Любимая - Грегори Джил. Страница 24

На его лице не отражалось никаких чувств, кроме холодного безразличия. Это пугало Джулиану сильнее, чем его ярость, потому что она не знала, как противостоять ему и как защититься от него. Закусив губу, она боролась с подступающими слезами.

– Конокрадство – очень серьезное преступление в этих краях. Мужчин за него вешают. Возможно, вы думали, что для вас, раз вы женщина, существуют другие законы. Вы ошиблись. Я мог бы хоть сейчас вздернуть вас – и никто не сказал бы ни слова, потому что вас видели полдюжины свидетелей.

– Мне нужно было… уехать.

– Вы не уехали и не уедете. Поняли?

Неожиданно на Джулиану навалилась страшная усталость. Она почувствовала, что больше не в силах бороться, спорить, о чем-то тревожиться, и обмякла, как тряпичная кукла, лишившись жизненной энергии. На бледном лице, повернутом к Роудону, не отражались ни решимость, ни гнев, ни страх, только отчаяние.

– Чего вы хотите? – прошептала она. – Что вы собираетесь сделать со мной?

Роудон вглядывался в ее нежное, очаровательное личико, обрамленное золотистыми локонами. Он чувствовал, как по ее телу пробегает дрожь.

Коул знал, что ему хотелось бы с ней сделать. Но это немыслимо. Она – его пленница и полностью в его власти. Он не имеет права пользоваться этим. Кроме того, она ненавидит его, готова выцарапать ему глаза. Нельзя винить ее в этом. Но если бы в ней проснулось желание, подумал он, и его глаза потемнели, если бы они встретились при других обстоятельствах… На секунду он представил ее той девушкой, которая упала в обморок на террасе салуна, а не воровкой и лгуньей, не преступницей, идущей на все, чтобы добиться своей цели.

Но она вовсе не та девушка, напомнил себе Роудон. А он не должен смешивать чувства с делом. Его мышцы напряглись. Сделав над собой неимоверное усилие, он направил свои мысли в другое русло.

– Вы понимаете, что нет смысла бежать? – Роудон говорил намеренно сурово. – Что, вернувшись в Денвер, вам придется предстать перед судом за конокрадство?

– Да… понимаю.

Роудон подтянул ее и посадил, привалив к стенке.

– Так-то лучше, – сказал он. – Вы кое-чему научились.

Пока он молча развязывал веревки, Джулиана не шевелилась, опасаясь снова разозлить его. Почувствовав свободу, она дрожащими руками потерла саднящие запястья и щиколотки. Неожиданно Роудон бросил ей на колени попону. Девушка подняла голову.

– Снимите мокрую одежду и завернитесь в одеяло, – велел он и, увидев ее встревоженный взгляд, кивнул: – Не беспокойтесь. Я вас не трону, если вы снова не попытаетесь бежать. Мокрые крысы не вызывают у меня интереса.

Роудон усмехнулся и направился к выходу из пещеры. Джулиана сообразила, что таким образом он предоставляет ей возможность спокойно переодеться. «Ну-ну, праведник нашелся», – с горечью подумала она и начала снимать платье. Холод и отчаяние отняли у нее способность к размышлению. Да и замечание насчет «мокрой крысы» сыграло в этом не последнюю роль. Да, она похожа на мокрую крысу. Она промерзла до костей, мокрые волосы залепили лицо, кожа посинела от холода – но в этом виноват он! Ну и пусть. Ее совсем не заботит, как она выглядит (вот, тетя Катарина!), единственное ее желание – поскорее согреться.

Джулиана так и не смогла заставить себя снять корсет и панталоны, зная, что поблизости находится этот ужасный человек, Коул Роудон. Не отстегнула она и кошель. После ограбления она держала медальон матери и другие оставшиеся свои сокровища, а также деньги в шелковом кошеле, который пристегивался на талии под платьем. Поэтому, хоть она и потеряла свою сумочку в Сидер-Галче, все ее деньги остались в целости и сохранности. Это может пригодиться, подумала она, бросив платье к огню. Деньги и драгоценности придавали ей уверенности в себе, однако этой уверенности не хватало, чтобы завладеть «кольтами» Коула Роудона – во всяком случае, пока. Оружие – единственный способ обеспечить себе безопасность и, естественно, единственный способ расчистить дорогу к бегству. Ведь она действительно намерена бежать, что бы ни говорила Роудону. Лучше она умрет от голода в горах или от жажды в пустыне, чем вернется к Джону Брину.

Конечно, она не убьет Коула Роудона, когда завладеет его оружием, но если пригрозить ему…

Джулиана улыбалась, представляя, как подчинит себе ситуацию. Но чуть позже, решила она, заворачиваясь в одеяло и усаживаясь поближе к огню. А сейчас ей надо согреться и отдохнуть. Вскоре вернулся Коул.

– Выпейте немного кофе, – приказал он, наливая горячий напиток в кружку.

– Нет, спасибо, – с трудом проговорила Джулиана; от холода у нее стучали зубы. – Не люблю кофе. Я предпочитаю чай.

Это была ложь. Ей безумно хотелось кофе, но желание все делать наперекор Коулу Роудону было сильнее. Этого мало, чтобы снова возбудить в нем ярость, но достаточно, чтобы вызвать раздражение.

Тетя Катарина всегда осуждала ее за неуживчивый характер. Очевидно, решила Джулиана, она была права.

– Очень жаль, ваше высочество, но у меня нет чая, – сухо произнес Роудон. Его взгляд был холоден, как гранитные своды пещеры. – Вам придется смириться.

– Хорошо, – пожала плечами Джулиана. – Я не нуждаюсь в кофе.

– Я не допущу, чтобы из-за вашего упрямства две тысячи баксов уплыли у меня из рук, – резко наклонился к ней Роудон. – Может, влить вам кофе прямо в глотку? Вот бы я повеселился.

А он ведь так и сделает, сообразила Джулиана, с тревогой наблюдая за ним. Ее душил гнев, однако она понимала, что глупо упорствовать по такому ничтожному поводу. К тому же кофе пахнет восхитительно.

– Отлично, мистер Роудон. Со сливками и двумя кусочками сахара, – высокомерно заявила она. Если учесть, в каких обстоятельствах она находилась, – полуголая, затерянная среди гор, во власти человека, который за один день убил троих, – то можно понять, чего стоило ей это высокомерие.

– Ничем не могу помочь. Только черный.

– У вас нет… ни сливок, ни сахара?

– Нет.

– Тогда, полагаю, у меня нет желания…

– Пейте!

Джулиана отпила немного. Хоть и горький, горячий напиток согрел ее быстрее, чем одеяло и жар костра. Приятное тепло разлилось по телу. Под пристальным взглядом Коула Роудона Джулиана допила остатки. После этого он протянул ей мясо и бисквиты.

Джулиана с жадностью набросилась на еду, настолько она была голодна.

– Я потрясена вашей добротой, – не удержавшись, съязвила она с набитым ртом.

– Не могу допустить, чтобы вы умерли. Тогда меня лишат вознаграждения.

Джулиана замерла и подняла на него глаза.

– Алчность – вот что вами руководит, не так ли, мистер Роудон? Для вас деньги важнее правды? Важнее, чем справедливость?

– Вы предстанете перед судом, сударыня. Там и ищите справедливости.

– Только не в Денвере! Вы не понимаете… Сколько раз вам повторять: я не воровка!

Роудон усмехнулся:

– Может быть, у вас есть чек на покупку пегой лошади?

Джулиана густо покраснела.

– Вы не хотите выслушать меня, – печально сказала она. – У меня не было другого выбора.

– Как и в том случае, когда вы украли пятьсот долларов и еще одну лошадь, но уже в Денвере. Послушайте, что я вам скажу, сударыня, причем в последний раз – больше мы не будем говорить на эту тему.

Боже, он рассердился! Напряжение в каждой черточке лица, огненные искры в глазах, но все это делает его еще красивее. Неужели он так люто ненавидит всех воров, спросила себя Джулиана, или его ненависть направлена конкретно на нее?

– Мне абсолютно безразлична судьба преступников, – продолжал Роудон, – которых я отлавливаю и передаю в руки правосудия. Я не желаю тратить время, выслушивая их оправдания. И знаете почему? Потому что мне плевать. – Влажные волосы упали ему на лоб, придав дьявольский вид. – Такова моя работа. Я не судья. Я даже не шериф. Я охотник и получаю деньги за свою работу. На вас, дорогая, я хорошо заработаю. Если бы ставка не была так высока, я бы пальцем ради вас не пошевелил. – Он хрипло рассмеялся. – Для меня существуют только женщины, которые встречаются в салунах. Что-то подсказывает мне: вы не из них. Мне не нравится попусту молоть языком, долгие беседы мне не по душе. Вы вернетесь назад. Если, конечно, не убьете меня – ведь только это даст вам возможность сбежать. Однако я сомневаюсь, что вам удастся убить меня. Многие пытались, но вы им даже в подметки не годитесь. Поэтому хватит рассказывать мне о своей невиновности. Даже не помышляйте о том, чтобы женскими уловками заморочить мне голову, забудьте о бегстве и приберегите слезы и мольбы для судей.