Непокорный ангел - Фэйзер Джейн. Страница 25

— Пожалуйста, попробуйте его и скажите, что я сделала неправильно.

Повар откусил кусочек, и на лице его возникло то же выражение удивления, что и на лице Дэниела. Затем он медленно произнес:

— Здесь слишком много соли, совсем не нужен мускатный орех, кроме того, многовато сладкого майорана. Нужна всего небольшая щепотка.

— Благодарю. — Генриетта выбросила пудинг в стоящее у двери ведро для поросят и пошла в кладовую. — Что я могу предложить сэру Дэниелу вместо пудинга?

Сьюзен Йетс, всегда доброжелательная и готовая помочь, сразу засуетилась:

— Есть пирог с мясом, миледи, и головка сыра. Мэг принесет все это в гостиную. Хозяин будет доволен.

Не то что пудингом, подумала Генриетта, не желая возвращаться в гостиную. Как она объяснит мужу свою неудачу?

Когда Генриетта вошла, Дэниел по-прежнему сидел за столом, задумчиво крутя в руках бокал.

— Смею предположить, что ты никогда прежде не готовила творожный пудинг.

— Нет, — призналась Генриетта. — Мэг сейчас принесет пирог с мясом и сыр. Хорошо?

— Вполне достаточно. — Он замолчал.

В камине потрескивал огонь, а Генриетта потягивала вино, стараясь придумать, что сказать. Появление Мэг с ужином нарушило неловкое молчание.

— Наложенная на тебя контрибуция очень велика, Дэниел? — спросила Генриетта, наконец набравшись храбрости.

— Да, она нанесет мне ужасный удар, если не удастся найти в Лондоне друга, который мог бы замолвить за меня словечко в парламенте. — Дэниел отломил кусок от буханки ячменного хлеба. Коли не найдется никого, кто походатайствует за него, он будет счастлив, если не потеряет дом и ферму. Положение усугублялось еще и долгом сэру Реджинальду Транту.

— У тебя есть друг, который мог бы помочь? — спросила она.

— У моего зятя есть родственник, имеющий влияние в парламенте. Он обращался к нему, когда просил за себя. Возможно, сможет попросить и за меня. — Дэниел резко отодвинул стул. — Ложись спать, Генриетта, а я должен еще написать несколько писем.

Он вышел из гостиной и направился в свой кабинет, а Генриетта еще долго сидела, глядя на огонь. Она помогла бы ему, если бы могла. Но как можно помочь человеку, если он не желает говорить о своих проблемах? Как она вообще может помочь кому-то? Она, не способная даже приготовить творожный пудинг и не знающая, что каждый второй вторник месяца мыльня не работает?

По прошествии еще нескольких дней положение не улучшилось. Дэниел был очень занят, стараясь вместе со своим управляющим раздобыть денег, чтобы уплатить контрибуцию в четыре тысячи фунтов, если не удастся снизить ее. Такая большая контрибуция была назначена членами комиссии в Мейдстоуне из-за высокого положения Дэниела и цены поместья. Он должен был продать большую часть плодородных земель и лес, чтобы собрать нужную сумму. Лес являлся главным источником дохода, получаемого за счет поставки дров в близлежащие города, там же заготавливалась древесина для нужд фермы и домашнего хозяйства. Без этого источника дохода он будет вынужден продавать и другие земли, а каждый проданный клочок снижал возможность сохранения экономической независимости его хозяйства. Со временем ему придется покупать древесину и продукты у других. И так далее. Таковы экономические законы жизни.

Генриетта знала, что озабоченность ее мужа никак не связана с ней, и тем не менее чувствовала себя подавленной. Настроение отца подействовало даже на девочек, и за обеденным столом царили тишина и уныние, не слышно было веселого детского щебета. Госпожа Кирстон сидела с поджатыми губами, управляющий выглядел как человек, увидевший конец света, а Дэниел, казалось, не замечал, что он ест и пьет. Генриетта несколько раз пыталась поговорить с ним, но все ее попытки заканчивались неудачей, и она перестала добиваться доверия мужа. Он отвечал на вопросы жены очень кратко и не допускал дискуссий, будь это за обеденным столом или в их спальне.

Вследствие большой занятости Дэниел почти не замечал, что происходит вокруг, и не спрашивал, как его жена проводит дни, Неистовые ноябрьские бури заставили Генриетту и детей сидеть дома, и госпожа Кирстон перестала жаловаться на ее неподобающее леди поведение. Генриетта продолжала заниматься домашним хозяйством, все в доме, казалось, вступили в молчаливый заговор. Дэниел полагал, что его жена уже взяла в свои руки бразды правления, и никто не посвящал его в истинное положение вещей. Генриетту можно было увидеть на маслобойне, в пивоварне, буфетной, мыльне, кладовой — во всех местах, где нужен хозяйский глаз. Но она не могла всю жизнь поддерживать этот обман.

Конечно, кое-какие мелочи обращали на себя внимание Дэниела. Жена не всегда знала ответы на самые элементарные вопросы, например, можно ли сваренное в октябре пиво хранить в бочке из-под сладкого вина или когда молодые цыплята становятся пригодными для еды. Однажды днем, страдая от сильной головной боли, Дэниел попросил приготовить ему настой из ромашки. Это заняло у Генриетты так неестественно много времени, что он пошел искать ее и обнаружил в кладовой вместе с экономкой. Дэниел решил, что они готовят что-то более сложное, чем простой отвар из ромашки, который он попросил, — другой причины возиться здесь вдвоем не было — и чрезвычайно удивился, когда Генриетта наконец принесла ему обычный отвар.

Однажды холодным утром в конце ноября Дэниел шел через двор позади дома, когда из маслобойни внезапно донесся какой-то шум. Толчком открыв дверь, он вошел в холодное помещение, где никого не было, кроме Генриетты, пинающей ногой маслобойку и яростно ругающейся.

— Какого дьявола ты здесь делаешь?

— Будь она проклята, эта штуковина! О, я никогда не научусь на ней работать! — воскликнула она, топая ногами по сырому каменному полу. Несмотря на холод, капюшон ее плаща был откинут назад, открывая раскрасневшееся лицо и блестящие от расстройства карие глаза. — Уже второй раз молоко превращается в сыр, когда должно получиться масло! Я никак не могу уловить нужный момент. Это такая трудная работа! — Она снова пнула ногой маслобойку.

— Что ты хочешь этим сказать? — Дэниел подошел к ней, и Генриетта внезапно поняла, что раскрыла себя. Она замолчала и застыла в ожидании.

Дэниел задумчиво погладил рукой подбородок. В его голове отдельные эпизоды начали складываться в цельную картину, и не оставалось сомнений, что это была истинная картина.

— Есть несколько объяснений, — сказал он наконец. — Пойдем в дом. Здесь холодно, как в богадельне.

Генриетта последовала за ним в кабинет, где встала у двери, по-прежнему ничего не говоря. Дэниел наклонился и протянул руки к огню. Молчание затянулось. Он медленно выпрямился и повернулся к ней:

— Как я понимаю, твоя неспособность управлять маслобойкой не единственное, чего ты не умеешь делать?

Теперь не было смысла притворяться. Она даже обрадовалась, что больше не надо лгать, и подняла на него глаза.

— Да, именно так. Тебе также следует знать, что я ничего не смыслю в пивоварении, приготовлении пищи, травах и врачевании. Я понятия не имею, что делать со счетами или…

— Достаточно! — резко прервал ее Дэниел. — Мне все ясно. Но как это возможно, Генриетта? Почему тебя не научили всему этому?

Она закусила нижнюю губу.

— Меня учили.

Дэниел нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Все очень просто, — сказала она с горечью. — Не очень-то хочется учиться, когда тебя постоянно бьют, независимо от того, сделаешь ты что-нибудь хорошо или плохо. Вне дома мне было лучше, и потому я предпочитала убегать.

Дэниел медленно кивнул, затем поманил ее пальцем.

— Подойди сюда, фея. — Она осторожно приблизилась, и он положил руки ей на плечи, строго глядя на нее. — Почему ты до сих пор скрывала это?

Худенькие плечи под его руками слегка приподнялись.

— Я не решалась рассказать. Ты был так уверен, что я знаю все эти вещи, и, конечно, мне следовало бы их знать… ведь я должна учить Лиззи… — Генриетта замолчала, еще раз беспомощно пожав плечами. — Я пыталась учиться, но всего так много, что потребуется, наверное, целая жизнь.