Молоты Ульрика - Винсент Ник. Страница 24

Грубер ехал рядом с Гансом и морщил нос. Молодой Ком-тур поглядел на него.

— Грубер, что это?

Старый Волк прочистил глотку и сплюнул в сторону, словно хотел избавиться от привкуса дыма во рту.

— Понятия не имею. Я такого запаха никогда не встречал.

— В этих краях его повстречать и нельзя, — раздался голос сзади. Ганс и Грубер обернулись, чтобы увидеть точеный профиль Левенхерца. Высокий рыцарь ехал сзади, умело и бесстрастно выдерживая дистанцию.

— Что ты имеешь в виду, брат? — спросил Грубер.

Левенхерц улыбнулся не совсем по-дружески.

— Мой прадед был Рыцарем-Пантерой. В два священных похода ходил. Все в те далекие адские края, где только и есть, что жара да пыль. Когда я был ребенком, он часто, мне рассказывал истории о древних гробницах и мавзолеях, о чудовищной нежити, обитающей во тьме ночи. Он рассказывал. Я запоминал. Я стоял в его старой светлице, где он хранил книги и воспоминания, старые доспехи, знамена и стяги. В этой старой комнате всегда стоял такой запах — запах праха, иссушенных временем костей, сладковатый и острый аромат погребальных благовоний. Он всегда говорил мне, что это запах смерти из далеких гробниц Арабии. — Он поежился. — А теперь я снова чувствую этот запах. И он куда сильнее, чем в светелке моего прадеда.

Ганс хранил молчание, кони резвым шагом шли через луг. Маленькие зеленые бабочки, вестницы весны, кружились над дорогой в веселом хороводе. Ганс посмотрел вперед, на расстилающуюся перед ним равнину и на чернеющий деревянный скелет — обгорелые останки усадьбы Ганмарков. Дым до сих пор курился над пепелищем, словно черные пальцы, когтями вспарывающие воздух.

— Я буду тебе обязан лично, Левенхерц, если ты не будешь делиться этими наблюдениями с остальными парнями.

— Конечно, Комтур, — отрывисто кивнул Левенхерц, пришпорил коня и выехал вперед по извилистой тропе.

У ворот Линца их встретил почетный эскадрон Рыцарей-Пантер, высокомерных и блистательных в начищенных доспехах и шлемах с высокими гребнями. Их капитан церемонно отсалютовал Гансу, Белый Волк ответил тем же. Между Храмовниками Ульрика и воинами личной охраны графа Мидденхейма давно не осталось никакой любви.

— Хвала Сигмару, вы здесь! Капитан фон Фольк, Рыцари-Пантеры, Первая Графская Вотчина.

— Да хранит вас Ульрик! Ганс, Комтур Белого Отряда.

— Добро пожаловать в Линц, Комтур, ваше прибытие развязывает мне руки.

Капитан Пантер тронулся следом за Гансом, а его люди с поразительной четкостью вставали в строй, пока не заняли место эскорта на флангах отряда Волков. Пантеры шли великолепной, выверенной линией, казалось, даже их легконогие кони печатают шаг под неслышную усталым и запыленным Волкам команду. Гансу все это представлялось показухой.

— Я рад, что вы наконец-то здесь, Комтур Ганс, — сказал фон Фольк. — Моим ребятам не терпится броситься в охоту за этими тварями, но мы не могли оставить маркграфа и его людей без защиты.

— Понятно, — кивнул Ганс. — А разведчиков выслали?

— Безусловно. Четыре полевых отряда. Все вернулись ни с чем. Но я уверен, что когда я выведу на поиск все свои силы, эти подонки никуда от меня не денутся.

Сзади фыркнул Грубер, насмешливо и тихо, но фон Фольк обернулся в седле. Капитан был высоким, худым, болезненным человеком со светлыми подвижными глазами. Сейчас они блестели из-под золотой решетки его парадного забрала.

— В чем дело, солдат? О, извини, старик… ты, видимо, просто говорил во сне? Грубер не принял вызова.

— Все в порядке, господин. Дорожная пыль, знаете ли… Фон Фольк оставил Грубера в покое. Шелковый намет его шлема вился под легким ветерком.

— Комтур Ганс, маркграф ждет вас в Гильдейской Палате. Я бы хотел, чтобы вы забрали его до заката.

— И двигаться ночью? — Ганс был само благоразумие и воплощенный такт. — Мы отправимся в путь на рассвете, капитан. Даже зеленые новобранцы знают, что это самое удобное время для отправки конвоя или эскорта.

Фон Фольк нахмурился.

— Собирайте людей и делайте свое дело, — добавил Ганс. — Здесь уж мы разберемся сами. Хорошей охоты.

— Мой дорогой, дорогой друг! — воскликнул маркграф Линцский, пожимая руку Ганса. — Мой наидражайший друг! Как же мы вас ждали!

— Да, мой господин, — успел вставить ответное слово Ганс. Просторная зала Гильдейской Палаты, обшитая панелями, была уставлена сундуками с добром и свернутыми коврами. Между ними сновали два десятка слуг, чад и домочадцев маркграфа, избежавших превратностей вражьего набега.

«И, вероятно, вынесших все это добро на горбу, — размышлял Ганс. — Как, во имя Ульрика, можно успеть скатать ковры во время нападения?»

Маркграф, осанистый бледный вельможа около сорока лет, оделся в свое лучшее одеяние, чтобы приветствовать Волков, но растрепанные волосы и резкий запах гвоздичного масла говорили, что с момента нападения на усадьбу ему так и не удалось толком заняться своим туалетом.

— Я просил о Волках, просил особо, — сказал маркграф. — В письме к моему дражайшему кузену, графу, я просил, чтобы мне выделили именно Волчий Отряд. Пусть эти напыщенные Пантеры отправляются на охоту, но дайте мне Волков, чтобы я мог увериться в безопасности моей семьи.

— Пантеры — великолепные воины. Они отыщут налетчиков, — мягко сказал Ганс, не веря своим словам ни на грош. — Но, несомненно, мы доставим вас домой в целости и сохранности. Теперь мне нужно знать, сколько у вас людей?

Маркграф обвел рукой залу.

— Мы расположимся в трех каретах, и четыре повозки заняты вещами. Шестнадцать слуг, багаж, плюс я сам и мои Дети, еще их няня…

Он указал на парочку угрюмых пятилетних пацанов в коротких штанишках, увлеченно мутузящих друг друга на груде тряпья. Старая и изнуренная няня в черной одежде смотрела за ними.

— Ханц и Харц! — вздохнул маркграф, всплескивая руками. — Разве они не прелестны?

— Невыносимо, — сказал Ганс.

— И наконец, моя супруга… — добавил маркграф.

Ганс оглянулся в ту сторону, куда указал маркграф. Ее светлость собственноручно разливала напитки из принесенных слугами кувшинов, угощая Волков.

Она была высока, стройна и завораживающе прекрасна. Темные, вьющиеся, роскошные волосы ниспадали до умопомрачительных бедер под просторным шелковым нарядом. Белая кожа, темные и глубокие, как бездонные колодцы, глаза, полные красные губы и…

Ганс быстро отвернулся и принялся разглядывать уродливых детей.

— О, это не ее дети, конечно, — продолжал маркграф.

— Их дорогая матушка умерла в родах. А мы с Гудрун поженились в прошлом году.

«Гудрун, — подумал Ганс. — Ульрик! Оказывается, небеса имеют имя!»

— Вина, доблестный рыцарь? — мягко спросила она.

Грубер взял кубок и воззрился на видение, явившееся ему.

— Благодарю вас, госпожа. — Она была восхитительна. Пожалуй, самая прекрасная женщина, которую он когда-либо видел: темноволосая, необычайная, загадочная… а вот гляди ж ты, угощает всех этих грязных потных воинов вином. Своими руками подает кубки.

— Вы наше спасение, сударь, — сказала она Груберу, возможно, заметив его задумчивый взгляд. — После стольких ночей ужаса и боли это самое меньшее, что я могу сделать.

— Она восхитительна… — выдохнул Аншпах, сжимая кубок с вином, которого даже не пригубил, когда маркграфиня отошла от них.

— Эх, вот был бы я лет на тридцать моложе, да на сотню фунтов полегче… — начал Моргенштерн.

— Ты бы все еще оставался старым, толстым и никчемным индюком без единого шанса, — закончил Эйнхольт.

— Владыка Ульрик, помоги нам, — пробормотал Драккен Арику. — Она так мила…

Арик не мог оторвать взгляда от жены маркграфа и кивнул прежде, чем понял, что Драккен на нее вообще не смотрит.

— Драккен?

— Она, Арик. — Драккен улыбнулся и указал на юную девушку, толкавшуюся среди других слуг. Ей было не больше восемнадцати лет, насколько мог судить Арик; невысокая и ладненькая, одетая как доярка, девчушка была в грязи и копоти от выпавших на ее долю приключений.