Безжалостное обольщение - Фэйзер Джейн. Страница 42

Неожиданная просьба настолько отвечала желанию самой Элен — ведь именно об этом она только что думала, — что милая добрая Элен даже почувствовала себя немного виноватой. Словно Женевьева прочитала мысли мачехи о том, как ей хотелось отправить падчерицу куда-нибудь из Трианона.

— Ну в общем, нет, дорогая, если ты, конечно, сама этого хочешь, — ответила она. — Но нужно спросить разрешения у папа.

Женевьева состроила откровенно пренебрежительную гримасу и с огорчением воскликнула:

— Я хочу уехать уже во вторник утром, а даже если послать записку сегодня, ответ едва ли успеет прийти.

— Однако ты не можешь ехать без его разрешения, — тихо, но уверенно возразила Элен.

— Хорошо, я напишу записку сейчас же. — Женевьева встала так решительно, что Элен даже растерялась. — Если до вторника ответа не будет, я все равно уеду. А коли папа не позволит, вы просто пошлете за мной, и я сразу вернусь. — Младшая Латур беспечно улыбнулась и с легким сердцем побежала в прохладу просторного дома с высокими потолками.

Вероятность отрицательной реакции Виктора была столь ничтожна, что Женевьева без смущения заключила с Элен эту сделку. А если обман и всплывет наружу, это уже не будет иметь никакого значения. Не пустят ее в лоно семьи после путешествия с пиратом — тем лучше. Что бы ни говорил Доминик, Женевьева-то знала, что теперь она не та женщина, которая могла бы смириться с предначертанными ей условностями. Прежде, как это ни противно, она вынуждена была терпеть, поскольку не знала, что есть иной выбор.

Но теперь все коренным образом переменилось, что бы ни сказал по этому поводу Доминик.

Решительная походка Женевьевы становилась менее уверенной по мере того, как она подходила к секретеру. Маленькая Латур, как всегда, не подумала заранее о том, что именно скажет капер, обнаружив, кто скрывается под лохмотьями одного из новых матросов. Типичное для нее легкомыслие! Сев за секретер, Женевьева положила перед собой лист бумаги и взяла перо. Доминик любил повторять, что ей нужно научиться думать, прежде чем очертя голову бросаться в авантюры. Вот она и задумалась. Однако размышления ничуть не изменили ее решения. Худшее, что Делакруа мог сделать, это высадить «юнгу» на какой-нибудь негостеприимный берег. Остается только положиться на свое очарование и умение уговаривать грозного капера.

Через несколько минут Женевьева вручила записку слуге, велев ему на всех парах мчаться к месье Латуру в город и дождаться ответа, если он позволит. Но когда слуга уже собирался отбыть, появилась Элен еще с одной запиской:

— Поскольку ты, Женевьева, уезжаешь, я решила навестить твою сестру. Думаю, отец не станет возражать, как ты полагаешь?

— С какой стати ему возражать? — удивилась Женевьева.

"Однако это не значит, что Виктор не станет». Элен взглянула на нее укоризненно, а Женевьева на Элен озорно.

В понедельник вечером Женевьева пробралась в бухту на каноэ. Мужчины пребывали в состоянии взволнованного ожидания. Даже невозмутимость Доминика была несколько иной, какой-то многозначительной: время вынужденной праздности осталось позади, предстояла очень важная миссия. Женевьева понимала, что она сама была частью того праздного времяпрепровождения, и с грустью чувствовала, что внимание знаменитого капера уже не принадлежит ей безраздельно. Они высадились из лодки на берег маленькой протоки, пили густое, настоящее испанское вино, Доминик жарил цыпленка на костре.

Женевьева лежала в лунном свете на расстеленном на земле коврике, а он раскладывал на ее теле замысловатым узором клубнички и губами собирал сочные круглые ягоды, слизывая с нежной кожи сладкий красный сок, пока она томно не застонала от наслаждения.

На рассвете Женевьева рассталась с ним, понимая, что Делакруа готов к разлуке и все мысли его уже направлены на предстоящее плавание. Прощальный поцелуй был нежен и сладок, хоть и приправлен грустью, но Женевьева знала, что грусть эта исчезнет, как только Доминик приступит к своим обязанностям капитана. Оглянувшись, она увидела любимого на палубе «Танцовщицы» — с взъерошенной ветром копной каштановых волос и бирюзовым взглядом, устремленным, казалось, на какой-то дальний берег. Женевьева почувствовала острый укол в сердце — будто ее предали. Вероятно, она не имела права вторгаться в душевный мир пирата, в его жизнь, полную опасностей и мужского товарищества. Но теперь уже, конечно, поздно. Она окончательно все решила и готова встретить гнев Доминика Делакруа.

Теперь для Женевьевы не могло быть ничего более страшного, чем возвращение в удушливый однообразный мир Латуров и Биасов.

На следующий вечер она была на пристани отцовской верфи вместе с многочисленными мужчинами и мальчиками. Все стояли молча, вглядываясь в воды залива, откуда должен был прийти шлюп, чтобы доставить их на корабль. Мешки с вещами были свалены на земле у их ног. В котомке у Женевьевы лежали лишь смена белья и гребешок. Волосы, заправленные под надвинутую на глаза шапочку, были коротко подстрижены: Амелия, испытывая острое чувство протеста, водрузила все же ей на голову горшок и ровным кружочком состригла пышную, роскошную копну. Вышло не слишком красиво, но аккуратно, а главное с такой прической риск выдать себя раньше времени сводился к минимуму. Женевьева надела ту же добытую доброй Амелией одежду, в которой несколько дней назад разговаривала с боцманом и просторный, бесформенный покрой которой позволял надежно скрыть женскую фигуру. Маскарад был дополнен несколькими мазками грязи и дорожной пыли. Если бы кто-то пожелал распознать Женевьеву, это было бы нетрудно, но сейчас, когда никому и в голову не пришло искать ее здесь, она вполне могла проскочить неузнанной.

При виде приближающегося к ним шлюпа раздался низкий взволнованный гул голосов, а вскоре послышались и равномерные выкрики рулевого, задающего ритм гребцам. Женевьева вместе с остальными вскарабкалась на борт, стараясь как можно меньше обращать на себя внимания.

На дальнем конце озера тихо покачивалась на якоре и мерцала в темноте белизной изящная «Танцовщица». Женевьева знала, что остальные корабли покинули бухту еще днем, так как Доминик не хотел рисковать, раскрывая местоположение своего тайного убежища матросам, которых не успел испытать и которые еще не доказали ему свою преданность. Когда шлюп подплыл к фрегату, Женевьева вместе со всеми поднялась на ноги и, стоя в бешено раскачивающейся лодке задрав голову, увидела веревочный трап, свисавший по стене борта. Прежде она всегда лишь становилась на нижнюю ступеньку, а Доминик поднимал ее на палубу, выбирая трап. Теперь предстояло самой взобраться наверх.

Не желая быть последней и обращать на себя внимание, Женевьева протиснулась в середину. Когда она уже ползла по трапу, чья-то крепкая рука подсадила ее с явным намерением помочь. Но от такого грубого прикосновения Женевьева чуть не взвизгнула. Успев вовремя подавить крик, она как можно быстрее полезла вверх, чтобы кому-нибудь еще не пришло в голову помогать ей, перевалилась через борт и очутилась на знакомой палубе «Танцовщицы». Однако на этот раз все здесь показалось ей чужим.

Теперь, когда роль Женевьевы на фрегате была совсем иной, все виделось в другом свете. Она смотрела на окружавшие предметы глазами новобранца, юнги, впервые выходящего в море. Женевьевы Латур, любовницы капитана, больше не существовало. Она машинально перевела глаза на капитанский мостик. Доминик, засунув руку глубоко в карман, стоял там, оглядывая вновь прибывших матросов. В темноте мерцал кончик его зажженной сигары.

— Хозяин корабля, — пояснил кто-то у нее за спиной. — Говорят, лучший капитан, когда-либо плававший в этих морях. Думаю, мы вернемся с хорошей добычей.

Женевьева кивнула и вдруг быстро опустила глаза — взгляд Доминика казалось, задержался на ней, капитан перегнулся через перила и крикнул:

— Эй ты, там, внизу, ну-ка иди сюда!

Сердце у Женевьевы подпрыгнуло чуть ли не к горлу. Она начала дико озираться по сторонам и, к своей радости, поняла, что приказ относился не к ней. Человек, стоявший позади, быстро взбежал на мостик, приглаживая вихор на лбу.