Нити разрубленных узлов - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 8

– Да! Повторяю еще раз: их число в мире не бесконечно.

А любые вещи тем ценнее, чем ограниченнее их количество. Это я понимаю.

– Хочешь сказать, просто так разбрасываться ими никто бы не стал?

Вот теперь он кивнул в полной мере удовлетворенно:

– В точку!

Итак, что у нас есть? Старуха, посланница которой вела себя подозрительно и опасно. Побег, случившийся сразу после того, как был отдан приказ о поимке. Принесенные в жертву демоны. Вывод может быть только один.

– Беглянка – важная персона.

– Похоже на то. Очень похоже.

Я был готов услышать продолжение истории, но Натти замолчал, и повисшая пауза невольно подстегнула мое воображение.

Женщина, способная сбежать из-под носа у «багряных», да к тому же с беспечной легкостью уничтожающая сокровища, недоступные простому смертному даже в мечтах. И при всем этом посылающая служанку, чтобы взыскать несколько монет с проштрафившейся лекарицы?! Что-то не вяжется одно с другим. Не могла она жалеть о деньгах, потраченных на мази и притирания. Если уж на то пошло, добраться сюда из столицы стоило намного дороже нескольких склянок. Я бы на месте старухи, отправляя своего подручного в дальнюю даль, отдал бы приказ, на самом деле стоящий затрачиваемых усилий. Например, уничтожить обидчика.

Неужели так и должно было произойти? Ведь дурнушка по имени Сиенн желала во что бы то ни стало оказаться в Блаженном Доле, а не просто получить извинения, значит…

Да, наверняка. За лекарицей приходил убийца, правда успешно отвлекшийся на другое занятие. Но зачем старухе вдруг понадобилась смерть человека, скорее всего никогда лично с ней не встречавшегося? Обычно могилами запечатывают тайны. Что же должно было оставаться секретным здесь? Сами покупки, другого объяснения не находится. Покупки, позволяющие сохранять видимость молодости, почему-то очень важной для столичной дамы.

Последний вывод привел меня в совершеннейший тупик. К каменной кладке высокой стены, в которую можно было только упереться лбом, но не пройти насквозь. Пришлось сделать шаг в сторону, в боковой коридор других размышлений.

Побег. После случившегося он не мог не произойти, это верно. Я бы тоже, предполагая неудачу своего посланника, постарался отправиться подальше от ищеек «багряных». Причем предпринял бы все необходимые меры заранее.

– Она готовилась сбежать?

Натти недоуменно сдвинул брови:

– Ты о чем?

– Ее дом. В каком он был виде?

– Если не считать крови и мешанины костей с мясом… В порядке.

– Я не об этом. Там были следы сборов? Порталы не строятся, чтобы перейти из одной комнаты в другую, ведь так? Значит, она собиралась куда-то далеко. Должна была собираться, понимаешь?

Рот рыжего растянулся в странной улыбке, вроде и не предполагающей искреннее веселье, но явно довольной:

– Да, собиралась. Только все осталось на своих местах. Шкатулка с деньгами, другие вещи.

Вот она, недостающая деталь! Теперь картинка стала намного понятнее.

– Почему ты сразу об этом не сказал?

– А это меняет дело?

– Еще бы!

Натти заинтересованно прищурился:

– И чем же меняет?

Еще больше запутывает, если изложить словами первое впечатление. А если присмотреться ко второму…

– За ней кто-то приходил. И увел с собой.

– Хочешь сказать, ее похитили?

– Не знаю. Может, да. Может, нет. В любом случае долго думать ей не дали. Да и деньги бросила… Где находится ее дом?

– В столице, я же уже сказал.

– А конкретнее?

– Квартал Медвежьих лап.

Я чуть не поперхнулся, и рыжий даже обеспокоенно хлопнул меня ладонью по загривку:

– Ты чего это?

– Она богатая женщина, вне всякого сомнения. Но к тому же она должна очень хорошо знать цену деньгам.

– Почему?

Захотелось повторить его же слова. О том, что каждый из нас может быть несведущим в делах, кажущихся другому простыми и понятными, но я все же удержался от такого соблазна.

– Видишь ли, эта часть города – одна из старейших в Веенте. Собственно, вокруг нее и нескольких других близлежащих деревушек и строилась столица. А тамошние дома принадлежали семьям тех, кто стоял у истоков Дарствия… Как зовут эту старуху?

– Роханна Мон со-Несс.

Я повторил имя про себя, покатал на языке, попробовал, что называется, на вкус, но ни одна струнка памяти даже не дрогнула.

– Ее предки никогда не жили в столице.

– А братец сказал, что дом – наследственное владение.

– Он сам-то давно поселился в Веенте?

Должно быть, мой вопрос прозвучал слишком презрительно, потому что рыжий заметно напрягся каждой черточкой лица.

– Какая разница?

– От прежней столицы почти ничего не осталось. Одни приезжие. Тот, кому посчастливилось родиться в границах Веенты, уже считается коренным жителем. И о славном прошлом никто ничего не хочет знать…

– Жалеешь?

Он спросил совершенно бесстрастно, даже невинно, но именно отсутствие эмоций в голосе придавало вопросу опасную глубину.

Жалею ли? Да. Я заставил себя смириться с настоящим. И мой отец наверняка точно так же, когда заставлял себя почитать полученную должность как драгоценный дар. Но ему было чуть легче. На несколько десятков лет. Правда, уже тогда по столичным улицам топтались взад и вперед пришельцы из всех уголков Дарствия. Но в мою бытность стало намного хуже.

Шумные, бесцеремонные, готовые поступиться чем угодно, чтобы зацепиться за жизнь в Веенте. Смелые? Увы. Намного более смелые, чем те, кто помнил камни мостовых столицы памятью многочисленных предков. И намного более целеустремленные. Не знающие пределов своим желаниям. Вот, к примеру, как тот пастух, которому втемяшилось в голову совершить подвиг: он ведь не остановился ни перед чем, пусть и под влиянием демона. Те, другие, тоже не останавливаются.

Они сильнее меня и любого другого наследника семей, основавших столицу, а вместе с ней и Дарствие. Они почитают превыше всего свои желания, а те, кто когда-то встал под знамена первого Дарохранителя, если чего-то и желали, то вовсе не для себя. Наверное, не умели. И детей своих не научили.

– Жалеешь? – Вопрос был повторен с еще большей бесстрастностью.

– Давай закончим этот разговор.

– Жалеешь?

Я ведь не отвечу, и рыжий это прекрасно понимает. Не отвечу не потому, что стыжусь сказать «да» вслух. Причина совсем другая. Совсем некстати выбравшаяся на поверхность памяти.

Мне не довелось побывать у престола. Не получилось занять достойное место в дарственной службе. Я никогда не возглавлял войска, не ел с золота, не вершил великие дела. Если честно оценить прошедший десяток лет, то мое место было лишь немногим выше, чем место того же столичного попрошайки, измывающегося над собаками. Даже имена наши звучат одинаково, и кому какое дело до того, что Веента моего рода – крохотная древняя деревушка, помнящая рождение великого города?

Прошлое отнято, стерто в пыль, растоптано сапогами многочисленных прохожих и смыто в сточные канавы первым же весенним дождем. Будущее предопределено, записано в бумагах, скреплено всеми необходимыми печатями. Осталась только клетка настоящего.

– Жалеешь?

Я почти не расслышал голос рыжего. Сначала из-за крови, гневно зашумевшей в ушах, а потом из-за птичьей трели, раздавшейся из бело-розового облака кроны ближайшего вишневого дерева.

Хотите что-то приказать? Приказывайте. Но зачем лезете в душу? Я не пустил туда демона, так неужели пущу кого-то другого?

– Жалеешь?

Я поднялся с чурбака, отряхнул штанины от древесной трухи и пошел обратно в дом.

Узел второй

Где-то…

– Пробудившийся доставил вам какие-либо неприятности? Нанес урон? – В голосе Имарр звучит одна лишь обыденность, словно несвоевременное превращение «вдоха» в «выдох» случается в Наббини по пять раз на дню.

– Нет, эсса, – почти с таким же равнодушием отвечает Герто.

– Подумайте хорошенько, прежде чем заверять отказ от возмещения ущерба, – повторяет Серебряное перо Крыла попечения.