившее прошлое, когда мы были еще так молоды и наивны, а будущее рисовалось в самых радужных тонах.

В тот же день я позвонил Рафаилу — а он ничуть не удивился, словно мы расстались только вчера, и пригласил к себе.

Раньше я никогда не был у него, и адрес мне ни о чем не говорил. Это оказалось далеко — на другом конце Москвы, у предпоследней станции по ветке метро. Рафаил предложил встретить меня прямо там, у выхода, поскольку объяснить на словах дорогу до своего дома затруднялся. Возражать было глупо.

Должен признаться, что я вообще плохо ориентируюсь в незнакомых районах города, хоть и всю жизнь живу в Москве. Несмотря на евклидову логику и ценные указания доброжелателей, ноги словно сами несут меня прочь от намеченной цели, как заколдованные. Частенько мне приходилось блуждать в трех соснах, чтобы потом обнаружить искомое буквально под носом.

Когда я вышел из метро, Рафаил уже ждал меня. За прошедшие годы внешне он практически не изменился. Да и внутренне, казалось, тоже.

С тех пор я нередко бывал у него, и каждый раз он сопровождал меня от станции — надо сказать, не зря. Меня восхищал его автоматизм в стремительном движении по лабиринту городской окраины, где, выражаясь языком газетных штампов, встречалось старое и новое.

Пробираясь дворами, через заброшенную детскую площадку с качелями, искореженными какой-то нечеловеческой силой, мимо мусорной свалки и домов-развалюх с заколоченными окнами, через одичавшие яблоневые сады, вдоль выкрашенного ядовито-зеленой краской забора с неприличными графитти, мимо строительных площадок, где возводилось что-то суперсовременное — с архитектурными излишествами и безумно дорогими площадями, мимо круглого пруда с черной зловонной водой, обрамленного высохшими деревцами, проходя под стилизованной аркой из красного кирпича, мы наконец попадали к башне Рафаила. И все это занимало не более десяти минут!

Хозяин обычно угощал меня чаем с печеньем и пирожными — на сладкое я был падок. Чай он заваривал с какими-то травами, по семейному рецепту — вкус получался странным, но приятным. Впрочем, даже обычное печенье здесь было восхитительно — в отличие от продукта с тем же названием, покупаемого в окрестностях моего дома. Однако в эпоху экономического плюрализма этому вряд ли стоило удивляться. И вообще, может быть, теперь я слишком много значения придаю мелочам и не столько вспоминаю, сколько фантазирую?

У нас часто заходил разговор о старых временах, мы вспоминали наши дискуссии и козыряли друг перед другом приобретенной за эти годы эрудицией — в науке, мистике и искусстве. Нас по-прежнему занимали тайны мироздания и человеческой природы, загадки минувших веков и далеких звезд. Кстати, я наконец увидел рукописи Рафаила и убедился в их реальности.

К сожалению, почерк у него был просто ужасный — скоропись, которую, по его признанию, он выработал сам, и которую мало кто может разобрать. Я вынужден был согласиться. Текст казался написанным на каком-то неведомом древнем языке, и расшифровать его непосвященному было бы не легче, чем рукописи Мертвого моря. Сам Рафаил не удосуживался привести их в читабельный вид или набить на компьютере (последнее он, впрочем, объяснял болезнью глаз). Очевидно, вопрос публикации его волновал мало: важнее было что-то доказать себе. Я же за последние годы стал бОльшим материалистом.

Однажды случилось так, что я оказался на станции метро почти за полчаса до назначенной встречи. Делать было нечего, мотаться вокруг показалось глупо, и я решил сам добраться до дома Рафаила, не утруждая его на этот раз.

Минут через десять я уныло стоял на углу незнакомой улицы, мысленно проклиная себя за самонадеянность. Должно быть, дурная голова и кривые ноги вновь подвели меня — я заблудился. Пытаясь разыскать знакомые ориентиры, я находил пару раз нечто похожее, но это никуда не приводило. К счастью, у меня имелся точный адрес! Смирив гордыню, я обратился к народу.