Тьма наступает (СИ) - Сыромятникова Ирина Владимировна "tinatoga". Страница 9

Ирвин окончил рассказ и потянулся за своей чашкой, это было самое длинное повествование, которое я от него слышал. Станис прятал улыбку в кулаке, Изабель смотрела на меня какими-то особенно круглыми глазами. Как же – живая легенда.

– Но тем не менее, сэр. Почему Мечом нельзя убивать?

Ирвин поглядел на Жака, тот кивнул.

– Я знаю эту легенду немного в другой интерпретации, более снисходительной к роли Гильдии в происшедшем. Тайна Герхарда мне неизвестна, но общая теория звучит так: талисман Ин'Ктор на самом деле не меч, ему придали такую форму просто для удобства ношения и для конспирации. – Страж вымученно улыбнулся. – На самом деле это очень сложная конструкция, включающая в себя элементы Хаоса, некоторым образом – миниатюрные Врата, действующие по воле хозяина. Талисман использует Темную Силу, в каком-то смысле – это Темный Амулет, поэтому маги не в состоянии им управлять, только Икторн способен использовать силу Меча без вреда для себя и окружающих.

Как я понимаю, фокус состоит в том, что Меч не отсекает каналы, связывающие тварь с Гранью, как делается это при изгнании демона, а выжигает их изнутри, делая уход твари окончательным и необратимым. Дваждырожденный, например, может восстанавливать оборванные связи, а варга имеет их иногда до десятка, магу в одиночку с таким ни за что не справиться, а владелец Меча – может. Дети Тьмы не способны сопротивляться силе Хаоса, даже если она их убивает, так и действует лезвие Меча – открывает путь разрушительному потоку Темной Силы.

Камень на рукояти Меча не украшение: он способен поглощать магическую энергию, рассеивая любое заклинания, это не представляет опасности для живых, хотя и может вызывать упадок сил и головокружение. Другое дело лезвие – оно способно превратить любое существо в исчадье Тьмы. Это всегда очень тревожило магов.

– То есть превращает человека в Дваждырожденного?

– Я затрудняюсь сказать, кого в кого, но надо помнить: даже стремление к пониманию сути Хаоса делает человека безумцем или чудовищем, а в лезвии Меча Лун заключен сам Хаос.

Все многозначительно помолчали.

– А что я мог сделать с волком?

– Если это обычный волк, то ничего.

– И кто же это был тогда?

Страж легкомысленно пожал плечами.

– А бес его знает!

Всю ночь я проворочался без сна в убогой постели, и дело было не в насекомых – Ирвин отогнал их каким-то своим заклинанием. Я думал об обоих Герхардах и о Мече – мне еще не разу не доводилось слышать эту историю целиком. Конечно, мастер Горич рассказывал об истории нашего рода и великих подвигах, совершенных Икторнами, но зловещих истоков фамильного могущества не касался. Возможно, он был не в курсе, отец предпочел бы сам просветить меня в то, что знал. От последнего Герхарда меня отделяли четыре поколения людей, среди которых не было Наследника Силы.

Особенно меня волновал вопрос, насколько я могу овладеть возможностями Меча Лун без посторонней помощи. Обидно до слез: почти поверить в успех этой сумасшедшей авантюры и обнаружить, что к твоему волшебному оружию забыли приложить инструкцию. Есть ли у меня теперь шанс уцелеть в схватке с Хаосом? Почему бы предкам было не записать свой секрет на бумажке? Крабат бы ее мне обязательно передал. Я почти созрел, чтобы задать призраку пару конкретных вопросов, если бы не опасался напороться в темноте на какую-нибудь дрянь. Мне удалось заснуть, когда небо на востоке уже просветлело, и крупные шаренские звезды начали гаснуть одна за другой.

Мне приснился сон, один из тех, что портили мне ночи с тех пор, как я связался с Силой. На этот раз не было ни глаза в темноте, ни пенья ледяного ветра.

В туманной протяженности, словно озаренной изнутри невидимой луной, ко мне явился призрак Мирандоса. Я видел мага всего один раз, да и то мельком, а потом и смотреть стало не на что, но по странной логике сна не сомневался, что передо мной – он.

В моей душе царило удивительное спокойствие, присутствие колдуна во сне меня ничуть не испугало. Призрак держал в руках большой хрустальный шар удивительной прозрачности и смотрел на меня, печально и без вызова.

Какое-то время мы парили вне времени и пространства, потом в его глазах родилась тревога, я был почти уверен, что он заговорит, но вместо этого Мирандос протянул мне шар, который уже не был прозрачен. Внутри светилось изображение какой-то крепости, не то – замка. Серые гладкие стены угрюмо подпирали небо, над уныло-однообразными башнями реял золотой флажок с изображением грифона. Я не узнал этих стен, но герб принадлежал Ункерту.

Призрак стал отступать и растворился в тумане. Видение кончилось.

Жак растолкал меня с рассветом, я был заспан и мрачен. Видение оставило неясную тревогу, словно напоминание, что время не ждет. Я был до крайности рассеян, что не помешало мне на утренней тренировке два раза пробить защиту Стража и в кровь рассадить ему бок. Пробормотав что-то о сомнамбулах и самоубийствах, он оставил меня в покое, и через полчаса мы тронулись в путь, надеясь засветло добраться до Плавницы.

Я мирно дремал на козлах рядом с Мастером Лезвий. Фургон плавно покачивался на ровной укатанной дороге, чем-то напоминая сухопутный корабль, вокруг повозки колыхались зеленые волны пшеницы. Жак заметил его первый и крикнул Изабелле придержать кегаров. Очень вовремя – кошки подняли жуткий вой, до смерти напугав непривычных к хищникам лошадей.

Он сидел на обочине, весь в пыли, всклокоченный и жалкий, ничем не напоминающий серебристо-смертоносное ночное видение. Большой светлый волк с удивительными, льдисто-голубыми глазами болезненно поджимал переднюю лапу и астматически дышал широко разинутой пастью с вываленным наружу, посиневшим от жары языком. На морде у него застыло выражение совершеннейшей растерянности и отчаяния, я никогда еще не видел столь выразительной мимики у животного.

Жак бросил поводья Ирвину и медленно слез с коня, не отрывая глаз от зверя, кегары ревели и метались в повозке. Страж осторожно опустился рядом с волком, и тот посмотрел на него с робкой надеждой. Для дикого зверя он был чересчур покладист – позволил человеку подойти и осмотреть себя, только покорно поджимал уши и вздрагивал, когда пятнистый кот издавал особенно воинственный вопль. На руке Жака осталась свежая кровь.

– Уйми животных, Изабель! Дэвид, это не тот, которого ты видел ночью?

– Похож, – волк виновато опустил голову.

– У него шишка на затылке и бок порван. Кажется, кегары поработали. Лапа вывихнута, но это не серьезно.

– А ну-ка, пусти меня! – Ирвин выбрался из фургона со своим заветным сундучком под мышкой и решительно направился волку. Изабель нашикала на кегаров и те немного успокоились, хотя возмущенно фыркали и царапали борта повозки, просясь наружу.

Волк немного встревожился, но быстро смирился с судьбой и не выказал ни малейшего сопротивления. Ирвин уселся напротив него прямо в пыль, достал свою проволочную сферу, принял позу медитации и начал напевать что-то неопределенно-восточное, водя амулетом перед мордой зверя. Раковина в центре сферы вторила напеву едва слышным гудением, от которого у меня заныли зубы. Наконец, маг кончил.

– Однако!

– Ну, в чем дело? – подозрительно нахмурился Станис.

– Меч Лун прекрасно справился с заклятьем, вот только не совсем ко времени.

– Каким заклятьем?

– Заклятьем обращения, конечно, – Ирвин пожал плечами. – Наш общий друг застрял в волчьей шкуре, и не знает, что делать дальше. Выход только один – он должен вспомнить, КАК ИМЕННО превращался в волка, когда заклятье еще действовало.

Трансформация завершена и отнять у него способность перевертыша Меч не в силах, равно как и научить ею пользоваться.

– "Волчий коготь"? – догадался Жак.

Ирвин кивнул.

– Чего, чего? – Изабель высунула голову из фургона, один из кегаров попробовал протиснутся мимо нее, произошла короткая борьба.

– "Волчий коготь", – охотно объяснил маг, – заклятье Тьмы, превращающее человека в безумного зверя, слугу Зла. Один из ингредиентов – коготь волка, отсюда и название. Любимое заклинание колдунов Востока, когда они хотят кому-нибудь страшно отомстить. В большинстве случаев близкие сами вынуждены убить жертву заклятья, поскольку обратившийся становится смертельно опасен для окружающих, а способа исцеления нет. – Волк тяжело вздохнул. – Кстати, на редкость неизбирательная дрянь, всегда страдают посторонние.