Московские Сторожевые - Романовская Лариса. Страница 22

— Алту… Алсу… Ну и почерк, бляха-муха… Алтуфьев вроде… Валерий Константинович.

— Не Семен.

— Кто?

— Валера-Таксист. Ну Васька-Извозчик, если вам угодно.

— Не, не знаю такого. Он давно в спячку уходил?

— В шестьдесят седьмом прошлого века… или в шестьдесят девятом…

— Спасибо, Ленок.

Мне всегда казалось, что если в комедиях или водевилях горничная бьет посуду — то это штамп. Или дурной знак?

Вода была хорошей. Хлоркой, конечно, отдавала, ну так это же бассейн, что с него взять. В том и позапрошлом обновлениях о такой роскоши даже мечтать не приходилось. То есть в научных работах, естественно, шли всякие рекомендации и прочие дискуссии о том, что, дескать, при омоложении кожи особое внимание следует уделять всяческому смягчению, но… На заборе тоже написано, а там дрова лежат. А кожа — новенькая и розовая — сохла совершенно безбожно, облезала пленочкой, как под крымским напористым солнцем. Ничего толком не помогало — от хитроумных Жекиных тюбиков до элементарного медицинского вазелина. Да и сложно это, постоянно скользкой ходить, когда к тебе липнет абсолютно все — от складок халата до шерсти с пледа.

Вот я и мокла в свое удовольствие под крышей зимнего сада. Тепло, светло, в прозрачном куполе черное глухое небо, по бортам всякая ботаника цветет, в шезлонге Гунька отлеживается — есть с кем поговорить о вечном и пустяковом.

— Гунька-а-а! — звонко кричу я так и не остепенившимся голосом.

— Чегооо? — еще громче откликается будущий ведун, явно наслаждаясь тем, что может наораться всласть после молчания.

— Не придумал?

— Линда?

— Сам ты Линда! — Я в возмущении бью ладонями по воде: — Вот как есть Линда! Типичная натуральная Линда!

Это мы с ним мне имечко придумываем, чтобы на «Л». Скоро паспорт оформлять, а у меня, ну как всегда, ничего не готово. Надо будет еще Жеке позвонить, про имя посоветоваться. Они там с Доркой наверняка что-нибудь придумают: чтобы уютное и на нужную букву. Иначе ведь, правда, стану этой… как меня там Гунька обозвал? Липа?

— Тогда Лана!

— Чего? Это собачья кличка, что ли? Совсем ты, Гуня, охамел… — Я цепляюсь за перекладинку лестницы и покачиваюсь на воде, дрыгая ногами. Ой, ну до чего же пятки розовые, а? Одно удовольствие смотреть…

— Ничего не кличка… — смущается Гунька. — Обычное имя… Так Светлану сокращают иногда…

— Ну ты мирско-о-ой… — выдыхаю я с какими-то не моими, но очень знакомыми интонациями. А, так барышни из моего подъезда говорят. Те, что около гитарных мальчиков сидят. Смешно как…

— А чего? Ты же сейчас Лена, а это не на «эль» вовсе, а на «е».

— Ну с чего ты взял? Я в первой жизни так Леной и была. По тогдашним языковым нормам это вполне допускалось…

— По нормам… — сразу скисает Гунька и косится на учебные пособия. Мотает рыжей башкой, желая отогнать от себя многие знания и многие печали: — А давай тогда Лайма?

— Ты меня еще Грушей назови. Я тебе человек, а не фруктовая лавка! — Я с завистью смотрю на Гунькины кудри. У меня-то на голове причесон под названием «И вот откинулась я с зоны».

— А почему?.. — Гунька осекается. И потом соображает, что лайм — это вообще фрукт такой, на вид — зеленее недозрелого лимона. В основном идет для украшения коктейлей алкогольных и на закуску к ним же. — А может, Лилия?

— Э-э-э? — чего-то я не расслышала, Лия или Лилия. Если второе, то… Мне еще после первой молодости себя Лилей назвать хотелось, но тогда это немного неприличным было, особенно среди столичной богемы. А сейчас ничего, можно. Мои теперешние современники про Маяковского-то вряд ли что-то путное помнят, не говоря уже… В общем, молодец Гунька!

— Надо подумать… — снова расхлябанно тяну я, любуясь, как меняется под водой цвет лака на ногах. Первый раз себе педикюр сделала, уже можно. Отросли ногти. Хорошо-то как.

— Соглашайся давай, а то я еще что-нибудь придумаю, — дурачится Гунька.

Он сейчас любой ерунде радуется — шоковое состояние у парня после всего прожитого и пересмотренного. Оживал с такими выкрутасами, что Тимофей на нем еще одну диссертацию защищать собрался — о проблемах возрождения и обновления полумагического существа. Сердце шут знает с какой попытки прижилось — так что физиономия у Гуньки до сих пор слегка синюшная. Возраст, опять же, резко упал — до шестнадцати вроде. В общем, до того, в котором это недоразумение в ученики взяли. Ну годы — не уши, обратно нарастут, а вот артериальное чего-то там так и не проходит. Так что Гунька по дому ходит мало, да еще и перевязанный крест-накрест платком из серо-черной котовой шерсти: чтобы сердце из груди случайно не выскочило. Вид жалкий и уморительный, как у пленного немца.

— Лен, а если ты Лидией будешь?

— Не, не хочу… Это немодно сейчас.

— Тогда Лариса?

— Ой, не знаю, ее сокращать сложно, а имечко тяжелое, — капризничаю я, понимая, что, скорее всего, стану Лилей.

— Ну тогда я не знаю… — грустнеет Гунька.

— Ничего, я себе сама подберу, — и я с плеском отталкиваюсь от кафельного бортика.

Гунька с завистью смотрит на воду и продолжает копаться в книжках. Совсем ребенок. Да еще и дважды. Вот не повезло-то.

Конечно, после рассказа Тимофея на меня иногда глупенький страх накатывал: а ну как и правда ученик Старого — двойной убийца и тайный маньяк? Но я тогда сама себя утешала тем, что Жеку-то этот ведун недоделанный пальцем не тронул, хотя она его отнюдь не стеснялась, а я тут всего-навсего в закрытом неловком купальнике. Да еще и фигура неисправленная. Ну вот мы ее сейчас… Жалко, что вода здесь ровная, я бы с таким удовольствием волну половила… Давно на море не была, кстати. Лет восемь, а то и больше. В последний раз — еще с Семеном, аккурат за полгода до его женитьбы.

Тут я нырнула как могла, потом на поверхность выбралась и выплюнула вместе с горькой водичкой ненужные воспоминания.

Как же это странно все: руки и ноги у меня как новенькие, кожа вообще Семкины прикосновения помнить не должна, а вот… Одного крошечного хвостика мысли достаточно, чтобы во мне все поджалось и сладко вздрогнуло, словно вместо Гуньки в бесприютном пластиковом шезлонге сидел совсем другой мужчина. Настоящий. А не недообученный недомаг с очень странными пристрастиями. Хотя и симпатичный, чего греха таить.

Но мне сейчас симпатичными все подряд кажутся: гормональный всплеск, организм пробуждается. Тимка от меня аж бегать начал, все вместо себя Варвару подсылает. Хорошо хоть, что в понедельник в Ханты поедем — мне на паспорт фотографироваться надо, Коту, соответственно, проблемы с моими документами у местных Сторожевых решить. А я тем временем немного на натуре поработаю… Кровь во мне еще и от безделья шумит, я уже почти месяц ничего путного не творила — у нас же тут мирских нету, работать не для кого.

А так хочется, что сил никаких нет: хоть снег на поляне растапливай и цветы не по погоде там выращивай, как в одной мирской сказке. Тоже небось не на пустом месте придумали. Наверняка кто-то случайно углядел, как наши зимой у ученика практическую работу принимают. В той сказке под Рождество дело было — как раз у наших зимняя сессия.

Гунька, кстати, тоже к сессии готовился — мы же с ним в начале декабря должны обратно вернуться, у него там времени в обрез будет. Вот он сейчас и блаженствует: сидит, обложившись научными пособиями, читает их спокойно. Я ему даже завидую слегка — мне учеба всегда нравилась. И наша, по работе, и обычная — от женской гимназии до курсов повышения квалификации учителей.

Из всех доступных мне развлечений по душе пришлись только плавание и стопка дисков с каким-то несусветным сериалом: там два братика (по задумке, мирские, а по поступкам — очень даже наоборот) гоняются за всякой нечистью, убивая ее всеми доступными и не очень способами. На компромисс ни разу не пошли — всех губят без разбора, от Черных колдунов (и откуда им в наше время взяться? Для кого Контрибуция назначена?) до вполне мирных полтергейстов, которые, если по сути разбирать, это что-то вроде нашего реквизита. Ну как обертки от петард — отработали колдовство, а прибрать за собой забыли. Неаккуратно, конечно, но так почти все начинающие косячат (а мирские потом пугаются). Или не пугаются, а вот такие сериалы снимают. Первые пару серий смешно на это все смотреть, а потом приедается.