Ничего хорошего - Фэйрстайн Линда. Страница 28

Мы пожали друг другу руки, я объяснила, почему нам снова необходимо поговорить с ним, и посоветовала ему успокоиться.

— Все это так странно, мисс Купер. Я никогда еще не был замешан ни в чем подобном. Даже не знаю, с чего начать.

— Не волнуйтесь. Большинство свидетелей, которые к нам приходят, раньше не сталкивались с преступлениями и полицией. Мы с детективом Чэпменом просто зададим вам несколько вопросов.

Сначала Чэпмен, как обычно, спросил свидетеля о нем самом. Харпер рассказал о себе и своем образовании.

— Меня приняли в Медицинский центр Среднего Манхэттена примерно десять лет назад. Но где-то через год после прихода туда доктора Доген я ушел, так что большую часть времени, которое она проработала в центре, меня там не было. Я уехал обратно в Нэшвилл, где живет семья моей жены, и там практиковал как невролог. Затем, после развода, я подумал, что можно попытаться вернуться в большой медицинский центр и заняться тем, чем всегда мечтал. Вернулся я в прошлом сентябре.

— И вы здесь стипендиат? — уточнила я, просматривая записи Майка.

— Собственно говоря, да. Это, конечно, некий компромисс, но, когда жена бросила меня, я решил попытаться и заняться вещами, которые мне действительно нравятся. Меня всегда интересовала нейрохирургия. Поэтому я пошел на небольшое понижение зарплаты и согласился на эту должность — я немного старше других участников этой программы, — но зато получил право ассистировать на операциях. Возможно, я пойду дальше и запишусь на программу подготовки нейрохирургов здесь же, в центре. Я давно должен был это сделать.

Мы с Чэпменом переглянулись, и я перевела взгляд на дрожащую ногу Харпера. Полагаю, мы с Майком подумали об одном и том же, и я была ему благодарна, что он не отпустил шуточку по поводу того, как будут дрожать руки доктора во время операции на мозге. Простая беседа с полицейскими — и врач трясется как осиновый лист. Я замечала, что мы с Майком часто производим на людей такое впечатление.

— Значит, вы были в операционной тем утром, когда доктор Доген не появилась?

— Да, да, я был. Доктор Спектор оперировал пациента с нарушением кровообращения правой доли мозга. Я всегда стараюсь присутствовать на операциях доктора Спектора, когда это возможно. Он настоящий гений.

— И он вызвал вас из толпы в качестве ассистента?

— Да, получается, что так. Нас было человек двенадцать или около того, и только двое когда-либо работали с ним на подобных процедурах. Это большая честь.

— Кажется, пациент чувствует себя хорошо?

— Ну, опасность еще сохраняется, но, похоже, дело идет на поправку.

— Вы также участвуете в программе исследования болезни Хантингтона вместе с доктором Спектором?

— Только неофициально. Но я, разумеется, рассчитываю на его поддержку в том, что касается моего участия в программе подготовки нейрохирургов. И, конечно, работая неврологом, я сталкивался с этим заболеванием. Так что правильнее будет сказать, что я пристально слежу за его работой.

— А как получилось, что вы встретились с доктором Дюпре этим вечером?

— Я зашел в библиотеку, чтобы взять нужную книгу. А там несколько коллег разговаривали о новых рентгеновских снимках пациента доктора Спектора, и Дюпре предложил сходить посмотреть. Эти снимки висели внизу, в рентгенологии. Я хотел остаться и найти то, что искал, но...

— Извините, что перебиваю, — произнесла я, — но кто все-таки предложил посмотреть снимки?

— Доктор Дюпре. Он сказал, что не может меня ждать, потому что хочет успеть домой на ужин, и попросил меня пойти с ним, не задерживаясь.

Отлично. Полчаса допроса, и у нас уже противоречивые показания по какой-то несущественной ерунде. Дюпре сказал, что пойти в рентгенологию предложил Харпер, а Харпер утверждает, что его уговорил Дюпре.

Противоречия, часто наставлял меня Род Сквайерс, показывают, где скрыта правда. А по-моему, так это заноза в заднице. Естественно, что разные люди видят одни и те же события по-разному — этому нас тоже учили, — но такие вот мелочи могут развалить хорошее дело.

— Хорошо, значит, вы с доктором Дюпре спустились на второй этаж, и что случилось потом?

С этого момента версия Харпера не отличалась от рассказа Дюпре.

— Я хочу сказать, что как только увидел кровь, то сразу подумал о Джемме. Он уже сознался?

— Позвольте задать вопрос вам, доктор Харпер. Вы слышали, как бродяга говорил что-либо о докторе До-ген или нападении?

— Нет, он почти не говорил при мне. Но я бегал в холл, к телефону. А в промежутке между моим возвращением и появлением вашего детектива он нес какую-то чушь. По-моему, он не совсем нормален.

— Вы хорошо знали доктора Доген?

— Зависит от того, какой смысл вы вкладываете в этот вопрос. С ней было нелегко...

В дверь заглянул лейтенант Петерсон:

— Извини, Алекс. Приехала Сара, и, думаю, мы почти готовы провести опознание. И не подходите к окнам убойного отдела. Кто-то разболтал прессе. Перед зданием несколько камер, и если папарацци заснимут тебя здесь, Алекс, то будут очень довольны собой.

— Спасибо, доктор Харпер. Извините, что нас прервали. Не будете ли вы столь любезны подождать? Мы продолжим разговор, как только разберемся с предстоящей процедурой.

— Угощайтесь пиццей, док, — посоветовал Чэпмен, вставая и хлопая доктора Харпера по спине. — У нас тут несколько бездомных смотрят баскетбол, им не помешает врачебный осмотр. Возможно, вы с доктором Дюпре окажетесь им полезны.

12

— Что я должна делать? — спросила Сара, которая уже расположилась за столом и включила ноутбук.

— Попробуй выписать ордера на осмотр тех двух тележек. Одна принадлежит Попсу, а другая — его приятелю. Возможно, Лосенти и Рамирес помогут тебе с обоснованием — сейчас им известно куда больше, чем мне. Петерсон хочет провести опознание, и, может статься, мне понадобится помощь при допросе свидетелей, если они кого-либо опознают. Только не перетрудись, ладно?

Я оставила ее в убойном отделе и прошла по коридору в комнату для опознаний. Мерсер и Чэпмен расставляли Попса и пятерых подставных на отведенные им места. Джерри Маккаб раздавал им чистые хирургические рубахи с V-образным вырезом, чтобы все были одеты одинаково.

Попса был теперь в чистых штанах, он сидел на четвертом стуле от двери, держал табличку с номером и говорил сам с собой.

— Мне они не нравятся, Джерри, — сказала я, осмотрев подставных. — Те двое с краю выглядят намного моложе.

— Ага, а ты найди подставных в это время ночи. Обычно люди не подбегают ко мне, напрашиваясь на процедуру опознания.

— Пошли полицейского в круглосуточную аптеку на углу Лексингтон-авеню. Пусть купит тальк. Я хочу немного запачкать им лица, чтобы больше походили на Попса. Хорошо?

Мерсер рассказывал подставным, что им нужно делать, чтобы заработать свои пять баксов за ночь. Они должны держать номера перед грудью, встать по его команде, по очереди подойти к зеркалу и стоять около него столько, сколько он скажет, сначала в фас, потом в профиль слева и справа, а затем вернуться и сесть на место. Полчаса работы на опознании, и эти парни заработают себе на выпивку.

Я подошла к Саре, чтобы посмотреть, как у нее дела. Она на минуту перестала печатать, подняла голову и сказала, что одежду Попса забрали в лабораторию.

Анна Бартольди все еще отвечала по горячей линии, сидя все за тем же угловым столом в убойном отделе. Она встала и прошла мимо меня к автомату, чтобы взять содовой.

— Поедим?

Я махнула Саре, и мы втроем направились по коридору к автомату за газировкой, прихватив по дороге по куску полуостывшей пиццы.

— Люди все звонят? — поинтересовалась я у Анны.

— Уже больше трехсот пятидесяти звонков. Четыре женщины заявили на мужей, а еще шесть подозревают своих приятелей. Завтра будет потише, как только станет известно, что у нас уже есть подозреваемый.

Я отложила пиццу, взяла банку содовой, и тут меня позвал Мерсер. Я вернулась в комнату для опознаний, где он пудрил детской присыпкой «Джонсонс» головы подставных помоложе. Мерсер велел мне встать и смотреть на них через стекло, чтобы сравнивать с теми участниками процедуры, которые были старше.