Вендийское ожерелье - Уэйнрайт (Уэнрайт) Крис. Страница 8

— Всего-то? — Киммериец смерил оценивающим взглядом своего будущего отпрыска. — Ничего себе сынок, — хмыкнул он. — А если нет?

— Тогда его принесут в жертву богам, — возвестил Нгунта, — вместе с тобой, самозванец.

— Вот оно что… — усмехнулся Конан. — Ничего не скажешь, в тяжелое положение попал бедолага. А если он не согласится отдать свое копье?

— Он будет низложен, на его место изберут другого вождя.

— Что же ты сразу не сказал? — рассмеялся варвар, которому ничего не оставалось, как попытаться поразить цель. — В таком случае я не вижу среди всех этих почтенных людей более достойного стать моим сыном.

Конан уже начал понемногу понимать обычаи этого племени, и его изумила какая-то детская честность и простота этих людей.

«Надо только попасть в это днище, — размышлял он, — и все поверят, что я посланец богов. Надо же! Где-нибудь в Аграпуре дельце бы не выгорело. Да где он теперь, этот Аграпур?» — вздохнул про себя киммериец.

— Дай копье! — Он уверенно шагнул к вождю и требовательно протянул руку.

Тот, завороженный твердостью и властным голосом варвара, безропотно отдал оружие и застыл на месте. Казалось, даже перья на его головном уборе поникли и перестали гордо колыхаться. Конан внимательно осмотрел копье. Тяжелое длинное древко было сделано из какого-то твердого дерева.

Киммериец взвесил копье на руке, примериваясь к броску. Хорошее оружие! Единственное, что беспокоило его, — наконечник. Вырезанный из большой ракушки, остро заточенный, он не казался прочным, и варвар опасался, что наконечник разлетится на кусочки при ударе о дерево.

В том, что он добросит копье до мишени, киммериец нисколько не сомневался. Все время, пока он осматривал оружие, на площадке стояла гробовая тишина, даже дети прекратили свои забавы. Сотни пар глаз были устремлены на варвара и стоявшего чуть поодаль Нгунту.

Наконец Конан взял копье в правую руку и, отступив немного назад, принял боевую стойку. Его могучие мускулы напряглись и выпуклыми буграми натянули загорелую кожу.

Нацелив острие вверх, киммериец сделал несколько быстрых, резких шагов вперед и, сильно прогнувшись в спине, бросил копье, пробормотав при этом слова молитвы: никогда в жизни ему не приходилось поражать цель, находившуюся так высоко.

Бросок вышел на славу. Разрисованное древко, стремительно вращаясь в воздухе, поблескивало на солнце, словно змеиная чешуя. На те несколько, показавшихся невероятно длинными, мгновений, что копье летело к цели, все затаили дыхание. Трах!

Оружие коснулось середины раскрашенного диска, толпа взревела, и деревянный круг разлетелся на несколько кусков, которые, кружась в воздухе, начали падать вниз.

— Посланец! Посланец! — послышались со всех сторон восторженные крики.

Барабаны начали выбивать дробь. Киммериец, подбоченившись, посмотрел на колдуна, в глазах которого увидел нескрываемое торжество, и повернулся к владельцу копья. Тот, разинув рот, и не в силах поверить в свалившееся на него счастье, так и застыл, не отводя взгляда от варвара. На его лице был написан такой восторг, что Конан на миг и в самом деле поверил, будто он посланец неведомого ему Ронго-Ронго.

Нгунта сделал какой-то знак, и четверо воинов внесли на площадку нечто среднее между креслом и троном — плетеное сиденье на шести бамбуковых столбиках. Два столбика были выше остальных и переплетены вместе наподобие спинки. Кресло поставили за спиной киммерийца, и, когда по знаку Нгунты он втиснулся в него, все туземцы пали ниц пред посланником богов.

«Спасибо, Солнцеликий, — не забыл про себя поблагодарить Митру киммериец, — без тебя мне, пожалуй, пришлось бы туго».

Глава вторая
ЛУСУНГА

Нгунта сделал еще один знак, и воины перенесли кресло с киммерийцем под навес. Вожди расступились, освобождая место для посланца Ронго-Ронго.

— Прикажешь начинать праздник? — спросил Мархейо, улыбаясь так, что, казалось, кончики его губ сходились на затылке.

Киммериец, еще не совсем освоившийся с ролью посланника богов или младшего божества, важно кивнул. Мархейо подозвал к себе несколько юношей и что-то приказал им. Те с радостью бросились выполнять распоряжение. Жители, столпившиеся по краям площадки, поняв, что сейчас начнется пир, засуетились, и на поляне появилось огромное количество самой разнообразной еды в корзинах, на огромных деревянных блюдах, в различных сосудах, изготовленных, как подумал варвар, из тыкв или каких-то похожих на них овощей.

Перед Конаном установили что-то вроде невысокой деревянной скамьи, напомнившей ему жертвенник перед истуканами.

«Праздник, так или иначе, состоялся бы, — усмехнулся он. — Если бы копье не попало в цель, пировали бы по случаю принесения в жертву самозванца».

Юноши расторопно поставили перед варваром несколько больших блюд с жареной свининой и связками плодов, а также сосуды с напитками. Конан протянул руку и, взяв один из них, осторожно понюхал содержимое. В нос ударил слегка кисловатый хмельной запах. На всякий случай киммериец украдкой посмотрел на остальных: все с удовольствием хлебали из сосудов, заедая питье мясом и овощами.

«Хм, — подумал он, — пожалуй, стоит попробовать. Вряд ли этим детям природы придет в голову отравить посланника богов».

Расположившиеся рядом с ним вожди, отложив копья, не отставали от своих подданных, поглощая снедь с таким неистовством, будто голодали несколько дней. Нгунта, поглядывая на варвара блестящими глазами, тоже не забывал о яствах, приготовленных местными кулинарами. Конан последовал его примеру, оказалось, что напиток весьма напоминал вино, а мясо, приправленное пряным соусом, было просто великолепным.

Пир продолжался долго. Обильная трапеза сопровождалась мерным барабанным боем. Время от времени то один, то другой музыкант спрыгивал на площадку и смешивался с толпой, но его место сразу же занимал доброволец, принимавшийся изо всех сил лупить по барабанам. Благодаря этому на лужайке не умолкал грохот, сравнимый разве что с ревущим водопадом или со снежной лавиной. Варвар обратил внимание, что люди почти не разговаривали друг с другом, а только торопливо набивали рты едой.

«Интересно, — спросил сам себя киммериец, с хрустом вонзая зубы в сочный плод, напомнивший ему большое яблоко, — долго они так смогут продержаться?»

Вскоре к барабанщикам присоединились несколько человек с длинными тонкими трубками, сделанными из тростника или похожего на него растения, и к мерным ударам добавился мерзкий гнусавый звук, словно завыла заморийская зурна. Барабаны стали бить чаще, и кое-кто из жителей деревни, выйдя на середину площадки, пустился в пляс. Остальные, подбадривая танцующих криками, хлопали в ладоши в такт ударам барабана. Конан почувствовал, что напиток, которого он поглотил немало, подействовал на него как крепкое вино, и, взглянув на вождей и Нгунту, понял, что те и вовсе пьяны, как, впрочем, и большинство туземцев. Никто уже не обращал внимания ни на вождей, ни на колдуна, ни на варвара, ни на музыкантов, все лишь самозабвенно обжирались, начав, правда, при этом болтать и громко смеяться. Киммериец, глядя на беззаботно веселившихся людей, подумал, что оркестр мог бы уже отдохнуть, но барабаны и трубы звучали до самого вечера, а толпа пировала, аж до заката.

Конана, слегка осоловевшего от громадного количества выпитого и съеденного, сопроводили в хижину, вдвое больше той, где он ночевал накануне, и вдобавок украшенную цветными лентами и перьями птиц. Конан рухнул на циновку.

«Хорошо быть посланцем богов, — подумал он, засыпая. — Только вот не мешало бы еще и женщину. Здесь так много красавиц…»

* * *

На следующее утро празднество продолжилось. Киммериец, который решил, прежде чем что-то предпринять, сначала хорошенько присмотреться и изучить местные обычаи, безропотно принял приглашение Мархейо и устроился под навесом. Как и вчера, перед ним выставили такое же огромное количество еды и напитков. Жители принялись жевать с тем же неистовством, но по обрывкам их разговоров варвар понял: сегодня праздник будет посвящен не только еде и питью. Нгунта, увидев, что киммериец внимательно прислушивается, подошел к нему. С трудом перекрывая грохот музыки, он прокричал: